Щелкун и колдун-часовщик

18 декабря 1892 года состоялась премьера балета «Щелкунчик» Петра Ильича Чайковского в Мариинском театре. Она была придумана за 70 с лишним лет до того взбалмошным юристом, музыкантом, дирижером, поэтом, музыкальным критиком, «пионером бессознательного» - и все в ней совсем не просто

Все вы, наверняка, знакомы с «Щелкунчиком», но я еще раз перескажу рождественскую новеллу Гофмана – настоящую, без купюр, а не ту, что вы видели в Большом или у Диснея. 

Итак, малыши Мари и Фриц сидят в темной детской, где забыли зажечь лампу и прислушиваются: в большой комнате украшают елку, раскладывают игрушки. Крестный Дроссельмейер, старший советник суда, часовщик и мастер на все руки наверняка приготовил им сюрприз. И действительно – детей ожидает замок с движущимися фигурами. Он завладевает их вниманием на несколько минут, но потом Фриц устремляется к новым солдатикам, а Мари среди прочих дорогих подарков находит невзрачное приспособление для колки орехов – механического Щелкунчика. Его тонкие короткие ножки, несуразное удлинённое тело и большая голова с вечным оскалом не пугают девочку. Она раз и навсегда влюбляется в уродца, как будто видит в нем нечто большее. 

Поздно вечером, укладывая спать своих кукол и укачивая Щелкунчика, она становится свидетелем битвы мышиного войска и игрушечных солдат. Итог битвы был неутешителен, так что Мари запустила башмаком в короля, семиглавого мышиного предводителя, в запальчивости разбила локтем стекло шкафа для кукол и упала в обморок. Наутро она проснулась в своей постели. Взрослые – мать и врач – не поверили ее рассказу о случившемся, а крестный Дроссельмейер завел сказ в нескольких вечерах. 

О конфликте мышиной королевы Мышильды с королем и королевой из-за съеденного сала.

О том, как Мышильда в отместку превратила их красавицу-дочь, принцессу Пирлипат в чудовище с большой головой и оскалом от уха до уха. 

О гороскопе, где говорилось о юноше, который сможет разгрызть сверхъестественно твердый орех Кракатук, угостить им принцессу и отступить на семь шагов, не споткнувшись (все это с закрытыми глазами). 

О долгих 15 годах странствий давнего предка Дроссельмейера, тоже часовщика, в поисках ореха и мальчика.  Когда оба ингредиента волшебства были найдены – и не в дальних странах, а в родном городе Нюрнберге, у ближайшей родни Дроссельмейера, - случилось ужасное. Племянник придворного часовщика смог раскусить Кракатук, но седьмому его шагу назад помешала Мышильда, бросившаяся под ноги. Умирая под каблуком мальчика, она наложила проклятье: принцесса вернула себе прекрасный облик, уродство же перешло на племянника. 

Эта часть сюжета, объясняющая появление Щелкунчика, была опущена в известном нам классическом балете и в части изданий, которые были основаны на пересказе Гофмана Александром Дюма-старшим. Французской публике были непонятны немецкая мрачность, множественные повороты повествования, сарказм и недетские аллюзии оригинала. Дюма превратил «ночную» сказку в романтическую сентиментальную историю. С тех пор в мире воображаемого существуют два «Щелкунчика». Оба заканчиваются победой уродца для колки орехов над мышиным королем и путешествием в конфетно-марципановую страну, где Мари становится невестой расколдованного Щелкунчика, племянника Дроссельмейера, настоящего Принца. И потом – уже в реальности – они еще раз признаются друг другу в любви и уезжают далеко-далеко. 

Гофман написал эту сказку для детей своего закадычного друга и будущего биографа, Гитцига. Однако природная склонность Эрнста Теодора к мистике превратила рождественскую байку в красочный ночной кошмар, из которого трудно выбраться. Как матрешка, раскрывается сюжет в сюжете: реальность превращается в сон, который в свою очередь истолковывается чародеем и тайных дел искусником. Литературоведы считают «Щелкунчика и мышиного короля» самой светлой, наивной новеллой Гофмана, но и в ней есть то, что не отпускает взрослого читателя, любителя хоррора. 

Двойники и куклы, похожие на людей, временами их заменяющие – темы, крайне модные во времена Гофмана, да и теперь делающие сборы иным блокбастерам. В конце 18 века Европу охватила мода на механические фигуры или автоматоны. Гремели имена Вокансона и Жаке Дро. Первый сделал деревянную копию с известной статуи фавна, назвав «Игроком на поперечной флейте»: фигура в человеческий рост извлекала из музыкального инструмента звуки с помощью дыхания, ее губы двигались, как у настоящего флейтиста, а пальцы закрывали отверстия флейты. Пьер Жаке Дро смастерил трех автоматонов, двух мальчиков, один из которых рисовал, обмакивая перо в чернила, другой писал (с переносами и без грамматических ошибок), а также органистку, чья грудь при игре на клавишах вздымалась, а глаза следили за нотами. 

Впечатлительный Гофман неоднократно вставлял в свои истории автоматизированных персонажей, будь то девушка-кукла, в которую влюбляется главный герой и не верит в ее механизм до последнего («Песочный человек»), или турок-оракул, предсказывающий лучше любой цыганки («Автомат»). Если читать «Щелкунчика» глазами ребенка, в любви живой девочки и механического мальчика нет ничего страшного. Взрослый слегка спотыкается на том моменте, где Дроссельмейер диагностирует: «он разобрал принцессу Пирлипат на части, вывинтил ручки и ножки и осмотрел внутреннее устройство, но, к сожалению, он убедился, что с возрастом принцесса будет все безобразнее». Буквально через несколько страниц речь идет о том, что Пирлипат – и есть девочка Мари.   «Так, - думает взрослый, - Щелкунчик выглядит как механическая фигура, но является племянником крестного; Мари выглядит как живая и здоровая нимфетка, но ее можно раскрутить и закрутить». Память услужливо подкидывает ему кадры из «Господина Оформителя», “Чаки» и «Коралины в стране кошмаров». «Нет, уж лучше смотреть балет, слушать Вальс Цветов и думать о разноцветных марципанах», - решает он, откладывая книжку.
 
7 совсем не страшных фактов

1. Гофман играл на нескольких инструментах, отлично дирижировал и писал музыку. Его кумиром и вдохновителем был Моцарт, поэтому свое имя Эрнст Теодор Вильгельм сменил на Эрнста Теодора Амадея. 

2. Наш сказочник так пугал себя собственными фантазиями, что во время ночной работы над текстами будил жену Мишку (Михалину). Как верный товарищ, она садилась рядом и вязала до утра. 

3. Написав свой первый рассказ «Кавалер Глюк», Гофман опубликовал его анонимно. Он рассчитывал стать известным как композитор, и не хотел ставить свое имя под всякой безделицей – именно так он оценивал свои прозаические опыты.

4. Поскольку в России не делали щипцы для орехов в виде солдатика, русские переводчики 19 века долго не могли придумать нужное слово. Сказка Гофмана выходила под названиями «Кукла господин Щелкушка», «Грызун орехов и царек мышей», «Щелкун и мышиный царь». Только премьера балета Чайковского положила конец этому безобразию. 

5. В Европе «Щелкунчика» любили не только дети. Прусский генерал Нейтхардт фон Гнейзенау и канцлер Пруссии Карл Август фон Гарденберг отдавали должное описанию битвы мышиного войска с кукольным – дескать, верно все и правдоподобно. 

6. Один из многочисленных постановщиков «Щелкунчика», Рудольф Нуреев так увлекся темой двойников у Гофмана, что в финале превратил орехокола/Принца в мага Дроссельмейера и исполнил обе партии. Нуреев подразумевал, что волшебство с битвами и сменой личин сотворено часовщиком только для того, чтобы признаться в любви юной Мари. 

7. Удивительно, популярность Гофмана на родине, да и в Европе в целом, не шла ни в какое сравнение с восторгами нашего читателя. Позже та же история повторится с Оскаром Уайльдом: Британия и Европа проклянет его за безнравственность, зато русские будут почитать его как дэнди-сказочника.