Рыбы и сказки
Автор: Сеньор Маска
— Где как не в Питере рождаться сказкам? — донес ветер до нескладной фигуры отрывок чужого разговора. Парень с чехлом от гитары на спине резко оборачивается и впивается взглядом в толпу. Теперь ветер дует человеку прямо в лицо, норовя сорвать шапку за услугу, треплет русые волосы и пальто. Взгляд зеленых глаз цепко скользит по лицам прохожих, оценивая и пытаясь понять, кто из них подал голос. Но неведомый Сказочник уже ускользнул от него, растворяясь в толпе людей, плывущих по проспекту. Толпа несла его прямо к каналу, к мосту и дальше, дальше. Мимо домов, мимо парков с замерзшими памятниками, безликих колодцев дворов с сытыми, пушистыми котами.
Серые, безликие люди перебирали ногами-плавниками в сторону реки. Они смотрели пустыми глазами только вперед, а их шагам вторили двигатели машин, больших железных зверей города. Скрипели и гудели трамваи, разбрасывая искры в туманную, холодную муть. Приложив усилия, фигура в пальто все же останавливается, изо рта ее на выдохе валит пар. На секунду пленка реальности как будто трескается, делает человека драконом посреди этих безликих рыб. Крылья за спиной (не)человека невыносимо зудят под пальто, сдавленные теплой тканью. Чтобы отвлечься, гитарист – или обладатель вовсе других умений – смотрит в небо, и оно предсказуемо такое же серое, как и все вокруг.
«Наверное, оно такое же, как крышка аквариума в зоомагазине изнутри», – мелькает мысль в голове у парня и разбивается. Из одной тяжеловесной мысль разбивается льдинкой на несколько незначительных: например, то, что надо купить корма рыбке, или то, что конец января, а он так и не достал с антресоли шарф. Из-за отсутствия шарфа у него невыносимо мерзли нос и губы. Да, он не кисейная барышня, чтобы жаловаться, но как же невыносимо хочется тепла... И если не от шарфа, то простого, человеческого.
– А норвежские фьорды? Ты видела, как горят на северных берегах костры? – неожиданно снова доносится откуда-то сверху и справа. Мужчина резко оборачивается и пугает несколько «рыб». Люди, как будто повинуясь течению невидимой реки, обходили его по дуге, бросая недовольно-равнодушные взгляды. Несколько заинтересованных все же обернулись и замерли, выпадая из общего потока. Их мир внезапно прояснился, стал четче, и муть реальности мягко расступилась, позволяя им наконец не смотреть, но видеть. В глазах девушек и парней море вздымалось к скалам, а на дне зрачков загорался огонь. На краю реальности волнами накатывал звук барабанов и горнов, но покорно отступал перед руками-улицами Санкт-Петербурга, растворяясь в их зимнем холоде. Снег, неожиданно белый, опадая прямо на лица прохожих, пах морем и кровью. В сердцах Смотревших поселилась древняя тревога.
Но Гитаристу было уже все равно, он почти взял след незнакомки, вдыхая запах то ли дыма от костров, то ли сигарет. Прямо перед ним хвостом тропической рыбки мелькнуло зеленое, невероятно яркое в этой зыбкой, серой мути пальто, дразня. И (не)человек тут же срывается на красный свет, через дорогу, не видя препятствий. Бежит следом, пугая большие и маленькие машины. Железные звери воют испуганно, зло, издавая разнообразные звуки. Призванные и напугать, и выразить досаду из недр блестящих туш.
Глаза фигуры пальто уже почти искрились, заставляя замолкнуть больших городских зверей, а их хозяев – удивленно глазеть, забывая о своих важных поездках, вслушиваясь в шелест тонких крыльев. Вены зеленоглазого мужчины, чем ближе он подступал к цели, тем ощутимее горели теплом и силой, заставляя Город вздрагивать. Мир вокруг наконец переставал быть серым, наполнялся красками и расцветал. Ярче алели и желтели боками старые кирпичные дома, светились неоновые вывески с яркой рекламой. И молитва-песня сама срывалась с губ гитариста, он хотел лишь не упустить свое мимолетное видение, свой клочок сказочного, увидеть наконец Живого.
– И даже солнце было на вкус как эль, понимаешь? Или вино... – слышит парень где-то сзади, прежде чем рука его ложится на плечо незнакомки в зеленом. Рывком он разворачивает ее к себе и замирает. Несколько секунд они молча смотрят друг на друга, она – испуганными большими глазами, голубыми, такими же пустыми, как у золотой рыбки, а он – серыми и прямо в душу.
– Извините, обознался, – неловкий, измученный хрип.
– Ничего страшного, – нервный, простуженный щебет.
Она уходит, оставляя его стоять и нервно оборачиваясь. Пальто на странном парне растрепалось от бега, сползло с плеча. Крылья все больше зудели, зеленая чешуя на них блестела не хуже драгоценных камней, привлекая ненужное внимание. И (не)человек, отмахиваясь от взглядов пустых и мертвых «рыб», лишь крепче кутается в теплую ткань, скрывая в воротнике губы, не позволяя вырываться клубам пара. Смотря под ноги и больше никуда, он побрел в сторону метро, не оборачиваясь.
За спиной его, люди смотрели на друг друга, опьяненные внеземным солнцем и ярким снегом, и смеялись так, как не смеялись давно в детстве. Даже водители покинули своих железных зверей, чтобы увидеть, как огромная золотая с голубым рыба уплывает в метро, цепляясь за юбки Сказочницы с волосами цвета хвои. Та смотрела вслед угрюмому парню и загадочно улыбалась, но лишь всего пару мгновений из сотни.
– А еще, знаешь, – говорила она рыбе и смеялась, сверкая своим теплым карим взглядом, – в Питере люди, они – как рыбы. Тоже карпы, прямо как ты. И стережет их большой китайский дракон. Зеленый, прямо как я.
Рыба равнодушно уплывала людским потоком в метро, серебрилась, сверкала и разбивалась на сотни маленьких рыбок. Рыбки просачивались в вагоны, прятались в пальто и шапки незнакомцев и рассказывали друг другу о фьордах, эле, солнце, о потерявшейся зеленовласой девушке, которую так и не нашел никогда дракон.
(Не)человек смотрел в окно метро, из его рта вырывались большие клубы пара, а за спиной блестели два тонких зеленых крыла. На следующий день в город пришла оттепель.