Я слышал вечность

Но вечность - звук не для земных ушей
Уильям Шекспир

Мгновение. Секунда. Миг. Момент. Ничтожная единица времени, которую я уже не могу украсть у вечности. Движение секундной стрелки, которое больше не принадлежит мне. О Боже. Я хочу вернуться. Но уже не могу. Боже, я передумал!
Поздно. Передо мной лежал я, вернее, то, что от меня осталось, в луже быстро растекающейся по асфальту темно-красной, почти чёрной крови. Вот черт. Я хочу обратно. Безобразно кривые изгибы рук, ног некрасиво распластали мое тело по тротуару. Подошли люди, начали кричать. Подождите, я передумал, я больше не хочу умирать!
Я не помню боли. Глядя на мое изуродованное лицо можно подумать, что мне было чертовски больно, но я этого не помню. Я и страха не помню - делов-то на одну секунду. Вот черт.
Какая глупость. Что я натворил?
В висках стучит, в горле ком, накатывает тошнота. Все признаки жизни налицо - так почему же я, как бестелесный дух, наблюдаю за тем, как мое тело окружают незнакомые люди?
Подъехала машина скорой помощи и они упаковали меня. Отвратительно. Я проследовал за своим телом в кузов машины, куда они меня, бездыханного, отнесли. Я не попал ни в рай, ни в ад, так может, я ещё жив? Если так, Боже, верни меня! Я не могу быть мертв, ведь мертвые ничего не чувствуют. Не ощущают. Мне же доступна одна эмоция, лишь одна, но никогда в жизни ещё я так остро ничего не ощущал. Паника.
Нет. Подождите! Что ж вы делаете??
Отойдите! Не трогайте меня! Вы слышите, черт бы вас побрал??
Паника сменилась грустью. Интересно, в загробной жизни все эмоции сменяются столь же быстро?
Мама упала на колени, резко, так, словно ее подстрелили. Ее мир превратился в кошмар. Из-за меня. Я стою рядом и наблюдаю за тем, как она содрогается от судорожных всхлипываний, за тем, как, обессилев, медленно, словно в замедленной съемке, ложится на чисто вымытый пол, упершись головой в разом ослабевшие руки. Я хочу подойти, успокоить ее, но она меня не видит. Потому что меня больше нет. Потому что я шагнул из окна и уже не могу вернуться обратно. С тем шагом померк весь мой мир, когда-то сотканный из тонкой материи человеческих страстей, теперь же изорванный в клочья, а я, эгоист поганый, лежу разбитый, превратив мир своих родителей в осколки боли и непонимания. Конечно, они будут винить себя. Но они здесь не при чем. Боже, смилуйся, верни меня обратно. Верни ради моих родителей. Не ради меня. Я не стою их страданий.
Зачем? Боже, зачем я это сделал? Я мог все исправить. Я мог исправить все что угодно, пока был жив. Но я ничего не могу поделать с тем, что натворил. Боже, я раскаиваюсь! Во имя Отца и Сына и Святого Духа... верни меня... и да святится Имя твое... сжалься, прошу... да будет Царствие твое... я каждый день буду ходить в церковь... яко же на Небеси и на Земли... они ведь умрут от горя, посмотри, Боже, смилуйся над моим отцом... и отпусти нам прегрешения наши... что происходит? Что с моим отцом? Господи, что с ним?... яко же и мы отпускаем должникам нашим... прости, прости, прости... и не введи нас во искушение... что..с..моим..отцом?
Ещё одна скорая. На этот раз не по мою душу. Вернее, мое тело. С душой вопрос ещё нерешённый. Папа, прости...
Он сидит в кресле и смотрит прямо перед собой, не замечая ни метушни суетящихся вокруг него врачей, ни панических всхлипываний моей несчастной матери, словно он не понимает или не придаёт значения тому, что произошло. Он смотрит прямо на меня. Боже, помоги, сжалься. Но он не может меня видеть. Потому что меня уже здесь нет.
Бабушка... черт возьми, бабушка. Когда я последний раз звонил ей, она все причитала, все жаловалась, что давно не видела меня, а я... а что я? Осел я. Хотя нет, ослом или дурачком можно обозвать человека за какие-то мелкие проступки, я же достоин куда более гнусного прозвища. Даже придумать не могу, какого именно. Моя бабушка пережила войну для того, чтобы лицезреть смерть единственного внука? Несправедливо! Я бы искусал себе все губы, но я их не чувствую. Я словно исчезаю.
Это сон! Я сплю. Не могу я не спать. Сейчас, вот сейчас я проснусь, у изголовья кровати стоит моя мама, в руке чашка горячего шоколада, потому что сегодня - выходной, а она всегда приносит мне горячий шоколад по выходным, вот сейчас, сейчас... Да что же это такое?! Почему я не просыпаюсь?
Мы поссорились, я всего лишь поссорился с родителями, меня чуть не выгнали из универа, но ведь ссоры не заканчиваются смертью. Она меня бросила, нашла другого, ну и фиг с ней. Я ненавижу университет, мне там не с кем общаться - переведусь в другой, я не знаю, чем хочу заниматься - не беда, попробую себя хоть где-нибудь для начала, а там посмотрим, я считал себя одиноким, теперь я вижу, что это неправда - Боже, я исправлюсь, я обещаю, только верни меня.
Зачем я это сделал? Зачем?
Мне казалось, что моя жизнь превратилась в кошмар. Я ошибся. Кошмар - это то, что происходит сейчас. Как же я хочу проснуться.
Они неправильно уложили мои волосы. Никогда в жизни я так не выглядел! Ослепительно белая, обжигающе холодная комната - и вот он, я, такой же белый, такой же холодный, лежу, изуродованный, неправильно причёсанный, перед мамой. Она уже не плачет - ее лицо не выглядит опухшим после слез, она почти такая же мертвенно бледная как я. С минуту она молча лицезрит эти бренные останки, затем кивает кому-то облачённому в белый халат и вот я уже навек сокрыт под девственно белой тканью.
Должен же быть выход!
Мне все сложнее оставаться. Все словно растворяется в тумане - я чувствую, что скоро исчезну. Этой ночью мои родители не уснут, а я буду стоять у их кровати, вымаливая прощение у Всевышнего. Если он, конечно, есть.
С левой стороны кровати, там, где лежит папа, стоит капельница. Стеклянные сосуды - единственное, что можно разглядеть в этой темноте, оттого эта комната так похожа на больничную палату. Моя собака тоскливо скребется в дверь, поскуливая, словно плача. За окном живет ночной город: характерный для резкого торможения скрип колёс, пьяные крики, возмущённо сигналят машины, самоотверженно поют все те же пьянчуги, и только здесь, в этой комнате время остановилось. Навсегда. И кто его остановил? Я.
Гроб был закрытым. Они собрали меня по частям, но ЭТО нельзя было выставлять не всеобщее обозрение. И вот сейчас, под скорбные всхлипывания чёрной процессии, меня опускают под землю. Я подхожу к матери, я в отчаянии, я чувствую, что у меня совсем нет времени, я пытаюсь обнять ее, но чем толще злой земли надо мной, тем более размытой становится реальность. Прости меня, я не хотел... прощайте.