Режиссёр рвал и метал

Сидящие в зале за соседней стеной и полуоткрытой дверью зрители не смущали его ни капли. Часть режиссерских акцентов приходилась и на них тоже.

Господа актёры-любители, видимо, окончательно доконали вождя, и случилось это ровно перед тем, как пришло время давать первый звонок. Планка рухнула за десять минут до начала. Спектакль был под угрозой.

— Ка-а-ак! — орал режиссёр, — ж-ж-же вы все мне н-н-н-надоели!!! Да вы же них-х-хрена-а-а!!! Всё придумывают и придумывают! — это касалось вновь открываемых способов продавать билеты, — портят и портят! Вы билеты продавать не умеете? А? А?!!

Билеты мы продавать умели, но периодически испытывали с этим трудности, и о них всегда ставили в известность режиссёра. Легкомысленные глупцы.

— А я вам тут что-о-о?! Только успевай за вами! Туда! Сюда! Туда! Сюда!!! — здесь режиссёр, трясясь от гнева, показал жестами, как он туда, а потом сюда.

Судя по всему, под "туда" имелось в виду мытье посуды после неизбежных гримёрочных чаепитий, а под "сюда" — уборка реквизита. Наигравшиеся актёры, завершив спектакль и весело гомоня, расходились по домам, не убрав игрушки. Периодически игрушки все же убирались, но побороть тенденцию это не могло.

— К чёр-р-ртовой м-матери!!! — это как раз относилось, кажется, к зрителям и способу завершения сегодняшнего театрального вечера.

Кто-то должен был ставить музыку на спектакле и включать свет. И прямо сейчас сделать это мог только режиссёр. Перспектива закончить, не начав, была всё более осязаемой, поэтому, одетые и загримированные, актёры большей частью угрюмо молчали. Все представляли, как кто-то из них, может быть, даже вот он сам, выйдет сейчас к зрителям и скажет, пересыхая горлом, что, кхм-кхе, уважаемые зрители (полный зал, зараза!), спектакль сегодня, кхе-кхм, отменя... Нет, невозможно себе даже представить!

Подобные мысли рождали отдельные реплики возражений, которые только подливали масла, режиссёр еще больше вспыхивал и стычка выходила на новый виток...

— К чёр-р-ртовой м-м-матери!!! — в очередной раз повторил режиссёр через 20 минут после того, как на сцене должны были затанцевать под вступительную музыку, и с грохотом покинул гримёрку, оставив за собой всхлипы и угрюмое сопение. Через десять секунд раздался первый звонок.

А ещё театр — это неостановимый поиск реквизита. Это его розыск, покупка, пошив. Его можно откуда-нибудь с трудом вытащить и отряхнуть, после чего критически оглядеть и сказать: "А подойдет!"

Для репетируемого спектакля внезапно пригодилось 14 лет лежащее в шкафу кимоно. И то, что оно уже слегка пожелтевшее по углам - это даже хорошо! В течение дня телефоне появляются два новых контакта - Ксения Авоська и Илона Чайник. Я с трудом представляю себе, что мог подумать человек, подвесивший на Авито объявление о продаже авоськи и в тот же день получивший звонок: "Продаете? Выезжаю!"

Кому может понадобиться авоська за сто рублей? Надо сказать, купив авоську, ее не хочется отдавать в театр - у нее кожаные ручки, мягкое прочное плетение и она переживет пятьсот полиэтиленовых и картонных пакетов. А чайник? Советский такой алюминиевый чайник, электрический, новый! С зеленой эмалью. Мечта, а не чайник. Триста рублей за мечту.

Те же вещи, что попадают в театр в качестве потенциального реквизита, но не пригождаются сразу - оседают по подсобным помещениям, копятся, наслаиваются как жировые складки. В театре всегда такой едрический быт, будто он всосал в себя три квартала коммуналок.

Мне кажется, если вынуть из всех помещений все сложенные там вещи и расставить их в нужном порядке — получится действующая модель СССР.