Брак

— Закрой свой поганый рот!

— Иди к чёрту, идиотка.

Он запихал в свой поганый рот кусок хлеба с колбасой и отправился заниматься своими погаными делами.

Так начался его день.

Буквально вчера они отметили пять лет совместной жизни. Отметили так, что теперь придётся занимать до зарплаты.

Когда он стал таким? Пять лет назад получил диплом о высшем педагогическом образовании, но так сложилось, что работая кладовщиком на складе, он зарабатывает больше, чем если бы работал по специальности.

Пять лет назад разошёлся с девушкой, учившейся на его факультете курсом младше, а в период тяжёлых, как ему тогда казалось, переживаний, встретил ту, которая и отогрела, и накормила, и позаботилась о нём в трудный момент. Ту, которая, казалось бы, вытащила его из этого болота. Ту, с которой он вчера отметил пять лет совместной жизни. Ту, которая сейчас выкуривает пачку сигарет в день и даже не удосуживается брить ноги чаще раза в три месяца. В сочетании с её природной густой растительностью это было просто невыносимо. Как же они его бесят: не то что трогать – смотреть противно. Когда они познакомились, она такой не была. А ещё у неё двое детей, но тогда его это мало волновало. То ли под воздействием эмоций, то ли алкоголя – а может, и под тем, и под другим, – он расписался с ней и усыновил её детей.

И вот он выходит из дома, дожёвывая бутерброд, до сих пор ощущая вкус вчерашнего алкоголя во рту и сегодняшнего недосыпа в голове, и отправляется на "любимую" работу.

Склад, приёмка, разгрузка, погрузка, выдача... И так каждый день. Всё для того, чтобы прокормить его семью, которая и не его вовсе. А разве можно представить себе другую жизнь? Какая она? Всё равно ведь придётся платить алименты, ну а жить самому попросту негде.

А сегодня среда. В этот день товара завозят в два раза больше обычного. Он устал, чертовски устал. С похмелья даже самая любимая работа перестаёт быть таковой; а что уж говорить про кладовщика... Казалось бы, хорошо, что этот день закончился. И правда хорошо, если бы сегодня была не его смена. Ночами сутки-через-сутки он работал сторожем на стройке. Работа, что называется, не бей

лежачего. За ночь нужно пять раз обойти территорию, а всё остальное время можно смотреть телевизор и даже выпивать, если не попадаться начальству на глаза, чем он и пользовался. Ночь тянется. Вокруг ни души. Он достал из пакета двухлитровую бутылку крепкого пива. По телевизору опять комики шутят про всевозможные испражнения человеческого организма, а зал аплодирует им стоя. Первые два года на таких подработках он прочитывал книгу за книгой, а сейчас и сам порой смеётся с этих сортирных шуток.

Он трижды засыпал за смену и трижды, к своему разочарованию, просыпался. Смена подошла к концу. Он сделал последний обход территории и сдал дежурство. Теперь можно и домой.

Девять часов утра. Летнее солнце светит прямо глаза, пот стекает по вискам. Он придёт домой, ляжет и отключится хотя бы на несколько часов.

Подходя к многоэтажке, он споткнулся о бордюр. Просто не смог перешагнуть, почти упал, но вовремя выставил перед собой руки, благодаря чему упёрся в асфальт. Выругавшись, он встал и посмотрел на свои ладони: они были в крови. "Не суметь перешагнуть через чёртов бордюр... Скоро и сам замечать не буду, как шатаюсь при ходьбе, если уже не шатаюсь", — подумал он.

Он вошёл в квартиру на первом этаже. В ней жутко воняло, но он этого уже не чувствовал. Наверное, её детей, с которыми он живёт и которых он кормит, как-нибудь дразнят в школе по этому поводу. Но ему всё равно, ведь он не первый год плывёт по течению реки из дешёвого пойла. Надо что-нибудь закинуть в себя, хоть кусок хлеба, и заснуть. Жена, должно быть, увела ребёнка в садик и ещё не вернулась. Задержалась где-то. Скорее всего опять запила во дворе с такими же алкашами. Пошатываясь, он зашёл на кухню и открыл старый, ещё советских времён, холодильник, достал корку хлеба, остатки колбасы и пиво в большой пластиковой бутылке. Разворачиваясь, задел плечом что-то увесистое – и это "что-то увесистое" пошатнулось, словно боксёрский мешок. Это было тело его жены, подвешенное в петлю. Он сел, достал сигарету и закурил, после чего налил себе пива откусил колбасу, не отрезая. Медленно разжевывая еду, он смотрел на неё. Она по-прежнему покачивалась из стороны в сторону, болтаясь в петле. На ней был старый местами порванный халат, обнажавший её обвисшую грудь и часть живота; на ноге был один тапочек – второй валялся возле покрытой гарью кухонной плиты. В промежутке между ступнёй и полами халата он

увидел её голени. Его едва не вырвало. Он поспешно отправился в ванную комнату, опёрся о раковину, после чего умылся. Затем посмотрел на себя в разбитое много лет назад зеркало. Перевёл взгляд левее – взял бритву, пену для бритья, отправился на кухню и там сел на колени перед почти переставшим болтаться телом. Первое движение – пена наполнила его руки, второе – она уже ровным слоем на ногах женщины, третье – бритва в руках. Зажав в зубах сигарету, он начал орудовать бритвенным станком, словно резчик по дереву – быстро, резко, с силой вдавливая лезвия в мёртвую плоть. Одно движение за другим, одно за другим. Он начал смеяться. Смеяться и резать. Головка станка, не выдержав таких манипуляций с собой, надломилась. Станок полетел в сторону. Тогда в ход пошёл кухонный нож для резки мяса. Мужчина не останавливался – он просто не мог остановиться. Острый нож снимал кожу и мышцы с её конечностей, периодически упираясь в кости и оставляя зазубрины в них. Он резал, он кромсал её ноги. Смеялся и кромсал, пока на них совсем не осталось плоти. Всё. Кончено. Дело сделано. Отличная работа.

И вот он сидит на полу, весь в пене и крови. Тишину нарушал лишь шорох верёвки, на которой висело тело. Глухой стук о пол – это пивная бутылка скатилась со стола и упала, опрокинувшись. Теперь он ещё и в пиве. Он достал ещё одну сигарету и снова закурил, опёршись спиной в ножку стола.

"Надо вызвать полицию, скорую – кого-нибудь. — Прояснилось у него в голове. — Что им сказать насчёт всего этого? «Я просто хотел побрить ноги своей жёнушки?» Разве существует закон, запрещающий брить ноги мёртвым женщинам? Я просто хотел сделать её чуточку чище, чуточку красивее". Он засмеялся.