"Размышления о Христе" (эссе)
Материалом размышлений о Христе являются сами размышления, а не чьи-то произведения или интерпретации; иными словами, предлагаемые вам строки – плод чистой фантазии автора, и это не требует ни опровержения, ни подтверждения, как любая фантазия… Но только в таком изложении спонтанно возникающих мыслей возможно уловление пугливой интуиции и тонкое следование за ней.
Золотистые, кофейного цвета окрестности напоминали Иисусу необоримое впечатление от жаркого взгляда Марии-Магдалины, когда она впервые увидела его, а он её. Иисус Христос был высок и хорошо сложён, по-мужски красив и привлекателен. Вполне возможно, часто ходил босиком либо в лёгких сандалиях, носил изящную одежду, но вовсе не роскошную, а просто широкого покроя, удобную для частого перемещения.
Говорил он, как мне представляется, с небольшим заиканием, что придавало его речи дополнительный манок для слушателей, повышало их внимание, чтобы не пропустить важных слов из его уст.
Он очень нравился женщинам, до умопомрачения, но вслед за этим у них наступало не просто просветление, но исключительная ясность ума и души, небывалая чистота помыслов, питаемая кротким преклонением перед этим необычайным человеком. Сам же он испытывал по отношению к женщинам устойчивое, твёрдое влечение, усмиряемое ранним осознанием своей таинственной миссии и могучей личной волей.
Много ли он знал из прочитанных книг и манускриптов, - или его познания приходили к нему с небес? Я предполагаю, что ни то, ни другое. Всё, что ему требовалось для применения знаний, он брал… из воздуха. Воздух для него был наполнен словами, до поры, до времени прикрытыми незримыми покровами (как, извините за вульгарность, прикрыты от нас на пространстве нашей блогосферы чьи-то «зафлагованные» строчки!)
Но когда он открывал, благодаря своей феноменальной интуиции, то или иное слово «из воздуха», оно начинало играть, словно огранённый алмаз гранями под лучами света, своими бесконечными смыслами и значениями, пока не укладывалось в его голове (наряду с другими «братьями и сёстрами» слова) в единственно правильное понимание ситуации и готовое решение.
Ошибался ли Христос? Думаю, что всё-таки это бывало. Так случалось, когда он свою божественную ипостась пытался применить на человеческом поприще, или, условно говоря, в угоду человеческой ипостаси.
Яркий пример – воскрешение Лазаря. Зачем нужно было воскрешать человека, уже 4 дня пролежавшего без признаков жизни и тронутого запахом начавшегося разложения? Это никак не походило на случай клинической смерти, это была настоящая физическая смерть. Вероятно, Христос поддался глубокому горю близких и родных Лазаря, - и воскресил его, напрягая все свои духовные силы человека, но когда этого оказалось недостаточно, использовал и своё божественное начало, явив окружающим подлинное чудо.
Это была огромная ошибка Иисуса. Разве мог вернуться к нормальному человеческому состоянию мёртвый человек, разве захотели бы обнять его близкие, чувствуя могильный холод, исходящий от него? И разве можно было смотреть в его глаза, созерцавшие ещё совсем недавно чёрное царство смерти? Однако, явленное чудо и применённая божественность никак не возвышали того, чтобы вызвать к жизни уже мёртвое изнутри, нечто отрешённое от белого света.
Не говоря уже о том, какое небывалое несчастье испытывал при этом сам Лазарь, изначально превращённый неожиданным воскрешением в духовно надломленное и обречённое существо! (Хотя его долгая дальнейшая жизнь и плодотворная деятельность на благо веры опровергают это спорное утверждение автора!)
Некоторые церковные иерархи и богословы пытаются объяснить загадочный поступок Иисуса тяготевшим над ним предощущением собственной скорой смерти и предстоящего воскресения. Но в этом как раз и проявилась человеческая слабость бого-человека, непростительная для божественного Христа. Это была его великая ошибка, торопливая и несвоевременная проба Второго Пришествия на землю…
Но самой главной ошибкой была та, которая привела его на Голгофу. Этой ошибкой было то, что Иисус не знал, как уберечь себя от распятия, не поступившись великой любовью двух дивных женщин, их необыкновенным уважением и преклонением перед ним. И он выбрал Голгофу.
В его душе неугасимыми звёздами сияли только два несравненных взора на планете: печальные очи его бледноликой матери, пречистой девы Марии, и вызывающий своей несравненной силой и красотой ослепительный взгляд Марии-Магдалины! Две Марии, две противоположных натуры, объединённых на небесных весах всеобъемлющим сердцем Иисуса…
Но уже на кресте, почти надломленным сознанием, он пытался осмыслить произошедшее с ним, понимая, что близится конец. «Через несколько минут меня не станет. Избежать этого уже нельзя. Нельзя никак…»
Все последние сутки он мучительно думал о себе. Вернее, о том, как не склониться к малодушию в своём беспощадном выборе, как удержаться от паники и всепоглощающего страха…
"Зачем ему выпала такая чёрная доля, почему именно он – избранник? Ведь избранником вполне мог бы стать кто-то иной, совершенно не знакомый Христу человек! И он, этот иной избранник, шёл бы теперь по раскисшей дороге со своим крестом на загорбке, пытаясь поймать сочувствующие взоры сопровождавших процессию людей, – и не находил бы их…
А разве не мог он избежать распятия, если бы человечнее был с Пилатом? «Я же видел его взор, полный мольбы ко мне! Как он жаждал моего признания, как умолял о нём: и словесно, и без! Его голубые глаза родовитого римлянина, непроизвольно сливаясь в минуту надежды с такой же небесной синевой за окном, вдруг натыкались на мой негромкий отказ и становились почти сиреневыми, словно наливались кровью…
Он сильнее меня самого вожделел моего спасения, а я не шагнул ему навстречу, не откликнулся, хотя бы из элементарной жалости к нему! Воистину, мы сами себя гоним на Голгофу, имея перед собой великие зацепки для спасения! Ну, пожалей бы я хоть на мгновение сурового и доблестного воина, – и ничего бы этого не произошло!»
Иисус, не в силах удерживать прямо отяжелевшую от мучений голову, медленно скользил подбородком по груди, почти исподлобья оглядывая собравшихся внизу. Их взоры были полны не сочувствия, а необоримого любопытства: каково оно там, на кресте? Если бы знали они, как это больно, – висеть на раздробленных кистях и ступнях на гвозде!
«Это невыносимо больно!» – крикнул он что есть мочи куда-то в пространство, и тут же понял остатками сознания, что ничего он не кричал, а что-то шептал в бессилии, ощущая свой шёпот, как оглушительный крик. «Ну, и слава Отче, что эти несчастные внизу не слышат его: как бы они смогли после этого жить? Что передали бы своим внукам? Я не должен кричать, чтобы новые и новые поколения людей не вспоминали бы этот крик на кресте, и эта память не разрасталась бы от века к веку его неизбывным позором!»
И вдруг его взор встретился с горячим сиянием карих очей Марии-Магдалины, полных любви, невыплаканной муки и восхищения им, резко исхудавшим на кресте за время экзекуции! Она потянулась к его ногам, но высота не позволяла их коснуться, и тогда прекрасная женщина стала напечатлевать свои поцелуи на грубое отесье креста, и в это мгновение из пронзённых ступней Иисуса потекла обильная кровь, и стала превращаться на влажностях поцелуев Магдалины в невиданные розы, заставив ахнуть потрясённую толпу от созерцания этой короткой и трепетной красоты!
Несказанный их свет просиял и в тёмном поднебесье, и был, наверное, виден и в горних высях Мироздания! «Почему Ты оставил меня, Отец?» - воскликнул измученный Иисус, и в этот момент молящаяся дева Мария подняла свой кроткий взор на единственного сына, и произнесла только одно слово: «Да!»
Её уста сказали это почти беззвучно, но Христос услышал то, что было практически всю его недолгую жизнь величайшим табу на свете: «Да!» Когда-то в отроческом возрасте Иисус попробовал силу своей воли, и легко остановил не только своё ровное дыхание, но и пульсирующее сердце! Юный Христос фактически был уже мёртв, и только всё почувствовавшая дева Мария успела оживить сына, и он очнулся. Тогда же мать строго-настрого приказала ему никогда больше так не делать! Никогда, кроме…
И сейчас мать отпускала от себя страшное разрешение к разуму Христа, и он прекрасно это понял! Через минуту он испустил дух, наконец-то избавившись от невыносимых земных мучений. В последний раз неизбывная материнская любовь спасла возлюбленное чадо на этой беспощадной земле, - ценой его священномученической смерти!
Когда пошёл дождь, присмиревшая от недавнего зрелища толпа постепенно разбрелась в наступивших сумерках, и только дева Мария продолжала молиться на коленях, да Мария-Магдалина мелко дрожала в ожидании, когда приставленные к экзекуции воины Пилата снимут с креста тело Иисуса и выдадут его матери для захоронения.
Так две женщины и несколько солдат и донесли тело Христа, завёрнутое Магдалиной в плащаницу, до его последнего пристанища – небольшой пещеры обок с Голгофой, уже окончательно погружённой в беспросветную тьму непогоды…