Дедушкин оберег
Контуженный взрывом, дедушка Ваня пришёл в себя, когда немец, тоже явно контуженный, забыв об автомате, душил дедушку локтем, почти вжимая его в осеннюю расквашенную крымскую дорогу. Сбросить с себя или хотя бы оттолкнуть фрица не получалось. Дедушка искал вокруг хоть какое-то оружие, и ему повезло, сумел сорвать котелок с ранца, висящего у немца за спиной. Бабахнул им противника, как сумел на коротком замахе, но попал по каске. Зато из раскрывшегося от удара котелка что-то просыпалось в грязь. Дедушка нащупал это что-то, и вонзил немцу прямо в раскрытый криком рот. Пачкаясь кровью, столкнул с себя врага, и только тогда увидел, что оружием оказалась самая обыкновенная ложка.
– Вань, а ведь фрицевская ложка-то счастливая! Накормил ганса русской землицей, да прямо с ложечки! Ты гляди, грязной ложкой жизнь себе спас! Прямо оберег, а не ложка! – смеялись друзья. А сам Иван от них не отставал, вроде, но вот вдруг подумалось ему: а чем не оберег? Действительно ведь, ложка для него, выходит, счастливой оказалась. Раз тем, что живой остался, он ей был обязан.
Помню, я спросила у дедушки, когда он мне эту историю для школьного сочинения ко Дню Победы рассказывал:
– Деда, но ведь это же всего лишь простое совпадение! Неужели ты веришь во всякие глупости про амулеты?
– Знаешь, внуча, на войне мы были готовы поверить хоть в бога, хоть в чёрта... Да во что угодно, лишь бы в боях уцелеть, да под слепыми бомбёжками и артобстрелами выжить. И чаще всего верили, я помню, очень многие бойцы верили, что их на войне укрывает от беды любовь жён и детей. Хранили бережно кто детский рисунок, кто письмо из дома. Вещицу берегли, любую, лишь бы из довоенной жизни или близким человеком подаренную. А друг мой Петя Дорохов верил, что его оберег – это самая обыкновенная папироса. Та папироса, которую однажды, в самом начале войны, прикуривал и выронил. Только наклонился поднять, а тут как раз мина, и осколок в бруствер вонзился, аккурат там, где Петрова голова была бы, не наклонись он... Хранил Петя папиросу, берёг как зеницу ока, даже когда уже почти вся от времени и неспокойной фронтовой жизни выкрошилась. А в 43-м в Керчи вместе с вещмешком потерял её во время десанта. И вот как не верить, если его после потери папиросы-оберега всего через пару недель ранило?
И вот вскорости там же, в Крыму, когда линия фронта за день по три раза туда-сюда ёрзала, так, что и не уследишь, наши обстреляли едущий, как у себя дома, небольшой немецкий продуктовый обоз с тушенкой, повидлом, шоколадом, и среди всякой всячины оказался целый ящик новеньких ложек.
– На, держи, Иван! Не еденная, как на заказ тебе! – протянул товарищ ложку дедушке. – Ни одна немчура не успела на неё свой роток разинуть. Чистый оберег!
Дедушка с этой трофейной ложкой до самого Берлина дошел, а вернее, доехал, он на фронте шофёром был. Шутка ли, за всю войну одно ранение, в ногу, при всём при том, что фактически на бомбе верхом ездил, – боеприпасы на передовую подвозил.
И домой с этой ложкой вернулся, лежала потом она в выдвижном ящике стола вместе со всеми обычными ложками-вилками. Затёрта от ношения за голенищем была так, что почти исчез орёл на тыльной стороне ручки.
Я маленькой называла её «ложка с птичкой» и часто просила, чтобы мне разрешили ею поесть.
Потом эта ложка хранилась уже в моей семье, пока в две тысячи пятом не была бездарно профукана нами во время переезда. Коробки с вещами переносили какие-то особо талантливые грузчики, – мы много чего тогда недосчитались. Но вот что такая памятная вещь оказалась в общей куче коробок, а не в моей сумочке, как всё самое дорогое, – тут уж моя вина, всегда себя за это ругать буду. Не уберегла дедову ложку. Он пол войны с ней прошёл, не потерял, а я вот даже в обычной жизни сохранить не сумела.
И очень-очень жаль. Потому что в жизни бывает не так уж много действительно дорогих нам предметов, и потерять одну из таких вещей, старую дедушкину военную счастливую ложку, за которой целая история, было невероятно обидно.
Я всё равно, конечно, буду потом рассказывать внукам всё то, что рассказала сейчас вам, а вот показать вживую, дать потрогать пальчиком, в ручонках подержать, – уже не смогу.
И, пожалуй, начну наконец относиться ко всем памятным вещам максимально бережно, не трогая их понапрасну, чтобы больше уже ничего никогда не испортить.
Потому что можно купить тысячу ложек, но они, даже все вместе, никак не смогут заменить наши старые.
И ничем не заменится бабушкин Махорин олешка
или дедушки Мишины часы-будильник,
Или вот этот чудесный петушок, которого я помню столько же, сколько саму себя, – родители говорят, что его купили в день, когда праздновалось моё рождение.
Зачем я всё это пишу? Не знаю) Просто сожалею вслух, что была такой неосмотрительной и недостаточно заботилась о семейных реликвиях.
Вдруг, да и поможет кому-нибудь эта моя исповедь сберечь своё, старое, памятное. Невосполнимое.
