Ярослав Мельник. Маша, или Постфашизм.
Докажи,
что ты
не зверь
При лучшем общественном строе тяжелый труд и жизненная
нужда будут приходится на тех, кто
меньше всего страдает от этого, то есть на
самых тупых...
Фридрих Ницше
Человеческое, слишком человеческое
Мы, немцы - единственные в мире, кто хорошо относится к
животным. Мы будем относится хорошо и к этим
людям-зверям.
Генрих Гиммлер
Из речи Гиммлера в Познани 4 Октября 1943
Пускай каждый человек покорится высшей власти, ибо
нет власти не от Бога; власти существующие поставлены
Богом. Тот кто противится власти, тот противится
Божьей воле.
Апостол Павел
О жертве и жертвоприношении жертвенные
животные думают иначе, чем зрители: но им никогда
не давали даже слова об этом сказать.
Фридрих Ницше
Веселая наука
От автора
Это роман о любви. Однако, фоном для любви является жестокая эпоха, при которой пришлось жить героям.
Мне очень больно, от того что гуманистический пафос литературы в мире катастрофически уменьшился.
Французская исследовательница Элизабет де Фонтенэ в книге "Молчание зверей" недавно выразила интересную мысль: если бы мы так не вели себя с животными, не было бы тогда и Освенцима. Потому что, по сути, Освенцим - это большой хлев, переполненный человекоподобными животными. Нацизм только развил до конца эту логику отношения к человеку как к чему-то низкому. И сегодня мы часто не смотрим на другого как на равного себе.
В своей книге я описал любовную историю, которая завязалась между представителями разных рас. Это драма прозрения человека, чья совесть долго спала. Я выбрал острый сюжет, желая показать, как люди "низшей" расы возвращаются к статусу "высшей".
Думаю, любая правда шокирует: наше сознание не хочет принимать правду. Мы живем в жестоком мире, а призвание литературы - честно показать эту жестокость.
Пройдя через шок, мы становимся глубже и в душе загорается свет.
Я возлагаю немало надежд на то что этот роман о выдуманном мире не только потрясет воображение читателя, но и сделает его лучше. Что читатель задумается о том, о чем раньше не думал. Хотя бы уже о том, что чувствуют животные. Потому что мир, в котором мы живем, не всегда справедлив - мы должны сами пробудить наш дух от летаргического сна. Наша совесть не должна спать, мысль должна работать. Тогда начинается настоящая жизнь, а не жирование. Такая, какая началась для героя моего романа - простого обывателя, корреспондента газеты "Голос Рейха"
1
Я хочу рассказать вам историю моей жизни - на память будущим поколениям, которым суждено быть после меня, в будущих тысячелетиях. Вы живете в обществе, которое очень хорошего о себе мнения. Но приходит время - и фундамент, на котором вы стоите, начинает шататься.
Я хочу рассказать вам эту историю, а начну с того дня, когда посетил это место. Я был тогда одним из многих - как вы все.
XXXIX ВЕК, ТРЕТЬЯ ЗОНА ЧЕТВЕРТОГО СЕКТОРА
ЕВРАЗИЙСКОГО ШТАТА РЕЙХА
Мясокомбинат был в двух шагах от базара. Показав удостоверение корреспондента газеты "Голос Рейха", я легко попал внутрь комбината. Животных тут держали в огромном заграждении, сбитыми в кучу. Владельцы ферм свозили их сюда с окружающих сел, получали деньги за живой вес и сразу же отправлялись к себе домой. А животные ждали, пока их не превратят в мясо и колбасы.
Заграждение было поделено на четыре части. В одной сбились тысячи молодых самцов, в другой - приблизительно столько же молодых самок. Их мясо на рынке ценилось особенно. Еще выше - как деликатес - ценили нежное мясо маленьких детенышей. Они ковырялись в третьем отсеке. В четвертом кучковались старые животные обоих полов. Они шли на дешевый второсортный фарш.
Миновав заграждение, я направился в забойную. Тут животных умерщвляли электрическим током. Над этим работали десять здоровых мускулистых мужчин в черных кожаных фартуках и резиновых рукавицах до локтей. Животное, привязанное к стойке, доставляла к забойной одна из лент конвейеров. Экзекутор приставлял к уху животного электрический щуп и нажимал пальцем на кнопку. Звучал крик - и животное падало на ленту уже мертвым. Всего через минуту её разделывали в обработочном цеху, сортируя части тела. Самые вкусные места направлялись сразу в упаковочную, где, опущенные в специальные пакеты, были готовы попасть сразу в магазины. Менее вкусные попадали обычно в фаршировочный и колбасный цеха. Кости и черепа скидывали в уголок и там из них уже образовалась огромная гора. Отсюда трижды в день их грузили в машину и отвозили на завод костного порошка.
Я не впервые был на мясокомбинате. И каждый раз меня приятно удивляла молчаливая атмосфера производственного процесса. Никаких чувств, никаких мыслей - полная сосредоточенность на операциях. Каждый знал свое дело и думал только о том, чтобы сделать его как можно лучше. Простые люди, они и были простыми: философами им, или что, быть? Исполняли то, за что им платили деньги и ни о чем лишнем не думали.
Не думали, скажем, о том, что животные, которых они убивают и обрабатывают, внешне, телесно, ничем не отличаются от них. Ведь стоило только всех этих животных назвать (по внешнему сходству!) "людьми", и произошло бы уничтожение целого установленного мира. Цивилизация предстала бы чем-то ужасным, антигуманным, звериным. А всех наших людей можно было бы назвать..."людоедами". От что такое фокусы языка!
Человекоподобное животное - это еще не человек. Определение "человек" меньше всего базируется на телесном основании. Человек - это в первую очередь гражданин Рейха, разумное культурное существо, которое имеет собственность, у которого есть профессия, семья. Человек - это то, что имеет статус человека. В доисторические времена господствовали другие понятия, согласно которым "человека" определяли не по внутренним качествам, а исключительно по телесным признакам. Какая наивность! Считать существ, которые ничего, кроме сарая, не видели, не могут и двух слов связать, "людьми".
В производственном отделе я взял данные о работе комбината, - это все, что мне нужно было для дописки в номер. Рядом, на базаре, я купил копченое бедро молодой самки и килограмм почек. Какие-то люди жарили тут шашлыки, другие продавали уши и лапы, еще другие - головы молодых самцов. Отовсюду доносились призывные крики торговцев. Это был обычный мясной базар.
Я заказал горячий пирожок "Сюрприз" и стакан бульона. В пирожке было запечено небольшое сердце. Вкуснятина. Какой-то мужчина рядом обгрызал отварное копыто. Вся суть - в языке. Если это "копыто" назвать "ступня" (то самое внешнее сходство с человеческой конечностью), то произойдет разрушение мира. Выйдет, что человек ест человека. Какой-то бред. Специальные службы Рейха следят за правильным употреблением слов, охраняют вековые понятия нашей цивилизации. "Мне, пожалуйста, два килограмма женских кистей" - это звучит ужасно. Женщиной, которая имеет "кисти" может быть только человек. Вместо этого у сторов не "кисти", а "лапы". Не "ступни", а "копыта". Люди говорят: "Мне два килограмма сторовых копыт".
За окном наконец появилось солнце. Женщина среднего возраста стояла у киоска, в котором я покупал мясо и красила губы. Тысячи лет назад женщины делали то же самое... Меня уже не мучил голод, сердце в пирожке было действительно вкусным. Должны ли люди обращать внимание на внешнее сходство? Даже если сходство кричащее. Почему в таком случае в доисторические времена никто не обращал внимание на сходство внутренних органов животных (скажем, свиней) и людей? В двадцать первом веке люди ели свиней без мук совести. И никакой аморальности в этом никто не видел - пожирать сердце, полностью идентичное твоему. Ведь то было сердце животного!
Мужчина напротив, закончив обгрызать мясо, обсосал кости копыта и выкинул их в мусорный ящик. Я допил свой бульон и, незаметно отрыгнувши, поспешил домой.