«Под нами бездна – а мы живём!» – Роман Мархолиа о работе над «Пиковой дамой»
Для севастопольцев имя Романа Мархолиа уже давно стало знаком качества. Подарив городу такие масштабные арт-проекты, как «Война и мир», «Балаклавская Одиссея», «Херсонесские игры», он никогда не останавливался на достигнутом и в границах вселенной под названием Театр продолжал искать свой «утерянный рай». Каждый его новый спектакль – это очередная попытка создать гармоничный мир, наполненный самыми разными смыслами. И, пожалуй, всё это не ради восторга зрителя, а ради ощущения полноты собственной жизни.
Ну а взлётная творческая полоса мастера была полна самых разных встреч и открытий. Пост художественного руководителя театра имени Луначарского в 90-х годах – особая страница в жизни Романа Михайловича. «Молочный фургон здесь больше не останавливается», «Наш городок», «Кандид», «Ложные признания», «Рождественский обед», «Гарольд и Мод»… Это был не просто театр Мархолиа, а удивительный микромир в культурном пространстве города, который осваивался нашими зрителями с особым трепетом.
Он улетел, но обещал вернуться… Так и случилось. Уже в апреле севастопольские театралы смогут оценить новую работу Романа Мархолиа – спектакль «Пиковая дама». Мы встретились с Романом Михайловичем, чтобы поговорить о предстоящей премьере, о магии театра, о силе классики и о любопытных гранях человеческой жизни, которая так, увы, быстротечна…
— Роман Михайлович, севастопольские театралы сейчас находятся в приятном предвкушении предстоящей премьеры «Пиковой дамы». Но начать наш разговор хотелось бы с другой вашей постановки. Готовясь к нашей встрече, я посмотрел спектакль «Наш городок», который вы поставили в театре Луначарского в 1987 году. Это невероятно пронзительная история, поднимающая вопросы жизни и смерти. Откуда в 26 лет у вас было такое тонкое и глубокое понимание мира, желание рассуждать на такие сложные темы?
— Почему так случилось – я не знаю. Ведь 26 лет – это очень острый возраст. Возраст перехода, возраст катастроф. Потом всё по-другому. А вот с 26 до 30 – это череда бурь. Как дальше сохранять эту остроту и набираться мудрости, при этом не потеряв каких-то непосредственных ощущений жизни, – это вопрос. В молодости всё очень хорошо выстреливает. Первые спектакли, как правило, всегда очень яркие, а как дальше двигаться – это большая проблема. Потому что меняется жизнь, меняешься ты, и уже нельзя держаться за то, что было, – ты должен куда-то идти и при этом не изменять себе. Каждый раз приходится совершать крутые повороты, и при этом, конечно, рискуя.
Я помню тот момент, когда пытался для себя понять, о чём делать «Наш городок». Прослушав одну лирическую композицию, я почувствовал, что в ней идёт речь о какой-то хрупкости жизни и её безвозвратности. И тогда мне удалось сформулировать для себя то, о чём бы я хотел говорить со зрителем. Мелодия срезонировала.
— В дальнейшем вы обращались к таким вечным темам в своём творчестве?
— Мне кажется, почти все мои спектакли об этом. Недавно в Театре им. Ивана Франка в Киеве ставил комедию «Разбитый кувшин» по пьесе Генриха фон Клейста. Мы с художником-постановщиком думали: а что за сюжетом? А за сюжетом всё равно опасность разрушения. Хотя всё очень подвижно, весело, гротескно; но если нет ощущения страха, что всё это рухнет в один момент, то нет и радости. Радость – от полноты, от упоения, от этой исключительной возможности приходить в восторг. Потому что на самом деле сзади – другая сила, и нам даётся всего мгновение, чтобы обрадоваться. И мы должны его использовать. А если всё скучно, пресно, то нет и напряжения. Мне кажется, что настоящее напряжение между одним полюсом и другим.
— В конце спектакля «Наш городок» главная героиня говорит такую фразу «О Земля, как ты хороша. Если бы люди могли понять это. Неужели никто, никто не понимает, что это такое – жизнь?» Когда вы пришли к тому, что надо ценить свою земную жизнь и радоваться даже самым незначительным мелочам?
— Я ещё к этому не пришёл. На самом деле мы всё время об этом забываем. Мы всё время погружены в какие-то несущественные проблемы, хотя нам дана такая потрясающая возможность наслаждаться, радоваться, открывать для себя что-то новое; а иногда какая-то заноза в пальце тебе важнее, чем всё, что ты имеешь. И поэтому каждый раз приходится себя будить, чтобы восхититься тем, что у тебя есть. Но, как правило, мы этого не видим и впадаем в уныние по пустякам.
— Выходит, вы ставили спектакль о том, чего сами не испытали?
— А покажите мне того, кто это по-настоящему испытал. Для того чтобы прийти к этому, надо стать просветлённым. К сожалению, мы все живём в мороке будней. То, о чём мы говорим, – это только заданный вектор, то, куда нам надо прийти и где нам на секунду удастся преуспеть. А вообще-то мы живём по-другому. И каждый раз, чтобы развернуться к этому, требуется усилие. Театр в этом смысле помогает. Он как бы стирает тусклое стекло и даёт возможность увидеть какие-то очевидные вещи и восхититься ими.
— Мы с вами пришли к тому, что всё-таки у театра должна быть созидательная энергия.
— Ну, безусловно. Через катарсис, потрясения. Театр – это всё равно гармония, рукотворная гармония. Но театр бывает и деструктивный. Как говорится, от избытка сердца говорят уста. По чему ты тоскуешь, то у тебя в результате и будет в руках. Для меня, во всяком случае, интересен театр, который как утерянный рай. То есть то, чего нет в жизни, но то, что может быть. Театр – это всё равно философская история. Это осмысление жизни, отстранение от сиюминутного состояния. И это освобождает нас. Когда ты видишь ситуацию со стороны и понимаешь её, тебе легче дышать. Театр в этом смысле показывает зрителю, какая есть жизнь, и становятся ясны причинно-следственные связи. Но это не на логическом уровне, а на эмоциональном, и театр таким образом может вдохновить, обнадёжить, возвеселить, поддержать, увлечь, повести, соединить… В этом миссия театра – конструктивная, гносеологическая миссия.
— Кстати, о деструктивном театре. В прошлом году режиссёр Максим Диденко в Театре на Малой Бронной поставил скандальный спектакль «Норма». Всё это случилось с подачи худрука театра Константина Богомолова. На сцене был показан процесс сношения, поедания фекалий… Где в искусстве та грань, которую нельзя переходить? И есть ли она вообще?
— Я считаю, главное во всей этой истории – не развращать и не эпатировать впустую. У меня ощущение, что за всем за этим есть деньги. Какая цель? Заработать? Тогда все средства хороши. Они устроили эпатаж, об этом говорят. Кому нравится, пусть смотрят.
— Вы бы пошли на такой спектакль?
— Я много смотрел Богомолова, видел что-то у Диденко. Ну мог бы пойти. Но как-то мне не захотелось. Просто скучно. А вот для простого зрителя этот скандальный момент вызывает интерес. Поэтому чем меньше пресса будет об этом говорить и возмущаться, тем лучше, на мой взгляд. Ведь надо понимать, что такого рода продукт в отсутствие резонанса помирает тут же. Зритель просто так этим наслаждаться не будет. Только вот этот скандальный запашок родит интерес.
Вы, как масс-медиа, льете воду на их мельницу. Они хотят вас позлить, чтобы привлечь народ. А вы злитесь. Да ради бога! Нравится кому-то это нюхать – пусть нюхает. Тут надо спокойнее относиться. Я этот спектакль не видел, может он и хороший, – мне трудно судить. Я видел у того же Богомолова симпатичный спектакль «Гаргантюа и Пантагрюэль». Там тоже поднимается тема животного начала человека, но могу сказать, что это было весьма неплохо. И главное, не пошло. Понимаете, всё зависит от конечной цели. Запретных тем в искусстве, наверное, нет. Но вот что ты хочешь сказать, поднимая ту или иную острую тему, – это важно.
— А, как вы считаете, в чём сегодня, собственно, задача режиссёра? Удивить новой формой или задеть какие-то тонкие струны в душе зрителя?
— Я бы не противопоставлял это. Затронуть душу можно и новыми формами, если они необходимы. Театр же очень подвижный, он непосредственно реагирует на время. Моментально. И поэтому театр должен развиваться, он не должен быть закостенелым, иначе он будет мертвым. Но ради чего? Чтобы точно сформулировать сегодняшнее мгновение. А без нового содержания и новой формы это невозможно. Мы, режиссёры, своим творчеством определяем нынешний день.
— Давайте поговорим о вашем предстоящем спектакле «Пиковая дама». Почему ваш выбор пал именно на эту вещь Пушкина?
— Я уже не в первый раз выбираю «Пиковую даму». В своё время предлагал это название Владимиру Магару. И мы даже вели переговоры, но как-то не сложилось. Потом ещё были какие-то попытки. То есть эта тема у меня давно в голове. Ну а с Григорием Лифановым мы обсуждали разные названия. Было несколько вариантов, и всем захотелось именно классики. Ну это тоже важно. Потому что Севастополь – это город классический. И надо, чтобы материал был созвучен пространству и моим желаниям. Абстрактный продукт здесь невозможен. А когда я посмотрел труппу, то понял, что всё это реально сделать.
— «Пиковая дама» совсем крохотное произведение. С одной стороны, это обширное поле для режиссёрской интерпретации, каких-то интересных ходов. Но всё же где та грань, которую нельзя переступать, чтобы в итоге не получилось соавторства с классиком?
— Могу сразу сказать, что не придумываю никаких текстов. Возможно, мы возьмём немного стихотворений Александра Сергеевича. Ещё там будет определённая игра с музыкой Чайковского. Что касается оригинальных музыкальных тем к спектаклю, то их пишет московский композитор Сергей Гаврилов. Я с ним как раз делал оперу «Аминта», которую мы привозили в Севастополь в декабре 2017. Художник по костюмам – Фагиля Сельская. Команда собралась очень достойная. Да, мы всё сочиняем, но сочиняем, используя ткань оригинального произведения.
— Насколько я знаю, к творчеству Пушкина вы обращаетесь не впервые…
— Да, это уже мой третий спектакль по Пушкину. До этого я ставил «Капитанскую дочку» в Красноярском драматическом театре и «Дубровского» в московском Театре им. Пушкина. В Александре Сергеевиче много всего, но, учитывая, что он поэт, у него нет ничего лишнего, он очень лаконичный. Однако каждая деталь у него имеет мощный заряд. И поэтому этот заряд надо раскрыть. Вот этим мы сейчас и пытаемся заниматься на репетициях.
— В чём для вас главный посыл «Пиковой дамы»?
— Я не хочу уходить в какие-то формулировки, потому что мы сейчас находимся в процессе выкристализовывания смысла. В «Пиковой даме» есть несколько тем, которые пересекаются. Во-первых, это борьба с Роком. Борьба с силой, которая больше тебя – с судьбой, скажем так. Это одна история. Но это такие общие краски. Это произведение также в каком-то смысле о хрупкости человека, о хрупкости жизни; о том, что в одночасье всё может рухнуть, что всё в этом мире держится неизвестно на чем; о том, что все мы ходим над бездной. Но это добавляет восторга перед жизнью. Под нами бездна – а мы живем! И могу сказать, что те произведения, в которых этой темы нет, мне менее интересны.
Для меня «Пиковая дама» не трагедия – это всё-таки почти анекдот с трагическим и мистическим смыслом. Незримо с нами всегда присутствует та сила, которая на стрёме, которая всегда ждёт. И если ты чуть-чуть зазеваешься – тебя уже нет. В этом, пожалуй, основной посыл «Пиковой дамы». А как это всё должно соединиться, сформулироваться, зазвучать, зазвенеть, запеть, задвигаться – это мы уже пытаемся сочинить.
— Вижу, вы всё-таки больше тяготеете к классике, нежели к современным произведениям. Почему?
— Она объёмная, не узконаправленная. Она не прикладная. Она даёт масштаб. Наверное, какие-то и современные вещи интересны, но так складывается, что мне не хочется на них тратить время.
— Тот театр, к которому вы стремитесь, вы сравнили с утерянным раем. Вы, наверное, как и любой художник, всю жизнь его ищите?
— В каком-то смысле. Каждый мой спектакль – это попытка создания какого-то гармоничного мира с помощью актёров и драматурга. Мира конфликтного, парадоксального и живого.
— А всегда ли есть у вас удовлетворение от тех миров, которые вы создаёте?
— Ну смотря как успел. Театр – это живой организм, и он этим и интересен. Спектакль каждый раз творится заново. Это происходит по каким-то определённым схемам, которые мы исследуем в течение репетиций. И на каждом новом спектакле эти схемы должны сработать. Это от многого зависит. Иногда не так случается, как бы хотелось. Есть разочарования. Но в целом мало спектаклей, которые мне не дороги.
— Роман Михайлович, большое спасибо за беседу. С нетерпением ждём ваше прочтение «Пиковой дамы». Удачи Вам в творчестве!
Арсений Веденин
Фото: facebook.com/roman.markholia
https://afisha.sevastopol.su/pod-nami-bezdna-a-my-zhivyom-roman-marholia-o-rabote-nad-pikovoj-damoj/