СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ

 Тоня проснулась в шесть и решила, что проживёт этот день, как последний. Правда, она не понимала, что значит – как последний. Надо попрощаться со всеми? Угнать машину? Написать гениальный рассказ? Что принято делать в последний день? Тоня раздражённо цокнула: ай, до вечера уйма времени, само придумается.
- Привет! Сто лет не виделись. Может, по кофейку?
Она перечитала сообщение несколько раз и вспомнила: надо дышать. Люди – дышат. Даже когда получают послания из прошлого. От покойника.
От покойника, который смеялся.
От покойника, который смеялся, когда она, голая, оглохшая от пульса в ушах, открывала глаза: с возращением, Тонико!
От покойника, который её целовал.Они все целуют по-своему. Кто-то – просительно. Кто-то – требуя. Приказывая. Обещая. Умоляя. Спрашивая. Исполняя скучный ритуал. Разгадывая кроссворд.А есть мужчины, бьющие током. От них становишься электрической наркоманкой – разряды нужны постоянно. Потом они уходят, вечные генераторы, вибрирующие от напряжения, а ты подыхаешь от ломки.Этот был таким. Год она провела механически. Заново училась разговаривать. Заставила тело не ждать знакомого покалывания. Тело нехотя подчинилось. Ремиссия.
Тоня перечитывала сообщение.
Его не должно быть. Ей сказали: он умер. Друзья были на похоронах. Она не пошла. Мёртвые не провожают мёртвых.Блымкнуло второе сообщение:
- На нашем месте в восемь. Только попробуй не прийти.
И смайлик. Чёртов смайлик, чтоб его.Тоня час просидела молча, ни о чём не думая. Потом подошла к шкафу, повыбрасывала все вещи и нашла флакон одеколона, замотанный в старый шарф. Её любимый сиреневый. Она мёрзла в эту зиму без шарфа, потому что купить новый - это вроде как предательство.Размотала нежное, мягкое, сиреневое, понюхала флакон. Выскочила на улицу в пижаме, задохнулась от холода, вернулась в квартиру. Воздух пах одеколоном, искрил, как от сварки, обжигал руки. Тоня сунула их под кран с ледяной водой.
Что делать? Звонить психиатру? Экстрасенсу? Напиться в дрова?Она завернулась в сиреневый шарф и тихо завыла.
Время схлопнулось, даже тонкой щёлочки не осталось.Пол-восьмого Тоня надела что-то. Вышла из дома. Без пульса, без крови, без времени.Покойники выглядят паршиво.
Он улыбнулся, как будто на его лице не было трупных пятен. Как будто не заметил трупных пятен на её лице. Официант принёс им две чашки кофе, невозмутимый, что твоя табуретка: живые, усопшие – какое ему дело? Лишь бы чаевые оставили.Только кошка, жившая в кафе, зашипела на них и удрала на кухню.- Ну, ты как вообще? – спросил он.
- Как-то так, знаешь. А ты?
- Я - отлично. У меня там спецобслуживание.
- В смысле?
- Отделение для бессердечных ёбарей.
Она расхохоталась.
- Что, так и называется?
- Ну. Табличка висит на входе, прикинь?
- А что за спецобслуживание?
- Нам учитель объясняет – каждый день уроки, с утра до ночи, - как устроена женщина.
- А ты забыл анатомию?
- Да там про другое. Так сложно всё, ты не представляешь.
- Я?
- А, хотя да, извини. Ну, короче, там очень сложный механизм, даже нет, не механизм, а… Не знаю, у меня ещё программа первого класса, многое не проходили пока. Но там, понимаешь… Такая глубина. Такая красота. Такая бесконечность.
- А для тебя открытие, что в женщине есть что-то, кроме вагины?
- Ну, так-то да.
- И для чего тебе все эти знания? Ты же уже – того?
- А чтобы я себя вечно чувствовал кретином.
- Почему?
- У меня была возможность изучить это на практике, понимаешь? А теперь – только теория. Обидно до смерти.
- Оригинально. А я считала, в аду сплошь консерваторы. Геенна огненная, все дела.Он покачал головой и стал растворяться. Разваливаться по кускам, как от кислоты. На него косились посетители. Тоня не испугалась. Видеть, как он уходит живым, было страшнее. А теперь-то что?- Прощай, - облегчённо сказала она и только сейчас сообразила, что забыла, как к нему обращаться. Как его звали? Сколько ватт было в его губах?..Тоня допила кофе, расплатилась и вышла на улицу.
Напротив кафе был магазин. На витрине стояли манекены в пальто. На пальто - наброшенные шарфы. Сочных, игривых оттенков.Тоня купила шарф – алый, горячий, согревающий.Последний её день, наконец-то, заканчивался.
Жизнью.