ФИЛОСОФИЧЕСКИЙ НАИВ. Слово за слово…
Велик и дремуч русский язык. Пишу и мучаюсь смыслами слов, разнообразием понятий. Откапываю кажущуюся единственной форму описываемого образа, и, чуть удалившись, вновь возвращаюсь, запнувшись на недосказанности недавно описанного и вполне вроде бы очерченного.
Ох, язык, друг мой, враг мой. Язык, хоть и родной, но столь, порой, непостижимый, что пугает разнотолками и размахом. Разнотолками в определении смысла произнесённого или написанного Слова. Размахом некоторых Слов, так много значащих, что разные их смыслы часто прямо противоречат друг другу. Возьмите, к примеру, слово «Воля». Разве Воля не означает безграничную свободу? Но Воля – это и жесточайшая самодисциплина. Где золотая середина, сермяжная правда этого слова? Мне кажется, что чужое слово «конституция» наиболее ёмко в нашей стране выражает все оттенки Воли. Так не назвать ли Конституцию России «Волей России»? Кабы, да бы! Назвать то можно, да зачем? Стоит так назвать основной документ государства, как через время произойдёт подмена понятий и государственный статус термина возобладает над народным. Возникнет новый, ещё один смысл слова.
Что мешает, из комбинаций букв, складывать новое слово для открытого явления, закрепляя за термином единственный смысл?
Рассмотрим, вкратце, процессы словообразований. Я выстрою последовательность процессов в прямой зависимости от сложности их внедрения в языковую среду. Их, пожалуй, четыре:
- Авторский термин, созданный либо из набора букв (ради красного словца), либо из авторского имени.
Надеюсь, читатель со мной согласится, что авторский термин тяжелее прочих приживается на устах пользователей. Слишком много усилий автор вынужден
вкладывать в его … (хотел было сказать инсталляцию, да одёрнул себя на осознании некоторого «русского» дискомфорта-неудобства) внедрение.
- Термин – аббревиатура, сложенный из корней разных слов или из начальных букв слов, раскрывающих смысл термина.
Использовать аббревиатуру удобно, только получающиеся термины часто режут слух, а порой в приличном обществе и вовсе непроизносимы. Например, как Тебе нравится профессиональная аббревиатура целой области научных изысканий под названием «Холодный управляемый ядерный синтез» – «ХУЯС»? Однако в нашей истории есть ярчайший пример использования этого способа образования терминов для усовершенствования русского языка и преобразования его в новый государственный язык, получивший уничижительное аббревиатурное название «новояз». Новая советская власть вживила сей способ в наши умы столь надёжно, что и по сей день он приоритетен в поисках новообозначений.
Этот способ, ранее стихийный, был основным в образовании слов. Звуки, имевшие в первоязыках смысловое значение, объединялись в смысловые слоги, затем слоги – в простейшие слова, наконец примитивные слова, – в многокорневые. На этом процесс не останавливался, т.к. корневые смыслы частей слов забывались, слово обретало единый и неделимый смысл, в нём могли исчезать некоторые звуки, в частности при изложении слова в письменном виде, т.е. буквами. Такое слово само становилось корневой основой для новых сложных слов.
- Термин – варяг, заимствованный из иного языка, как правило, отеческого для смысла открытого явления.
Общеупотребимый миф о призвании слабой Русью варягов на власть иллюстрирует специфическое отношение русской культуры к внешнему влиянию. С одной стороны, вроде бы варяги – враги, и им нет более ласкательных прозвищ, с другой стороны, пусть враги, но раз править умеют, так нам, мол, дуракам и надо. Примерчик, может и неказистый, да для меня вполне наглядный в определении современного отношения к словам – варягам, проникающим и призываемым в наш язык.
Ревнителей «чистага русскага языка» всегда много. Да вот незадача, как только любому из них приходится встревать в область производства терминологий, так сразу словарный запас иссякает и косноязычный «новояз» превращает такого радетеля в заумного чудика, не понимаемого окружающими. Солженицын, несмотря на величие его трудов и мук, несмотря на заслуженное признание, так и не смог внедрить в общеупотребимый речевой оборот свои словоизобретения. Увы.
Пусть редко, но и произведённые ими конструкции обретают популярность, становятся «притчей во языцех», если вызывают всплеск эмоций, ассоциируются в умах слышащих с чем-то знакомым, популярным, ранее высказанным менее ёмко. Но можно ли назвать такие слова русскими? Конечно. Ведь русскоязыкие выдумывали их и привносили в речь родную.
Так почему же считаются неприличными слова, привнесённые кем-то извне и ставшие сначала модными, затем общеупотребимыми и, наконец, родными? Охолонитесь, радетели и ревнители. Разве не русские их привнесли, разве не русские их произносят? Любое слово, часто произносимое в русской речи, становится русским. Его ждёт уже русская судьба. Жить или умереть, остаться неизменным или, как морская галька, обкататься в удобное языку и уху. Обрусеть.
- Термин – аналог, возникающий в результате присвоения родному для языка слову дополнительного смысла.
Ассоциации и аналоги в смыслочтениях наиболее легки и потому предпочтимы. Любому новому явлению сначала подыскивается аналогия (иначе оно просто неописуемо), а в ней, точнее в её словарном раскрытии всегда находится слово, признаваемое ключевым для дальнейших упоминаний вновь преподносимого слушателям явления. Это слово обретает и новый смысл. Русское «коса» из этого ряда.
Наполнение языка новыми терминами, процесс скоротечный. Смена поколений основных наборов слов демонстрирует технологические и территориальные перемены, степень влияния передовых языков. По стилю изложения и употребимому набору можно изучать историю.
Пушкинский слог – смесь русско-французского происхождения. Русский литературный язык – продукт пушкинской эпохи. Ныне многим молодым литературным языкам ищут корни. К примеру казахский – происходит от Абая. Так и современный русский – от Пушкина.
До того времени русский язык имел иные хронологические и представительские формы. Петровский стиль отличался германским влиянием. Доромановская эпоха отмечена тюркским и византийским воздействием. Окраинные диалекты пополнялись скандинавскими на севере, румынскими, венгерскими на западе, тюркскими, на юге и востоке.
От внешнего воздействия стиль изложения, употребляемая терминология и, что не менее важно, читающая и пишущая элита, приобретали отличное, от предыдущих восприятие Слова и Смысла. Сейчас передовой язык – англо-американский – модифицирует вновь русскую словесность. Уже не гениальный автор-реформатор, а электронная информационная среда формирует словесную структуру – языковую среду.
Однако язык всё равно остаётся русским. До тех пор, пока территория его использования ограничена государством. В случае же распада страны, русский язык, уже через поколение станет историческим, на его основе возникнут языки стран-осколков. Вспомним страны СНГ и их возврат в лоно национальных языков. В их современном содержании избыток русизмов, что естественно в силу многолетней привычки к русскому языку и внедрённых за те годы слов-смыслов, ранее просто отсутствовавших в том или ином национальном языке.
Язык поддерживается государством, Слово – средой сообщений. Новое слово – путешественник, осваивающий пространства и завоёвывающий подданных. До появления письменности носителем слова был человек, и языковая среда ограничивалась человеческой коммуникативностью. Язык и слово в нём оставались племенной принадлежностью. Государства без письменности не существовали.
Письменность – есть Власть. Знаток письменности давал слову нового носителя, который обладал уникальной способностью к территориальному распространению через образование – обучение письму и соответственно языку. Письменная экспансия устанавливала и расширяла границы власти, так как в отличие от сказанного, написанное
не претерпевало изменений. Написав «А», писавший мог быть уверен, что любой читающий прочтёт «А» буквально, в то время, как произнесённое «А» при многочисленных пересказах способно меняться на «О», «Е», «Э» или «Я». И если гонец-человек мог исказить слова властителя, а слушатель, даже при точном изложении гонцом слов властителя был в праве толковать их по-своему, то гонец-письмо не оставляло, при правильном прочтении, лазеек для непонимания.
Письмо – есть закон. Слово в законе – символ Власти. Не сила, а Слово стало предметом поклонения. Сила – отныне инструмент Слова. Только неправильное прочтение, то есть неподчинение Слову, с тех пор - повод к оправданному применению силы. Сила, использованная без письменного соизволения – незаконная агрессия.
Сила слова преумножалась письмом. Из инструмента власти Слово постепенно превратилось в новый человеческий Рефлекс. И если ранее поведенческая реакция возникала под влиянием внешних стихий, страхов, внутренних инстинктов и примитивных побудительно-ограничительных воскликов, то после обуздания слов Письмом и Властью возникла новая область Естества - Культура, в которой Словесность стала физиологическим, поведенческим фактором в жизни Человека. Письменное слово через светский обмен письмами, описание поведенческих штампов устанавливало Манеры и Правила общественной жизни. Письменность создала Культуру. Человек стал говорить по-писаному. Через правила письма образовались правила речи. Говоря по правилам, Человек стал по правилам жить.
Слово через письменную огранку обрело канонические рамки.
Стиль изложения стал определять поведение.
Но технология ломает Государство и Культуру, умаляя письменность возможностью со-общений без письма. Слово вновь, уже через телевидение и электронные коммуникации освобождается от письма. Люди перестают читать, воспринимая смыслы из живых, произносимых слов. Человеку всё меньше потребно говорить, и тем паче – писать. Видеоряд создаёт теперь образ Слова.
Видеообраз – поведенческий штамп, становится Законом. Судьёй и Властью - производитель видеообразов.
Демонстрация Стиля поведения начинает определять образ мышления.
Манерность и правильная речь, высокий стиль и культ письма – вымирающие мамонты, размером и размеренностью не вписывающиеся в скоротечность эстафеты видеомод.
Мишура Толков, толкотня Образов, Свобода Поведений… - вот суть электронно-информационной ПостКультуры.
Ускорение познания тормозится языком, в результате чего всё больше используется слэнг, сокращающий слова до звукоподобий, в ряду которых “кайф”, “фейс”, “мейл”, “пипл” «хайп», и им подобные. Стоит сравнить два одинаковых предложения по объёму:
Традиционное: “Приятное лицо среди людей в послании.”
Слэнговое: “В кайф фейс из пиплов на мейле”.
И нет смысла корить современных подростков за коверканье родных слов и замену их чужими. Проблема не в детях, а в неспособности российской технолингвистической коммуникационной среды создать новый сокращённый смысловой звукоряд, фактически реформировать язык путём пусть искажения, но своих – русских (точнее традиционных до сих пор) слов.
Набирает силу новая волна НОВОЯЗА, и если русского языка ему мало, то новорусский язык, как губка, будет впитывать иностранные термины, если они будут ускорять и упрощать речь. И сопротивляться этому сложно, но можно. Если не стоять
стенкой на пути языковой эволюции, “трупом” из поговорки. Если рационально менять направление пути.
Есть только три способа:
Массмедиа формирует стиль произношения и внедряет новые слова;
Образование допускает возможность словотворчества воспитанников;
Наука рекламирует свои достижения с использованием русскокоренных названий.
Русский язык способен к упрощению и позволяет искать удобные сокращения слов, благо коротких и ёмких слов в нём и так предостаточно:
Читатель, Ты вправе спросить меня: «А при чём в этой главе ФИЛОСОФИЧЕСКИЙ НАИВ?»
При том, дорогой Ты мой! Это последняя глава. Написанная, как и предыдущие, словами. Сказал ли я в них СЛОВО? Надеюсь, что хотя бы одно.
А о словах наивно рассуждая, я лишь хочу показать аналогию языка с философией. Ведь если текст принять за слово, то из слов складывается азбука философии. При чём буквально!
В том смысле, что каждое слово философии состоит из такого большого числа слов, объясняющих ещё большее число смыслов, что получается та самая, только философии присущая ИГРА СЛОВ, способная всё объяснить ничего не объясняя. И ничего не объясняя, заставить человека думать о том, чего бы такое эти слова обозначают.
В философии много слов. Философия сама – Слово. Философия – язык, непонятый самими философами. Не говоря уже об иноязычных.
Философия лучше иных наук создаёт слова, начинённые смыслами. Так, мудрец, сидя над океаном снегов в тундре придумывает сотни слов, означающих снег.
Так стоик вглядываясь в космос слов, видит словосочетания из-за пределов сознания.
Так схоласт закрывая глаза, вглядывается в собственный хаос мыслей, и объясняет из него словами всё. Что бы ни спросили.
Так любой другой философист мнит. И говорит слова СЛОВ.
Им бы нам бы переводчиков. Каждому и для всех. ФИЛОСОФИЧЕСКИЙ НАИВ нам в помощь. Им помочь нельзя. Нельзя уверенные в себе … И я, и я, того же мнения.
Свет
Слово
Смысл
Судья
Судьба
Суть
Справедливость
Смех
Соль
Смерть
Свет…
лицензия ссо
[author=sterh]