Серия статей в рубрике «Профессия журналист»
О внутреннем цензоре
Когда я начинала писать серию заметок о профессии журналиста, мне казалось, что у меня есть целый сундук интересных историй, я буду ловко доставать из него по одной и делиться с вами. И это будет длиться долго и долго. На самом деле веселых историй (а все же любят веселые истории) у меня, прямо скажем, немного. И очередной мой рассказ выходит, пожалуй, излишне философским.
Я вспоминаю историю и ломаю голову, нужно ли вам об этом рассказывать, достаточно ли она этична, не станет ли банальным пересказом какого-то моего материала, не будет ли скучной, неинтересной? И задаю себе привычный вопрос – зачем вообще? И, каждый раз, прихожу к мысли, что то, о чем я хочу сказать, в целом незначительно и неважно. Не настолько глубоко, как мне хотелось бы. Потому что в полной мере я не в силах передать вам живые эмоции, они, к сожалению, со временем блекнут. Потому что я не открою что-то новое и оригинальное - это всего лишь мои воспоминания. Но я испытываю какое-то нездоровое удовлетворение от того, что пишу о том, что интересно мне. Не по указке. Это, своего рода, некий внутренний голос, вырвавшийся наружу. Не уверена, что то, что он говорит, хоть сколько-нибудь будет полезно вам, но а вдруг наши мысли сходятся?
К примеру, я думаю (постоянно зачем-то думаю), что самая большая проблема журналистики заключается в постоянной борьбе. С самим собой. С тем, что приходится писать не то, что хочешь, а то, что надо. Борьбе с совестью. Борьбе с обстоятельствами. С людьми, которые пытаются ввести тебя в заблуждение, запутывают. Борьбе за честный материал, на твой взгляд - хороший, а на самом деле, может быть, не самый лучший - по мнению редакции. Журналистика очень субъективна. Это и хорошо, и плохо.
На какой-то очень скучной встрече чиновников с бизнесменами ты сидишь и нутром чуешь, что из этого может получиться отличная пьеса. Действующие лица как на подбор. А редактор говорит: «не надо пьесу, пиши заметку». Но ты знаешь, что пьеса помогла бы тебе избежать каких-то авторских оценок, предоставила бы читателю право самому решать, как относиться к тому или иному событию. И было бы объективно. И очень обидно, что тебе на дают ее написать. Потому что ты понимаешь, что тебе как-будто не доверяют, заталкивают тебя в какие-то рамки, форматы, условия. От этого в итоге теряешь не ты как личность, потому что хочешь погладить свое эго, а сам материал. Он ведь мог быть ценнее, глубже, прекраснее. И если ты способен хоть что-то чувствовать, то это рождает в тебе достаточно сильные эмоциональные переживания. Каждый раз понемногу убивает творческий порыв, вынуждая производить просто удобоваримый продукт.
Во время планерок одна из моих редакторов часто говорила: «Вы – ремесленники, вы должны работать как на заводе, по графику, по шаблонам». Я внутренне дергалась от этих слов. «Как же так? А как же эмоция, которую нужно передать читателю, как же творческий подход?» - хотела кричать я. Но не кричала. И никто не кричал. Но все равно я никогда не поняла, как это – писать как закручивать гайки или пришивать в нужные места пуговицы.
Когда мне предложили делать журнал о культуре, я очень удивилась. Во-первых, где культура и где я? Во-вторых, насколько будет востребован журнал о культуре в нашем небольшом провинциальном городе? При этом в моем окружении было огромное количество творческих людей, которые создавали что-то интересное, что-то особенное.
Многие из них выступали на сцене, писали статьи, занимались музыкой. Они занимались этим профессионально, и их всегда кто-нибудь ограничивал, редактировал, правил, изменял по своему усмотрению. И я подумала: журнал – это возможность. И обрадовалась.
Я встречалась с каждым автором и говорила: о чем бы тебе самому было интересно написать? Что тебя как музыканта волнует? Как думаешь, в каком формате было бы интересно рассказывать о кино? Люди, погруженные каждый в свою тему, как-будто выныривали из-под воды, где находились достаточно долгое время, и вытаскивали оттуда свои самые интересные мысли, свои переживания, наблюдения, знания. И это было самым честным форматом – позволить им говорить, не давать задание, а дать немножко
свободы.
У меня есть опыт непродолжительной работы в региональном представительстве одного очень желтого и очень известного в России таблоида. Как-то раз редактор, за которым был закреплен корпункт, поручил мне подготовить материал про чудесное спасение девочки-подростка, над которой измывались ее собственные родители. Они держали ребенка запертой в комнате, избивали, не кормили. Страшная история о том, как девочка сбежала, соорудив веревку из простыней, добралась до ближайшего пункта полиции (тогда еще милиции) и там все рассказала. И мне сообщили: материал есть, нужно ее сфотографировать. С синяками. Сфотографировать. Я попыталась возразить, что она несовершеннолетняя и еще - что она не захочет, но мне ответили – это не наши проблемы, выполняй. В тот день, когда я подъехала к ее дому и увидела эту девочку, я поняла, что не хочу заниматься тем, что мне говорят. Не хочу больше и не буду.
Справедливости ради стоит сказать, что если взять и отменить редакторов, всяких других цензоров, то журналисты, скорее всего, станут неуправляемы. И, чтобы грань между правдой и ложью, журналистским текстом и художественным произведением, не стерлась, нужно, чтобы в тебе самом жил какой-то внутренний критик, который бы не позволил этому случиться. Журналистика, хоть и профессия, требующая творческих навыков, но все же не настолько, чтобы превратиться в плохую литературу.
Фото: Pixabay.com