Вместе с каторжниками. Станислав Романович Лепарский
Вместе с осужденными испытывал тяготы каторги и весь обслуживающий персонал. Для них каторга тоже была наказанием.
Представьте себе человека, привыкшего ко всем условиям и удобствами цивилизованного мира, ради которых, как ему кажется, он и живёт, но вдруг ему надо срываться с места и ехать в неведомую даль вместе с государственными преступниками. Некоторые не только должны их сопровождать, но и жить там с ними десятилетиями. Если государственный преступник страдал за свои высокие идеи и видел в своих страданиях некий смысл, то какие чувства испытывал его охранник? За что?
19 мая 1826 года командир Северского конно-егерского полка Станислав Романович Лепарский был произведён в генералы. Заметим, на семьдесят втором году жизни. Трагические события, которые произошли в декабре прошлого года в Санкт-Петербурге, его не коснулись. Полк Лепарского стоял в Курске.
Сдав полк новому командиру, Лепарский собирался отправляться на отдых до какого-нибудь высочайшего соизволения. И отдыхал бы Станислав Романович, если бы не свербила мысль о долге в полковую казну. Кому объяснишь происхождение столь большого долга? 21 тысяча…
Как раз в минуты тягостных размышлений в Курске 24 июня 1926 года Лепарскому доставили письмо от генерал-адъютанта И. И. Дибича, барона и начальника Главного штаба. Барон писал о столь странных вещах, что их даже не стоило бы рассматривать, если бы предложение не исходило от самого Государя. Лепарскому предлагали занять пост в коменданта Нерчинских рудников. Государственные преступники, требующие особого надзора, будут отправлены на тамошние рудники.
Господи, Лепарский должен стать тюремщиком! Но долг, честь…
Император назначал ему жалованье в 8000 рублей, сверх того генерал-майору полагались столовые деньги – 12000 рублей в год. Дибич также сообщал, что государь Император готов уважить возможные просьбы генерал-майора, которые успокоят его при этой должности.
Может быть Император знал о долге Лепарского?
После недолгих колебаний Станислав Романович уведомил барона Дибича о своём согласии письмом к Императору, где отдельным абзацем уведомил о своём стеснённом положении и имеющихся долгах. Письмо своё генерал заканчивал просьбой об отпуске ему 25 тысячи рублей сверх назначенных.
После доклада Императору начальник Главного штаба известил генерала, что Император повелел выдать Лепарскому 25 тысяч рублей безвозмездно.
Так генерал-майор Лепарский на семьдесят втором году своей жизни стал комендантом Нерчинских рудников и отправился из Санкт-Петербурга в неведомую ему и всему дворянскому сословию империи Читу.
Прибыл он на место назначения в январе 1827 года. И сразу обнаружил, что в этой глухой деревушке, именуемой Читинским острогом, затерянной среди тайги, в котловине окружающих гор, для приёма государственных преступников ничего не готово. Генерал насчитал 75 изб. В деревне жили 393 человека. А где тюрьма? Нет тюрьмы. Нет квартир и домов для охраны... Не было определено квартиры даже для самого генерала. Придётся все строить и обустраивать заново, на месте, самому.
Для начала пришлось купить дома крестьян, разбирать строения старого острога, расчищать место для новых изб. Прибыла военная команда, казаки, наняли местных жителей. Как ни странно, но с устройством тюрьмы жизнь глухой деревни стала оживать и приобретать какие-то культурные очертания…
Через три недели после появления генерал-майора в Читинский острог, как бы вслед за ним, прибыла первая партия осужденных – Иван Анненков, Константин Торсов, Алексей и Никита Муравьёвы…
Так начался читинский период декабристов, который повлиял всю дальнейшую судьбу огромного края, особенно его центра – города Читы, выстроенного впоследствии по чертежам обитателей тюрьмы.
Именно декабристы позаботились о первом топографическом плане Читы. Чертежи делали Петра Фаленберг, Михаил и Николай Бестужевы, позже Дмитрий Завалишин, который стал коренным жителем города.
Церковь в Чите. Акварель Н. А. Бестужева
Но, может быть, если бы не деятельность Станислава Романовича Лепарского, назначение которого декабристы восприняли одобрительно и уважительно, мало что в судьбе Читы изменилось бы. Волей судьбы он стал устроителем жизни декабристов в ссылке и на каторге и показал себя, возможно, одним из самых человечных тюремщиков в истории России.
Об этом в следующих статьях цикла «Каторга».