Здесь и сейчас

Я тут в отпуск собрался. Поеду на Алтай со своим семейством, буду наслаждаться природой и на досуге перечитывать Достоевского, к которому не прикасался лет -дцать. Апать и комментировать на Голосе, пожалуй, буду, но вот насчёт того, чтобы постить - не уверен. Если что - недели две меня не теряйте и держите пока зарисовочку про "здесь и сейчас".

Их время заканчивалось, и пора уже было прятаться по пещерам. Из разных тёмных углов бежали они в убежище, торопливо семеня и боязливо оборачиваясь назад. На своих чёрных и широко раскинутых крыльях страх парил над ними, и тень его накрывала их.

Страх был всегда. Плотно сбившись в кучу в своей уютной и тёплой пещере, они вглядывались в беспросветный успокаивающий мрак и боялись, боялись и боялись, ожидая своего часа. А когда час наступал, они выходили наружу, бежали за едой по белоснежной пустыне, но всё равно боялись.

В любой момент могло произойти что-то страшное, но Гарик не имел никакого понятия, что же именно. И сегодня, сжавшись в укрытии рядом со своей матерью, он робко тронул её своей тонкой лапкой:

– Ма-а-м?

– Ну чего? – хмуро и неприветливо отозвалась мать, завозившись во сне лениво и перевернувшись на другой бок, – Чего ещё?

– Мам, а чего мы боимся?

– Мммм... – издала мать протяжный стон. Но, помолчав немного, она вздрогнула, пришла в себя и заговорила скороговоркой:

– Если боимся – значит, есть чего. Значит, наступит час божий и настигнет длань карающая, и будет суд, и только тот спасётся, кто боялся искренне. Боялся и веровал.

– Да... Но какое-такое «длань»? Где настигнет? И когда?

– А вот этого знать не можно. Можно только одно: держаться вместе, бояться вместе и жить праведно.

Гарик тяжко и протяжно вздохнул. Мать замолчала. Ежеминутно ворочался кто-нибудь из соседей, и в убежище царил не сон, а странное напуганное оцепенение. Не было видно никого и ничего, и Гарику стало невыразимо тоскливо. Если для того, чтобы жить, нужно бояться, то зачем же вообще жить? Сколько он себя помнил, всё всегда было одно и то же: тесное убежище сменялось кратковременными вылазками на белоснежные пустынные просторы, где они добывали пропитание, но страх и ожидание чего-то ужасного были вечными и непреложными. Это давило ужасно, и в который уже раз Гарик тяжело подумал: «Ну, не может же так продолжаться вечно? Должно же это когда-нибудь кончиться! Вот только где? И когда?»

И тихо-тихо побрёл он прочь из убежища, стараясь не задеть никого из соседей.

Яркий свет ударил в глаза, и мир удивил массой странных и громких звуков и ярких и резких запахов. Постояв немного, Гарик двинулся в сторону от опостылевших уже белоснежных пустошей, направившись подальше от источника яркого и невыносимого света.

По мере движения вперёд Гарик заметил, что запахи становятся ещё резче. Свет тоже менялся и стал каким-то жёлтым. Со всех сторон вздымались крутые и гладкие склоны, покрытые гладкой глазурью. Гладкий лёд был и под ногами, и липкими волнами накатывал страх, потому что спрятаться было совершенно негде.

«Где же? И когда?» – продолжал думать Гарик. И вдруг у пещеры вдали он заметил какое-то неясное движение. Презирая страх, Гарик направился именно туда, смутно надеясь, что там он найдет ответы на свои вопросы.

Тот, кто прятался в пещере, выглядел немного необычно. Огромного роста и с длинными мускулистыми ногами, он был рыжим и носил шикарные и огромные усы, жившие, казалось, своей отдельной жизнью. Глаза незнакомца непрестанно бегали из стороны в сторону и не могли ни на чём остановиться. В каком-то странном нетерпении рыжий великан переставлял ноги с места на место, но не убегал от Гарика и не нападал на него.

– Здравствуйте! Вы здесь живёте? – заговорил Гарик.

Незнакомец быстро засучил ногами и отрывисто проговорил:

– Я то? Я – да. Живу. И тут, и везде.

– И вы тут прячетесь? Одни?

– Я то? Одни... Хм... – растерялся собеседник, – Да нет, нас тута много. Нас много. Бегаем. Искаем. Добываем.

– А как же «длань»? Разве вы длань не боитесь?

– Это... Это я не знаю. Бегаем. Искаем. Добываем.

– Но ведь надо бояться! Бояться же надо, чтобы жить. Вы разве не боитесь?

Незнакомец оживился, словно впервые за всё время разговора прекрасно понял вопрос и отлично знал, о чём теперь нужно говорить:

– Бояться? Да, боимся, вестимо. Бежишь и боишься. Искаешь и боишься. Добываешь и боишься.

– Но тогда ведь надо прятаться! Раз боитесь – значит, надо прятаться!

– А и прячемся! Как не прятаться! Бежишь и прячешься. Искаешь и прячешься. Добываешь и прячешься...

Рыжий великан замолчал, с тоской уставился куда-то вдаль, а потом внезапно сорвался и убежал, не попрощавшись.

Гарик вздохнул. Дело не становилось яснее. Где же «длань»? И когда же «длань»?

С тоской он побрёл в обратную сторону, тяжело вздыхая и озираясь вокруг. Свет пугал уже не так сильно, но надежда найти ответ и узнать, где и когда его ждёт «длань», испарилась.

Когда он карабкался к убежищу по крутому и шершавому склону, до него донёсся визгливый женский голос:

– Это ещё что? Клоп?!

А затем голос воскликнул уже утвердительно:

– Твою мать! Точно! Клоп!.. Клоп, Вася!

Огромный и тяжёлый тапок уже накрывал Гарика, но напоследок догадка всё-таки осенила его: «Так вот оно! Вот где! И вот когда! Здесь! И сейчас!» А через мгновение Гарика не стало.

Возбуждённый женский голос истерически продолжил:

– Дезинсекторов вызывай, Вася! Это капец! Ну, тараканы – это ладно, но клопы! Клопы, ты понимаешь!

Но Вася только лениво пробурчал что-то в ответ.