Трусы

Хорошо сидеть в ванной на полу, подложив подушку, курить и смотреть в окно стиральной машины. Где-то там - в круговороте вещей - то, что ты так долго хотел сделать, но руки не доходили, а теперь поздно - трусов нет. А на улице минус 25. И надо идти. Оторваться от безмятежности и идти; в мороз; без трусов.

Кажется нет ничего страшного в отсутствии нижнего белья под джинсами - никто же не знает. Это имеет большое значение - осведомлённость людей об отсутствии на тебе трусов унижает что ли, или вроде того - неприлично, в общем.

А на улице мороз. Мороз щиплет не нос. Не щёки он щиплет. Впрочем, может и нос, и щёки и губы там трескаются, но никогда ты не ценил трусы так, как в минус 25 - весь сосредоточен на мёрзнущем конце. Возможно, конце жизни - мысли же сразу какие: отморозится сейчас и всё - дисфункция, как минимум, но, скорее всего, сразу ампутация. Хорошо в джинсах карманы глубокие - засовываешь руку в карман и сжимаешь в кулак; через минуту мороз таки начинает щипать как и положено за нос - нормально всё - можно дойти до места назначения без тревог и опасений. А навстречу тебе идёт Николай Михайлович. “Здравствуйте, Николай Михайлович”, а у самого хуй в руке - чувствуешь себя человеком с кинжалом за спиной или булыжником за пазухой.

В месте назначения встречаешь Олега Петровича. С Олегом Петровичем не получится как с Николаем Михайловичем - там мороз, там можно было руки не пожимать - мужчины делают исключения в экстремальных ситуациях - ни когда в штанах чего себе отогреваешь, а когда перчатки, холодно и портфель в руке и вот это вот всё, когда даже не думаешь о нерукопожимаемости, где-то это в подкорке заложено - автоматизм или атавизм, или ещё чего неосознаваемое. У Олега Петровича нет правой руки, а у тебя левая занята и ты ускоряешь шаг и огибаешь максимально Олега Петровича, будто спешишь и замечаешь его в последний момент периферией зрения. И здороваешься на ходу ему в спину.

В туалете задумываешься. Чтобы обратно идти, надо что-то сделать. Обмотать туалетной бумагой что ли. Что делать-то? Булавка есть. Зачем у меня булавка, откуда? Мысль двигается инженерно. Носок! Без носка нормально - ботинки тёплые. И чувствуешь себя приятнее - без носка ещё туда-сюда, не то что без трусов. Надеваешь, значит, носок, прикалываешь его булавкой к молнии на ширинке. Хорошо. Тепло. Мороз щиплет щёки.

Свежо на улице. Блестит кругом и не пахнет ничем. И солнце что ли пригревает даже. Пока булавка не растёгивается и не втыкается в живот. Может ещё не всё потеряно, булавка? Конечно, не всё. Булавка вытыкается и втыкается опять. Каждый шаг осторожнее и больнее. И носок сползает, и ты его ловишь рукой через карман, и ты русалочка, и по ноге течёт кровь. Сейчас, наверное, все кишки выползут из штанин.

Звонит Олег Петрович. Надо вернуться. Он что-то забыл, а надо сейчас. Сейчас, когда живот превращается в решето. Ладно, там есть медпункт. Там мне смажут зелёнкой живот и дадут иголку с ниткой пришить носок - скажу, что пуговица оторвалась и я всё сам - нет, не надо помогать. Где пуговица? на футболке; нет, не видно, но срочно надо; да не важно где там пуговица, блядь!

Медсестра обрабатывает рану на животе. Где я так умудрился? Ну, какая вам разница; ну, почему вы не можете молча просто вот это всё делать. И быстрее хотелось бы, но медсестра не спешит, у медсестры под рукой что-то интересное. Это что-то - носок, свернувшийся и выпирающий под штаниной сарделькой до колена. Хороший носок - длинный. Никогда медицинскую процедуру не проводили мне с такой нежностью.

Надо впрок запастись трусами. Правила такие социальные - знают-не знают, а трусы надевай. И носками тоже. Покороче и с резинкой потуже. На всякий случай. И скорее бы весна.