"Танец Осы" (записки артиллериста). Лекштрисс (окончание)
Автор @paladin65 (Олег Риф)
"Танец Осы" - пляска смерти у древних персов
Мы вошли в дом. На лестнице головами книзу лежали старик и мужчина. Их бесформенные головы запеклись от крови. Видно, они пытались бежать, но получили по очереди из автомата в затылок. В ближнем отсеке подвала лежали рядом две женщины, которые пытались угощать меня лимонадом. Подолы их были завязаны узлом на голове. Между раздвинутых ног загнаны бутылки. Всё вокруг было пропитано запёкшейся кровью.
Мы сунулись в большой отсек. Все кожаные чемоданы были выпотрошены. На полу валялись груды разного белья – простыней, наволочек, каких-то платков, женских комбинаций, мужских костюмов и т. п. Но красивенькой немочки нигде не было. Посоветовавшись, мы решили, что всё это – дело рук Морозова, его почерк. И что немочку он увёл в подвал другого дома. Я послал ребят проверить подвалы и верхние этажи соседних и нашего домов.
Вскоре вернулся радист Чиньков. Он доложил, что в нашем доме нашёл только сумасшедшего немца. Тот сидел за шкафом в углу и, похоже, пытался застрелиться, но рука дрогнула, и пуля прошла висок по касательной. Он сидел на корточках весь в крови, смотрел выкатившимися глазами и только мычал.
Другой солдат доложил, что немки нигде нет, но он принёс целый ящик маленьких баночек сгущённого молока. Вскоре появились и все остальные. Нам очень хотелось есть. Мы всю ночь не спали и были как пьяные. Никакой другой еды, кроме сгущёнки, не было. Что делать – стали пить её. Дважды протыкали ножом донышко с одной стороны, запрокидывали голову и пили.
Я шагнул через ворох какого-то тряпья и бумаг, взял баночку, проткнул её, запрокинул голову и начал пить. Допил молоко и бросил её на пол. Тут я заметил что-то в ворохе бумаг, куда угодила банка. Нагнувшись, я увидел чёрные волосы. Я быстро разгрёб ворох.
Там лежала немочка. Конечно же, её изнасиловали. И наверняка не один Морозов. После чего застрелили. Вокруг её головы расплылись мозги. Они напомнили мне только что выпитое сгущённое молоко, и меня вырвало.
Нас отвели от Данцига. Мы расположились где-то поблизости от города, в лесу. По большой дороге к городу двигались поляки со всем скарбом, жёнами и ребятишками, торопясь занять дома и землю: теперь это была их земля. А из Данцига, впрягшись в двухколёсные тележки, шли побеждённые немцы.
Из-под Данцига демобилизовался мой друг Давид Абрамович Бурдан (Додя). Был он много старше меня. До войны жил в Виннице. Во время оккупации немцы расстреляли его мать, отца и жену. Единственный сын Борис спасся только потому, что в это время ушёл играть к соседской девочке. Четырёхлетнего мальчугана соседи не выдали и спрятали в подвале. Так он там и жил до конца оккупации.
С Давидом мы дружили. На батарее он занимал должность старшего командира. Нам предстояла разлука, и может быть навсегда. Я вышел на дорогу, выбрал немца «пожирнее» (он вёз на тележке много кожаных толстых чемоданов) и под дулом пистолета привёл его в наше расположение. А потом на глазах у всех скомандовал ему:
– Weg! Werde schiessen! – и выстрелил поверх головы.
Немец сначала упал, затем взмолился, а потом убежал.
– Это твоё, Додя, – сказал я. – Возьми.
Мы отобрали подходящие ему костюмы.
– А это – Борису, – и я подал ему в футляре большой аккордеон. – Пусть учится музыке.
Мы с ним расстались. Он сел в машину и уехал.
Продолжение следует
