viktoroleynik
7 лет назадПриговор Олейник Виктор
Приговор
Виктор Олейник.
Чрезвычайно сложная задача трактовки рассказов Варлама Шаламова средствами кинематографа ввиду их мощного глубинного взрывного психологизма и интегрального восприятия всей мозаики рассказов как единого произведения." Приговор" - это литературный сценарий, возможная киноверсия рассказов. Рассказы включены в рамки современного политического детектива, но, как ядра атомов, именно они генерируют энергию событий, именно они чертят канву истории.
Часть первая. Возвращение
Париж. Лето. Многокилометровая автомобильная пробка. Нервные
лица водителей. Жара. Смог. Крист, сидя в своем автомобиле,
автоматически следовал нервным импульсам гигантской змеи,
расцвеченной чешуей из тысяч автомобилей, не замечая ее
изматывающего напряжения - возможности броска. Крист -
молодой мужчина лет тридцати пяти; роста выше среднего,
спортивного сложения темноволосый, кареглазый, с правильными
чертами лица, высоким лбом, прямым носом, тонкими губами,
ямкой на подбородке. Владимир Крист по профессии журналист и
литератор. Крист русский, хотя генеалогия фамилии восходит к
обрусевшим немцам. Крист услышал, как водитель, рядом
стоящего в пробке автомобиля, раздраженно произнес:
Нет, этот день никогда не
закончится!
Крист, задумавшись, машинально повторяет фразу,
произнесенную водителем:
Крист
Этот день никогда не
закончится....
Он начинает вспоминать весь сегодняшний день. Крист работает
в русском литературном журнале, издаваемом во Франции.
Заведует отделом публицистики и литературной критики, и сам
часто публикует статьи. Его излюбленная тема - русская
литература девятнадцатого века. Утром его вызвал шеф. Крист
вошел в кабинет главного редактора - просторный и солнечный
с открывающейся из окон фантастической панорамой города.
Поль - полный, улыбчивый, подвижный, жизнерадостный мужчина
лет пятидесяти пяти, круглолицый, с небольшой лысиной,
быстрыми живыми карими глазами. Несмотря на разницу в
возрасте, у Поля с Владимиром давно сложились дружеские
отношения. Поль хорошо знал родителей Владимира. Они
эмигрировали из России в тревожные восьмидесятые годы, как
диссиденты. Отец Владимира философ и литератор публиковался
в разных журналах, в том числе и в "Русском Вестнике",
возглавляемом ныне Полем. Сам Поль был русским по деду,
который оказался во Франции после окончания
братоубийственной гражданской войны. Россия миллионными
людскими волнами выплескивала из себя все талантливое,
самобытное, мятежное и непокорное. Тревожная судьба русского
человека, трагическая судьба России - вот что питало дружбу
Поля и Криста. Объединяла их и любовь к великому русскому
языку. И сейчас, при встрече, они говорили на русском языке.
Поль сидел за столом перед компьютером. Увидев Криста, он
кивнул ему на кресло:
поль
Садись, Крист. Я сейчас освобожусь.
Вот просматриваю последний номер
журнала. Здесь, кстати, и твоя
статья «Наслаждение словом» - о
прозе Гоголя. Неплохо. Очень
неплохо!
Поль продолжает работать в компьютере. Крист, удобно
устроившись, сидит в кресле, перелистывает иллюстрированный
журнал. Зазвеневший на столе телефон прерывает паузу. Поль
разговаривает по телефону
поль
- Да я редактор « Русского
Вестника»…… С момента образования
журнал издается на двух языках;
русском и французском…. Да,
конечно, присылайте вашу статью.
Поль отключает компьютер. Некоторое время сидит молча.
Затем обращается к Кристу.
поль
- Крист, что ты знаешь о
творчестве Варлама Шаламова? -
Крист, удивленный серьезностью Поля, обычно веселого,
остроумного, сыплющего шутками, ответил.
Крист
- Все в рамках университетской
программы. Несколько рассказов и
штампы – Достоевский двадцатого
века, Данте и тому подобное… Но ты
ведь знаешь, Поль - это не моя
территория. Пусть я категоричен, но
Колыма, Освенцим, Хиросима - вне
литературы.
Поль
- И все же, такая литература есть,
Крист.
крист
- К чему ты клонишь, Поль?
Поль
- Крист, в Москве проводится
симпозиум, посвященный творчеству
Шаламова - будешь освещать его
ход. Подготовишь и прочтешь
небольшой доклад.
крист
– Но почему я, Поль?
поль
- Так решил редакционный совет.
крист
– Я знаю этот редакционный совет -
все решаешь ты сам, - с горячностью
начал Крист, - почему я, Поль? У
меня почти готова новая статья. И
вообще – масса планов. Почему я?
поль
- Крист, ты блестяще знаешь
русскую литературу, работаешь
быстро и профессионально, у тебя
есть опыт работы в журналистике.
В общем, ты подходишь как нельзя
лучше… И, потом, помнишь, как
говорил твой отец: «Чтобы двигаться
вперед, нужно надышаться «русским
духом».
крист
– Ностальгия не передается по
наследству, Поль.
поль
– Есть еще одна причина для твоей
поездки в Москву, Крист, - после
небольшой паузы произнес Поль.
крист
– Что за причина?
поль
- «Вчера я разговаривал с
женщиной, моим давним другом,
замечательным, неординарным
человеком. Ее зовут Анна…..Анна
Валевская. Мы говорили о тебе. Она
просила, умоляла о встрече с тобой.
Для нее это очень важно!
крист
- Хорошо, Поль, когда я могу с ней
встретиться?
поль
- Сегодня, сейчас, после утреннего
совещания.
В дверь кабинета, оживленно разговаривая, уже входили
несколько человек – сотрудников редакции……
Крист вздрогнул от пронзительно сигналящих автомобилей.
Пробка чуть сдвинулась, медленно набирая всей своей
многотысячетонной железной массой разбег, но снова,
повинуясь невидимому дирижеру, безропотно застыла. Крист
нашел нужный диск, включил музыку. Он снова погрузился в
воспоминание о сегодняшнем дне.
Крист и Поль подъезжают к дому, в котором проживала Анна
Валевская. Через уютный дворик с зеленой лужайкой, с
деревьями, с аккуратно подстриженными кустами, по дорожке
они прошли к парадной. Дверь открыла женщина, видимо,
домработница, давно здесь работающая. Она улыбнулась Полю,
как хорошему знакомому:
домработница
- Вас ждут, - сказала она и
проводила обоих в гостиную.
Поль и Крист вошли в просторную гостиную. Навстречу им с
дивана поднялась женщина; на вид - лет 60 – 65, элегантно
одетая, сухощавая, стройная, седая, с тонкими
аристократическими чертами лица, с живыми глубокими
выразительными темно – серыми глазами. Она порывисто подошла
к Полю и Кристу и взволнованно заговорила, пожимая им
руки:
анна
- Как хорошо, что вы приехали! –
Я очень ждала вас и - волнуюсь!
Не обращайте на это внимания. А вы
– Владимир Крист. Да? Поль много
рассказывал мне о вас – о вас и
о ваших родителях, - продолжала так
же взволнованно говорить женщина.
– Прошу вас, садитесь, - она
показала на удобные кресла возле
столика. - Сейчас будет кофе.
Женщина тоже села в кресло напротив.
анна
- Володя, можно я буду называть
вас так?
крист
- Конечно, Анна, конечно!
анна
- Володя, ведь мы с Полем давние
друзья, - снова заговорила женщина,
- и я преданный читатель вашего
журнала. Я читала ваши
замечательные, талантливые статьи о
золотом веке русской литературы.
Это не комплимент, - Анна
предупредительным жестом
остановила, попытавшегося возразить
Криста. – Это не комплимент,
Володя. Вы по – настоящему
талантливы и, я уверена, очень
добрый человек. От Поля я узнала о
вашей возможной поездке в Москву и
настояла на встрече с вами….Я
решилась обратиться к вам с
необычной просьбой…
После паузы Анна снова заговорила.
анна
- Владимир, там, в России, в
период сталинских репрессий, пропал
мой отец – Александр Валевский. Его
арестовали в 38 году. – Дело
коминтерновцев. Он был тоже русским
и был журналистом. Мама и я…. с тех
пор…. мы о нем ничего не знаем, -
прерывающимся от волнения голосом,
продолжала говорить Анна. – Потом
были годы ожидания и надежды. До
самой смерти мать надеялась
получить хоть весточку о любимом
человеке, о муже. Она писала
письма, запросы, пыталась выяснить
о нем сведения через знакомых
людей, побывавших в Москве после
смягчения режима в России, а в
Горбачевскую перестройку я уже сама
через посольство надеялась что – то
узнать. Но все напрасно. Пустота.
Никаких сведений. Уже тяжело болея,
в полубреду, мать повторяла: «Хоть
что–нибудь… пройти по земле, где
он лежит….. подышать тем воздухом,
которым он дышал….. хоть горсть
земли с его могилы». – …... Володя,
я знаю сейчас там, в Москве,
открыли эти страшные архивы К.Г.Б.,
и многие люди узнают о судьбе своих
близких…. Я прошу вас хоть что – то
узнать об отце, хоть что – то, хоть
весточку, хоть горсть земли оттуда,
где он погиб…. Это моя тяжкая
ноша….. мой долг… моя невыносимая
боль…..
Анна замолчала. Она сидела, задумавшись, бессильно положив
руки на столик. Ее глаза были наполнены слезами. Молчали
Крист и Поль, потрясенные живым отзвуком той величайшей
трагедии, которую высветил в своих рассказах Варлам Шаламов,
глубиной чувств, и силой любви женщины к близкому, дорогому
человеку и незаживающей болью потери. Крист порывисто
придвинулся к столику, начал громко и горячо говорить:
крист
- Я обязательно узнаю, Анна!
Обязательно! Я найду… Я …. -
Крист взволнованно пытался найти слова. Анна положила свои
ладони на ладони Криста, успокаивая его, и благодарно шепча
губами:
анна
- Спасибо Володя… Спасибо….
Наконец гигантская стрела, светящаяся зажженными фарами
тысяч автомобилей, стремительно полетела по очерченной
автострадой траектории, и Крист, вырвавшись из удушающих
цепких лап автомобильной пробки, невольно включился в этот
бешеный бег к неведомому будущему, унося к нему
взволнованное лицо Анны, и ее печальный рассказ о судьбе
ее отца.
В оставшиеся дни. перед вылетом в Москву Крист, готовил к
симпозиуму доклад о творчестве Шаламова. Заехал на несколько
часов к родителям. Родители Владимира, отец и мать, снимали
небольшую и недорогую квартиру в одном из районов Парижа.
Родители - еще не старые деятельные и энергичные люди. Отец
- философ и литератор, в последние годы он много писал и
занимался переводами. Мать во всем помогала отцу, взяв на
себя все житейские проблемы. Обрадованная встрече с сыном,
которого она так редко видела в последнее время, мать,
суетясь на кухне, не могла наговориться с ним и насмотреться
на него:
мать
- Володя, сегодня все твое
любимое: пельмешки, блины… Ты едешь
в Москву! В Москву! Боже мой! Как
это прекрасно! Володя ведь у нас
там столько знакомых! Есть и
родственники…
сын
- Мама, извини, - обнимая мать за
плечи, прервал ее Владимир, - я
еду всего на три – четыре дня. Все
рассчитано по часам - никаких
знакомых, а тем более
родственников.
мать
– Хорошо, Володя, хорошо, я молчу.
Ну, а девушки? Ведь русские девушки
самые красивые в мире, - начала
мать, задевая самую больную для нее
тему.
Владимир был холост, и его сложные запутанные отношения с
женщинами беспокоили мать.
сын
- А вот на это, мамочка, времени
не пожалею, - шутливо сказал
Владимир. – Обязательно привезу из
Москвы русскую красавицу.
мать
– Ладно, «Дон Жуан», зови отца,
будем обедать, - перенимая шутливый
тон сына, сказала мать.
Владимир вошел в кабинет отца, тот сидел за столом, что-то
писал. Увидев краем глаза, вошедшего сына отец сказал:
отец
- Заходи, Володя…. Ну что, обед
готов?...... Вот и отлично.
Кабинет отца был весь заставлен полками с книгами. На столе
тоже лежали стопки книг.
сын
- Над чем сейчас работаешь, папа?»
- спросил Владимир.
отец
- Вот - и перевожу, и
наслаждаюсь. Хочу опубликовать
некоторые ранние, почти не
известные, работы Алексея
Федоровича Лосева - единственного
в двадцатом веке великого русского
романтика философии. -
Отец повернулся к сыну.
отец
– Ну, а как продвигается твой
доклад, Володя? -
сын
- По отведенному на него времени –
это, скорее, тезисы. -
отец
– Когда тебе лететь? -
сын
- Через неделю. -
Отец встал, прошелся по комнате.
отец
- Володя, хочу рассказать тебе
одну историю – из семейной хроники.
Отец задумался на короткое время, затем снова начал
говорить.
отец
– В мою память навсегда врезался
рассказ моего дяди. В годы войны,
тогда еще молодой лейтенант, он по
абсурдному обвинению оказался в
следственной тюрьме, и каждый день
ожидал вынесения приговора.
Приговоры не отличались
разнообразием – грозил или
расстрел, или долгие сроки лагерей.
Вместе с ним, в одной камере,
находился молодой летчик,
посаженный ни за что, за
рассказанный анекдот, и тоже
ожидающий приговора. Поняв, что он
больше никогда не будет летать, не
увидит высокого неба, летчик
отказался от еды. Много дней,
постепенно угасая, он лежал на
нарах и, несмотря на уговоры и
убеждения моего дяди, он так и умер
у него на руках….. Я часто думал об
этом летчике, видел его перед
глазами – молодого, умирающего от
депрессии. Почему – то я все время
чувствовал свою вину перед ним – за
его прерванный полет, за его
задушенную жажду неба….. Потом,
много позже, я прочитал, потрясшую
меня до глубины души, великую
колымскую эпопею Варлама Тихоновича
Шаламова…. -
Отец подошел к полке с книгами, взял одну из них, подал
сыну.
отец
- Возьми, Володя. Здесь
воспоминания Шаламова, записные
книжки, переписка и его
следственное дело - редкая книга, и
необходимая для твоего доклада.
Затем, с тревогой в голосе, отец
обратился к сыну: - Володя, будь
осторожен. Ты едешь в живую рану.
сын
– Отец - это просто
командировка, всего на несколько
дней. И сейчас другие времена, там
многое изменилось.
Отец резко поднялся, прошелся по комнате. С изменившимся
жестким выражением лица он подошел к Владимиру, сказал:
отец
- Ничего там не изменилось,
Володя, ничего! Все тоже - только
смертельная схватка за власть! Будь
осторожен, – повторил отец и обнял
Владимира, предчувствуя, что это
будет не просто прогулка по Москве.
сын
- Спасибо, отец…. Все будет
хорошо, не волнуйся…., – успокаивая
отца, сказал Крист.
Крист еще раз встречается с Полем. Они сидят в небольшом
уютном ресторанчике. Разговор идет о предстоящей поездке.
Поль передает Кристу небольшой пакет.
крист
- Что это Поль?-
поль
- Крист, я тоже не зря тратил
время. Это официальный запрос и
просьба выдать из архива дело
Александра Валевского лично тебе.
Теперь ты близкий родственник
Валевского. Понял? –
крист
- Понял. -
поль
– И еще, я перевел на твой счет
некоторую сумму… -
крист
- Но, Поль, я не нуждаюсь…. -
начал Крист.
поль
- Молчи, Крист, - прервал его Поль.
– Мы в одной упряжке. Понимаешь?
Анна мой друг и я не могу быть
сторонним наблюдателем. И, потом,
мы все здесь клеймены….. – после
паузы Поль продолжал. – Мой дед
бежал из России в годы гражданской
войны, спасаясь от резни,
устроенной победителями. Отец Анны,
как миллионы ему подобных, невинных
людей, был превращен в лагерную
пыль, просто так - для
подтверждения теории вождя…. Твои
родители чудом вырвались из
мертвечины «развитого социализма».
Мы клеймены, Крист. Мы - русские.
Ну, все, довольно! -
Поль поднимает бокал с вином.
поль
- Теперь за удачу, Крист! -
крист
- За удачу, Поль!
Друзья расстаются. Аэропорт. Слышен гул, взлетающих и
совершающих посадку аэробусов. Природа, словно с огромным
трудом, с режущим слух ревом, открывала человеку дверь в
иное пространство и измерение. И это пространство втягивало
в себя многосоттонные железные махины, набитые пассажирами,
или выталкивало их из себя, наполняя аэровокзалы
возбуждением и суетой, вернувшихся оттуда, из иных
измерений, людей. Криста провожали Анна и Поль. Крист за
эту неделю еще дважды был в доме у Анны. Анна находила в
своем архиве, какие – то новые сведения об отце, или
биографические справки, или фотографии и сейчас, перед
объявлением посадки, Анна передала Кристу небольшой пакет: -
Здесь фотографии отца и его последние перед арестом письма
маме. -
Крист бережно положил пакет в нагрудный карман куртки.
Объявили посадку в самолет. Крист нежно расцеловав Анну,
крепко обнял на прощание Поля и направился к выходу на
посадку. Крист еще раз обернулся, помахал рукой Анне и Полю,
показал жестом: «Буду вам звонить».
Самолет набрал нужную высоту, в салоне установилась
привычная атмосфера полета. Кто – то сидит, закрыв глаза,
кто – то листает журнал, стюардесса начинает разносить
напитки. Крист задумчиво смотрит в иллюминатор на
бесконечное поле перистых облаков, на огромное красное
закатное солнце. Затем он достает пакет, который перед
посадкой ему передала Анна. В нем старые фотографии,
пожелтевшие от времени и конверты с письмами. Крист начинает
рассматривать фотографии. На них – молодые, улыбающиеся,
счастливые - мужчина и женщина……
Переход в рассказ «Причал ада». Рассказы Шаламова как бы
прослеживают судьбу Валевского. Они прослеживают похожие
судьбы тысяч и тысяч заключенных, таких - же, как Валевский.
В кинематографической версии рассказов Шаламова, мы из
настоящего времени спускаемся в колымские лагеря по
ступеням. Сначала в 50 – 60 годы, в творческую лабораторию
писателя, в его московскую квартиру, затем мы видим писателя
в лагере. Но писатель – это единый образ. Это Шаламов и его
ипостаси – Андреев, Голубев и, по сценарию. – Валевский. Сам
лагерь – это гротескный черно – белый мир, подобный
гротескному миру в американских фильмах, снятых по комиксам
– типа «Города грехов». Тогда становятся возможными для кино
внутренние монологи писателя и его героев, так мощно
усиливающие восприятие рассказов.
Москва. Шестидесятые годы. Небольшая однокомнатная
квартира. Комната с окном, выходящим во двор и дверью на
балкон. В комнате очень скромная обстановка. Стол – на нем
стопки раскрытых простых клеенчатых тетрадей, исписанных
четким каллиграфическим почерком. На стенах книжные полки с
книгами. Кровать, два стула. Писатель задумчиво ходит по
комнате, курит. Ему 51 – 52 года, но выглядит он значительно
старше своих лет. Седой, высокий, худой. Лоб и щеки
испещрены глубокими, как шрамы морщинами. Но голубые глаза
блестят ярко и молодо, и обращенный куда – то вглубь, в
прошлое, взгляд несет в себе неугасимый упорный огонь.
Писатель подходит к столу, садится и начинает писать.
Звучит голос писателя. Такова манера его писательства. Он
проговаривает свои рассказы, иногда кричит, иногда плачет,
он не пишет их, он проживает их заново.
писатель
- Плавание наше закончилось.
Двенадцать тысяч человек привез наш
пароход. За нами были месяцы
тюрьмы, сорок пять дней поездного
этапа, пять дней моря. –
Действие переносится в прошлое в черно-белый гротескный
мир. Двери трюма открылись. Сверху раздался громкий приказ:
- Выходи по одному.
В темном трюме зашевелились и пришли в движение тысячи
теней. По узкой железной лестнице они поднимаются наверх,
высвечиваются их бледные заросшие лица. На палубе кольцо
охранников с нацеленными на арестантов винтовками. Слышны
крики: «Скорей, скорей….» Их гонят вдоль винтовок на широкий
трап на баржу, а с баржи на землю. На земле толпа,
окруженная конвоирами, все увеличивается, превращается в
серую шевелящуюся угрюмую массу. Писатель выходит в числе
первых.
(Писатель пишет и о себе, и
обо всех. Писатель говорит от
своего имени и от имени своих
товарищей. Писатель случайно
остался жив. Остаться в живых
в Колымских лагерях можно было
только случайно. Очередь
смерти взяли на себя его
товарищи. И поэтому его
талант, талант писателя впитал
в себя все их жизни. Он,
писатель - это они, а они -
это он. Это не автобиография,
хотя все истории в «Колымских
рассказах» пережиты самим
писателем и абсолютно
достоверны. Это биография духа
людей прошедших колымские
лагеря смерти – погибших и
выживших.)
Высвечивается фигура и лицо писателя. Он сидит на чемодане.
Вначале он довольно спокоен и начинает осматриваться вокруг.
Идет мелкий холодный дождь. Мрачная, враждебная природа
окружает их. Серое беловато – мутное небо. Сквозь сетку
дождя проступают голые безлесные, каменные, сопки. Между
ними, в прогалинах, у самых подножий вьются косматые грязно
– серые разорванные тучи. Видны мрачные силуэты скал,
окружающих бухту Нагаево. Их пароход, на котором они
прибыли, прижавшийся к пирсу и пошатываемый серыми, темными
волнами, кажется таким маленьким. А дальше простирается
серый огромный, бесконечный, шевелящийся от волн, океан.
Писатель тоскливо отводит взгляд и, съежившись, прячет
голову в поднятый воротник, насквозь промокшей куртки…..
Писатель в московской квартире отрывается от работы, он
встает, подходит к окну, задумчиво смотрит вдаль, затем
поворачивается к нам, смотрит в экран, произносит:
- Помню хорошо: я был совершенно
спокоен, готов на что угодно, но
сердце забилось и сжалось невольно.
И я подумал – нас привезли сюда
умирать… Было холодно и страшно.
И снова гротескный черно – белый мир. Выгрузка закончена и
толпа вымокших, невероятно уставших людей, молча, в
окружении охранников, медленно ползет по дороге, взбираясь
все выше и выше на сопку. Неожиданно на одном из поворотов,
на уступе сопки, рядом с дорогой, из темноты и дождя
выступили ряды колючей проволоки. Изнутри к ней прилипли
человеческие лица, тысячи лиц, почти неразличимых в
наступивших сумерках. Словно материализовался один из кругов
дантовского ада. Люди оттуда, из – за проволоки, что – то
кричали, и вдруг в толпу полетели буханки хлеба. Хлеб
перебрасывали через проволоку. Люди в толпе ловили хлеб,
делили его, разламывая на куски, и с жадностью поедали.
Голодны были все.
Этап двигался все дальше, все выше. И вот деревянные
ворота, колючая проволока и внутри ее многие ряды огромных
брезентовых палаток. Людей делили счетом, заполняя одну
палатку за другой. Внутри палаток были нары. Каждый занимал
свое место. В палатках темно, сыро, холодно, брезент
протекает, всюду лужи: на полу, на нарах. Безмерно
уставшие, вымокшие люди занимают места на нарах. Писатель
занимает свое место. Он лежит, скорчившись, свернувшись, не
замечая холодных капель с протекающего брезента, закрывает
глаза…
Поздно вечером самолет, пульсируя в небе бортовыми огнями,
совершает посадку в московском аэропорту. По трапу вместе с
другими пассажирами сходит Крист, направляется в автобус,
затем он появляется на выходе из портала. Пассажиры,
втянутые в водовороты встречающих их родственников и
знакомых, рассеиваются по залу. Крист забирает свой багаж,
садится в такси и едет в гостиницу. На следующий день Крист
встречается с одним из организаторов симпозиума Ириной
Сиротиной (прообраз Ирины Сиротинской). Встреча происходит в
холе здания, в котором будет проходить симпозиум. Они идут
по холлу, продолжая разговор.
крист
….. Устроился в гостинице –
комфортно и не очень дорого. -
Ирина
- Володя, у вас еще есть время
познакомиться с Москвой, до
открытия симпозиума еще целых две
недели.
крист
– Обязательно посмотрю Москву,
Ирина! Но сначала выполню одно
поручение, думаю, все успею…
ирина
- Ну что – же, Володя, вам удачи и
до встречи. -
Кристу необходимо получить официальное разрешение высокого
чиновника на поиск в архиве и выдачу следственного дела
Александра Валевского. Крист идет по бесконечному коридору,
с бесчисленным количеством дверей, «по коридору абсолютной
власти». Здесь нет людей – только бесшумные тени. Пустые
коридоры и зловещие бесшумные тени. Наконец он открывает
одну из обозначенных дверей и попадает в кабинет. Огромный
с зашторенными окнами, полутемный кабинет, в котором ничего
нет кроме огромного стола и строя стульев вокруг него. И где
– то вдали, в конце стола восседал на кресле, растворившийся
в пространстве, почти невидимый, человечек.
чиновник
- Что вам нужно?» – раздался сухой
бесстрастный голос.
Но, кажется, что это говорил не человек, а, скорее, стены,
потолок или сам воздух, наполняющий кабинет. Нечто
враждебное человеку, враждебное всему живому,
материализовалось в этих коридорах, в этих стенах, в этом
воздухе, в этой полутьме и генерирует, излучает свою злобную
энергию. Крист невольно озирается вокруг. Но нет, говорил
именно этот, сидящий в полутьме человек.
крист
- Здесь требуется ваша подпись,
ваше разрешение, -
говорит Крист, обращаясь к человечку и отдавая ему письмо.
– Я ищу сведения о судьбе моего
родственника, пропавшего в 1937
году, во время репрессий.
Человек – тень долго изучает письмо, затем подписывает
письмо, отдает его Кристу:
чиновник
- Забирайте своего родственника, -
со злорадной ухмылкой на лице проскрипела тень.
«Судьба близкого человека» - для чиновника это пустые,
бессмысленные слова. Он подписывает бланк на выдачу трупа из
морга. Для него все погибшие в те страшные годы люди –
трупы, потому что он сам – труп. Крист выходит из кабинета,
словно чувствуя направленный в него, в его спину пистолет.
И, уже выйдя на улицу, он непроизвольно отряхивает одежду,
как - будто пытается очистить ее от невидимой заразы.