Опасная привычка заглядывать в окна

Привет, Голос!
Елена Костадинова
Опасная привычка заглядывать в окна
Продолжение
Глава 2

Никаких побочных явлений Валеркино вчерашнее умирание не имело, и на работу мы явились вместе, бодрые и веселые. В шесть утра нас разбудил звонок тети Люси, и мы успели оба принять душ и нормально позавтракать.
Часов в десять в редакцию пришел посетитель в старом, но опрятном черном костюме и ветхой голубой рубашке, застегнутой под горло. Посетителю было за шестьдесят. Говорил он очень логично и убедительно. Выслушивать его пришлось Валерке, я писал материал. Я тоже слушал, вполуха, иногда откидываясь в кресле и проверяя текст на мониторе. Посетитель сидел ко мне спиной. Через пять минут его рассказа я перестал набирать и только смотрел на Валерку поверх головы посетителя, удивленно подняв брови.
То, что рассказывал гражданин в черном костюме, было слишком необычно, чтобы продолжать работать.

• Я живу напротив детского садика, и уже полгода наблюдаю, как из садика пропадают дети. – первой же фразой огорошил нас посетитель.
  Валерка тут же записал фамилию и адрес старика, номер садика, сделал еще пару пометок, а потом отложил ручку и стал просто слушать, уже не перебивая.
  Итак, за эти полгода Иван Степанович, как представился посетитель, насчитал шесть детей, которых увели в больницу, находящуюся рядом с садиком и которые уже не возвращались.
• Чтобы увести детей с игровой площадки всегда повод находится. – монотонно говорил посетитель, - дети есть дети, играют, падают, разбивают лбы и коленки до крови. Поэтому плачущих малышей и ведут в больницу, чтобы, якобы, залить ранки йодом. Но я НИКОГДА, - подчеркнул голосом Иван Степанович, - не видел, чтобы детишек из больницы приводили обратно. Хотя нарочно сидел у окна – я живу на первом этаже и давно на пенсии – и ждал, когда же приведут ребенка с оранжевым пятном на коленке, уже успокоившегося.
  Речь посетителя лилась как по писанному.
  А вот дальше дедок сказал то, что позволило нам с Валеркой, застывшим в креслах с отчетливым ощущением мурашек на макушке, расслабиться и перевести дух. Иван Степанович сказал, что после таких случаев, ночью, он видит, как к воротам садика подъезжает фургон и, постояв недолго, на большой скорости мчится в аэропорт. В этом фургоне, конечно, внутренние органы детей, тех самых, не вернувшихся. Их в аэропорту грузят на самолет и отправляют за границу.
  Валерка, прочистив горло, еще сдавленное волнением, попытался уточнить и воззвать к логике старика,
• Но ведь детей ведут к больнице, значит, и фургон должен подъезжать к больнице…
  Это уточнение взволновало посетителя, он заерзал на стуле и впервые повысил голос, до сего момента звучавший монотонно и убаюкивающее.
• Вы должны этим заняться! Я всегда читаю вашу газету и знаю, что у вас мужественные журналисты, которые напишут правду.
• А вы не пытались уже кому-нибудь пожаловаться на это… - Я замялся, подыскивая подходящее слово.
  Иван Степанович ответил мне, и наши невысказанные подозрения, которыми мы просто не могли поделиться друг с другом, пока не уйдет посетитель, подтвердились.
• Да. Я писал заявления в прокуратуру, но там их кладут под сукно. Так же, как и мои заявления о том, что мои соседи Савченко поставили возле моей стены специальную установку, которая регулярно облучает меня лучами.
• А…- только и смог выдавить я, переглянувшись с Валеркой. Тот встал и, пожимая посетителю руку, с минуту уверял его, что сей же час начнет заниматься этим важным, государственно-важным делом. От сдерживаемых эмоций на губе Валерки образовались капельки пота.
  Впечатление от посетителя мы, не сговариваясь, решили смыть алкоголем. И Валерка, громко отдуваясь и нервно хихикая, полез в шкаф, где на нижней полке за старыми подшивками нашей газеты, стоял початый коньяк.
  Да. Редакции часто посещают сумасшедшие. Но каждый раз для нас это неожиданность. Мы расположились за валеркиным столом, сдвинув монитор, и полчаса смывали впечатление и предавались воспоминаниям. Так, мы вспомнили, как целых три года ежемесячно редакция получала заказные пакеты от одного графомана, у которого, кроме графомании, была еще и патологическая ревность. В своих многостраничных письмах он описывал, как ему изменяет жена с летчиками ближайшего авиаполка. Надо сказать, описывал однообразно, без изюминки.
  Еще нашим постоянным посетителем был Коля-поэт. Иногда, под настроение, и за три литра пива, мы ставили в очередной номер его «стих», переработанный нами до полной неузнаваемости, но за Колиной подписью. Ну, не могли же мы, в самом деле, пустить на страницы нашей газеты такие, например, строчки: «Гонимый я северным ветром шагал, мороз задирал мои уши». После этого шедевра, кстати, Коля-поэт был переименован в Колю-гонимого.
  Пока добивали коньяк, решили, что Валерка двинет в аптеку, куда коммунары сдавали травы, а я, после того, как напишу «сладкую сказку», пойду к нашему «честному менту».
  Я сел в маршрутку и, выйдя из нее, позвонил по телефону.
• Капитан Гончаренко слушает.
• Володька, мне нужна консультация…
• Это мы запросто – где, когда, почем?
• На скамеечке посидим, зарплата не скоро, а я тут еще Валерке проиграл.
• В очко?
• Бери выше – в интеллигентную филологическую игру
• Ну ладно, уговорил, через пятнадцать минут в парке Гагарина.
  Володя и правда был честным, может, потому что молодой, а, может, просто мало предлагали, не стоило из-за сиюминутной ерунды лишаться возможности сделать карьеру. Эта возможность, по моему разумению, большой ценности не представляла, но для более прагматичного и менее творческого Володьки значение имела. Ну, там всякие звездочки в стакане с водкой, прибавки к окладу и пресловутое желание рядового стать генералом.
  Правда, если бы капитану Володе Гончаренко предложили взятку бабами (не путать с «бабками»), он едва ли устоял бы. Недавно, когда мы с Валеркой сидели с ним на летнике, он, потирая лоб в юношеских угрях (в его-то тридцать пять) и, пошмыгивая носом, рассказал нам стр-рашную историю, слава Богу, со счастливым концом.
  Был рейд на объездной дороге, где зимой и летом, днем и ночью стояли «плечевые».
  Набрали полный уазик, двенадцать девушек, и одна из них, по словам Володьки, была «полный отпад», «девушка-огонь» и «все при всем». «Ну, вы знаете, мне некрасивые не нравятся». Насиловать он, конечно, никого не собирался, кого насиловать? Ну, слово за слово стал ее обаять. Коллеги-менты, зная Володькину слабость, один за другим, перемигиваясь, покидали дежурку, чтобы дать голубкам возможность для интима. Выходили они, по словам Володьки, «гнусно ухмыляясь». Ну, короче, остались они одни, и тут девушка, которая уже вовсю расположилась к Володе, перекидывает ногу на ногу, и на ее ляжке видит наш бравый капитан белое пятно неизвестного происхождения. А эти пятна, как он знал, бывают у наркоманов и указывают на то, что человек уже внутри гниет. Это не СПИД, и вообще неизвестно что, но заразное.
• Я тогда решил, - завершил он свой рассказ, - с проститутками – никогда!
  Вообще же, наш честный мент окончил педагогический институт и был нормальным интеллигентным мужиком, несмотря на форму и предрасположенность к мату.
• Что ж они там в коробочки эти черные фасуют, - заинтересовался Володя моим рассказом, - может наркотики? Может у них там колхоз-коммуна по выращиванию конопли? А что, поля в гуще леса, засеянные марихуаной. Знаменитый чай – Принцесса дури…
  Он пообещал узнать, что может, и мы расстались. В редакцию я пошел пешком.