Упыриха

Глава 4. Топоры

Пока зима, да работа, время ползет медленно. А как лето и отдых пролетает, будто истребитель. Пашка сам не заметил, как, бездельничая, прожил у бабушки с дедом две недели. Не то, чтобы, конечно, он совсем ничего не делал: колол дрова, помогал деду чинить забор, пару раз ездил с колхозниками в поле на прополку и на сбор личинок колорадского жука. Но все это было больше для успокоения совести.
Как-то утром, сидя на табуретке возле дома, Паша безуспешно пытался очистить от грязи старую монету, когда к нему подошел дед и хлопнул по плечу.
— На рынок сходи! Топор столярный нужон.
Пашка был рад этому поручению. Хотелось размять ноги, да и прикупить себе кое-чего для рыбалки. Бабушка напоила его в дорогу чаем и наговорила столько всякой всячины, которую надо купить, что Пашке пришлось сделать список.
Позавтракав, Пашка взял деньги, мешок и авоську и направился по пыльной дороге в райцентр.
Колхозный рынок раскинулся на краю поселка, по соседству с огромным картофельным складом.
Едва Паша зашел в ворота, как в уши ему хлынул несмолкающий, словно гул пчелиного улья разноголосый ор. Бабы и мужики на все лады зазывали покупателей, совали им под нос свой товар. Кто-то громко торговался. Где-то гоготали гуси и визжали поросята. В носу защекотало множество разных запахов: приятных и не очень. Пахло сырым луком, петрушкой, табаком. Неприятно тянуло землистым картофелем. Вместе с дымом долетал откуда-то ни с чем не сравнимый кавказский запах шашлыка, от которого на глаза наворачивались голодные слезы.
Купив первым долгом у старухи кулек подсолнуховых семечек, Пашка двинулся на поиски топоров, щелкая и поплевывая шелухой. Перед глазами было столько всего, что выхватить взглядом что-то одно требовало огромных усилий. А в лицо к тому же постоянно совали то цветастые платки, то репу, то рыбу, то даже начищенный до блеска самовар.
Вся эта кутерьма настолько сбила Пашу с толку, что он почти не удивился, увидев в толпе себя самого.
Какая-то грустная женщина в старомодной шляпке продавала домашний скарб: украшения, посуду, настенные часы, а также старинное трехстворчатое зеркало, слегка попорченное черными пятнышками.
Паша вгляделся в зеркало и увидел загорелое лицо с крупноватым носом, оттопыренной нижней губой и равнодушно полуприкрытыми серыми глазами, которые ему самому никогда не нравились. Было в них что-то безнадежно деревенское, даже дремучее.
В углу рынка у сарая продавали топоры, лопаты, пилы и прочее столярно-плотницкое вооружение.
Пашка рассеянно обводил товар взглядом.
— Колун! Покупай колун! – орал толстомордый мужик, тряся топорюгой, одним ударом которого можно зарубить быка.
«Великоват!» – думал Паша. – «Дед столярный просил…»
И вдруг увидел как раз то, что искал.
Какой-то невзрачный татарин с хитрыми усами и вороватыми черными глазками вынимал из-под прилавка маленькие словно игрушечные топорики и поигрывал ими.
— Подходи, покупай, сталь первоклассная!
— Почем топоры?
— Двенадцать, – торговец оскалился, став сразу неприятным. – Для тонкой работы самое оно!
Пашка вскипел.
— Это ж сто двадцать старыми! За топор! Ему цена самое большее семь рублей!
Взгляд татарина стал кисло-презрительным, он насмешливо ухмыльнулся и громко, чтобы все вокруг слышали, произнес:
— Нету денег, не нуди, не мешай и проходи!
Пашка почувствовал, что его мастерски обставляют.
— Ну а чем докажешь, что сталь хорошая?
Татарин достал откуда-то гвоздик, положил на широкое полено, на котором все это время сидел, и со всей силы долбанул по нему топором. Гвоздь разделился надвое, а хозяин гордо провел большим пальцем по ровному лезвию.
— Ну шо, покупаешь?
Пашка отсчитал деньги, взял из рук продавца топор и уже хотел положить его в мешок, но заметил, что уж больно хитро поглядывают из-под черных бровей татаринские глаза.
«Лукавый!» – подумал Пашка.
— Дай-ка гвоздь!
— На шо? – удивился татарин.
— Проверить.
— Дак я ж те показал!
— Откуда я знаю, может у тебя все топоры разные!
Глаза татарина потускнели, он даже немного съежился и смотрел теперь на Пашку, как рыночный жулик на милиционера.
Паша взял гвоздь и стукнул по нему купленным топором. Гвоздь разлетелся надвое, но на лезвии осталась заметная вмятина.
«Вона в чем дело!» – разозлился Паша.
— Ты что людям суешь! – крикнул он, ткнув топором в нос испуганному татарину.
— Дак я ж… это… якщо все топоры…
— Щас за милиционером схожу, он тебе, спекулянт, устроит ревизию!
— Слухай, – вздохнул татарин, жалко заглядывая Паше глаза. – Да будь ты чол… человеком! Ну какая те разница!
— Мне нет разницы, а людям есть! Ты народ обманываешь!
— Тише, не ори! Ну хошь… – он поманил Пашку пальцем и перешел на шепот. – Хошь я те самый лучший топор продам, во те крест, хоть танковую броню руби! Тока в милицию не того, слышь! Не надо…
Пашка махнул рукой. Связываться с украинским татарином ему не хотелось, но и возвращаться домой с пустыми руками тоже.
— Ладно, черт с тобой! Давай мне тот, которым ты гвоздь сейчас рубил.
— Та не…
— Чего, не?
— А чем я тогда… Шо я людям показывать буду? Ну пойми ж ты, войди в положение!
«Шут гороховый!» – проворчал мысленно Пашка.
— У меня дома в сарае. Тут не далеко, два шага всего.
— Ладно, веди! А если опять обманешь, – он сунул под нос татарину здоровый, как булыжник кулак.
Торгаш благодарно закивал головой.
— Вась! – крикнул он торговцу гвоздями. – Посторожи, шоб товар не растащили.
Вместе с татарином Пашка вышел с рынка и пошел по знакомым улочкам Красного бойца мимо контор и пивных. Миновали каланчу на центральной площади. Татарин уводил Пашку на противоположную окраину, туда, где снова начинались деревенские дома за кривыми, беззубыми заборами.
— Говорил же, два шага!
— Да вот, уж почти дошли.
Они свернули на глухую узкую улочку, всю покрытую ямами, как после артобстрела. На угловом заборе Пашка увидел порыжевшую от ржавчины табличку, на которой едва заметно проступала бледная надпись: что-то вроде «ЯАНЖОПАС». Причем две буквы торчали задом наперед.
— У вас тут грамотеи названия пишут, – проворчал Пашка. – «Янжопас» – это что?
— Шо? – татарин непонимающе уставился на Пашу, потом взглянул на табличку и деланно усмехнулся. – А дак це ж этот, як его… литовский революционер Ян Жопас. Знаменитость!
— Ну и фамилия!
Пашка чуть не рассмеялся, когда представил, какая у этого героя была партийная кличка.
Вот только было во всем этом что-то такое, что показалось Паше подозрительным. Точнее даже не показалось, а почувствовалось. В голове у него отчего-то мутнело, словно он, зайдя на рынок, выпил кружки две пива. Чувства с трудом переходили в мысли.
— Угостишь папироской? – вдруг спросил татарин с какой-то странной улыбкой.
— Не курю, – соврал Паша.
Ему совсем не хотелось делиться с этим лесным клопом.
Они подошли к приземистой серой хате, больше напоминающей хлев и стоящей прямо у забора. Казалось, что дом давным-давно заброшен. Позади шевелил дырявыми листьями заросший до безобразия огород. За кустами выродившейся малины темнел ни то сарай, ни то баня.
На стене хаты Пашка заметил жестяную табличку, на которой было выбито «01», хотя дом стоял в середине улицы.
— Обожди здесь, я за ключами схожу, – сказал татарин, зайдя в дом и оставив Пашу на пороге.
Стоять Паше не захотелось, и он прошел следом. Хата внутри была почти такой же убогой, как снаружи. В сенях Пашка увидел странную штуку: толстого, рогатого черта, нарисованного красками на деревянной дощечке, прибитой к стене. В одной лапе черт держал бутылку, в другой казацкую саблю.
«Че-то знакомое!» – подумалось Пашке.
В первой комнате стояла белая русская печь, на которой валялся какой-то неприятный толстяк в штанах и тельняшке. Услышав шаги, он торопливо задернул грязную занавеску, так что Паша мог видеть лишь его ноги и шарообразный живот, который он время от времени почесывал.
— Щас, щас! – донесся из-за стены голос татарина, перебирающего в чулане хлам.
Пашка перевел взгляд на настенные ходики. Стрелки показывали десять вечера, хотя на улице был еще день-деньской, и солнце висело высоко в небе.
«Стоят они что ли?» – вздохнул Пашка. – «Эх, а ведь еще мясо покупать, крупу, свечи…»
Он обвел комнату скучающими глазами и увидел вдруг кое-что такое, чему в этой хате было совершенно не место. В углу под висящими на стене березовыми вениками стоял небольшой резной столик из темного дерева, за которым дамы в прежние времена наводили туалет. Был он старый, попорченный, весь в царапинах и пятнах краски, но явно очень дорогой. На столике стояла, прислонясь к стене, старая черно-белая (точнее даже черно-желтая) фотокарточка, огарок свечи и блюдце с какой-то гадостью вроде топленого сала или воска, в котором мокла прядь каких-то седых волос.
Пашка не знал, что за женщина была на фотографии. Юная дама или даже барышня, явно дореволюционная, в прекрасном, старинном платье, с пышной прической, выбивающейся из-под широкополой шляпы, украшенной черными перьями, и с очень красивым, хотя и довольно худым, заостренным лицом. Из-под соболиных бровей смотрели огромные, печальные и в то же время по-кошачьи цепкие глаза. В ушах и на груди даже на фотографии ярко светились драгоценные камни.
Пашка хотел взять фотокарточку, чтобы рассмотреть ее получше, но в эту минуту из соседней комнаты появился татарин с ключами.
— Пошли в сарай!
Миновав колючие кусты и помойную яму, Пашка и торговец подошли к дверям сарая, с висящим на них тяжеленным замком. Татарин поковырял ключом в замочной скважине и впустил Пашку внутрь, а сам остался на пороге.
— Бери, который с темным топорищем!
Паша нагнулся и стал разглядывать стоящие у стены в ряд топоры.
Он хотел было спросить у татарина, как ему отличить в полутьме цвет топорища и даже уже открыл для этого рот, но вдруг голова его разразилась бешенным колокольным звоном, зубы клацнули, а перед глазами забегали огненные муравьи.
Пашка охнул, но не услышал собственного голоса. Обернулся, увидел стоящего позади татарина с поленом в руках.
На миг Паша даже подумал, что это такая идиотская шутка. Потом поняв, что происходит, взревел и бросился на врага. Татарин снова замахнулся поленом, но деревяшка выскользнула у него из рук.
— Убью, гад! – орал Пашка схватив татарина за горло и прижав к стене.
— Врятуйте! – прохрипел тот, пытаясь разжать Пашкины пальцы и суча ногами.
Паша хотел дать ему по зубам, но тут чьи-то руки крепко ухватили его подмышки и оттащили назад. Теперь уже самому Пашке оставалось только лягаться. В нос ударил запах пота и курева.
— Держи його! – татарин поднял с пола полено и, ликуя, обрушил его Пашке на голову.
Свет погас.
— Жалко добро-то…
Что-то жгучее промочило Паше язык. Паша открыл глаза и увидел, что лежит в сарае, а чья-то волосатая рука заливает ему в прямо глотку самогон.
Все поплыло.