Метафора о горе или рассказ о себе в виде метафоры

Подумал, что рассказ о себе в виде метафоры расскажет больше. Если немного традиций, то зовут меня Максим, живу в Сибири, сейчас около 40 лет. Учился как и все в школе, потом политехнический институт. Связист. Работаю по специальности живу игрой. Опыт и цели в рассказе ниже.

Метафора о горе

Жили были дед да баба. Сидели они за столом и чай попивали, о том, о сём беседу неспешно вели. Печное отопление требовало много дров, и решили вроде как приобрести угля. Хорошо – закинул ведро и можно полдня на мороз не выходить. Опять же беседу не прерывать. Как, словом так и делом. Вышел дед во двор, где мобила хорошо ловила, и заказал ведро угля, но потом подумал: «А что ведро, закажу-ка я вагон угля или целый поезд. И надолго хватит и мне с бабой будет, чем заняться», - очень уж тяжко стало кресло пятой точкой давить. С первыми петухами тяжким пыхтением пришёл состав с углём. Залез дед в первый вагон с лопатой и стал швырять уголь на земь перед домом. Покидает, покидает забежал домой чаю хлебнуть, а баба все так же сидит около окна.
 - Марфа Тимофеевна, душа моя! Пойдем, разомнешься, поможешь мне с углем? Неужто не надоело?!
 - Неа, не пойду, поясницу ломит, да и чай недопит.

Пошел дед в одного опять уголь разгружать. Сколько ни заходил дед в дом, Марфа Тимофеевна, все пила чай и ломила поясницу. Как ни зайдет всё пьет она одну и туже чашку чая, только чай в той чашке помаленьку уменьшается. И все так же лежит пара вязанок дров, и печка долго не прогорает. Стал подозревать дед, что время в доме идет особо, а вне дома особо. За четверть с полчасиком дня в доме, без четверти дня пять лет снаружи проходит! Тем не менее, уголь в первом вагоне убывает, а гора перед домом пребывает. С работой на воздухе да лопатой окреп дед неимоверно и телом и духом. Рисует его воображение всякие прожекты да идеи. Поговорил он с другими, и решили они трест по оказанию услуг дедушек и бабушек открыть. Рядом город большой и бывает что родные очень далеко. Пустили рекламу в газете «Шанс», стали приезжать «внуки» и «дети» на лето, а то и на зимние праздники. Глухой деревенька считалась, исчезающей, каких много на постсоветском пространстве, но вот зазвенели в ней голоса детей, петухи запели веселей и собаки стали бегать, задрав хвосты, и даже другие дедушки и бабушки стали в деревню из города приезжать и обживаться здесь в тресте. Вновь как в старые добрые времена зазвенели топоры на свежих срубах, разрастаться стала деревенька, превращаясь в поселок. Понятное дело бизнес дает прибыль. Расплатился дед с банком по кредиту за уголь, нанял управляющего, организовал ИП по доставке угля населению, колке дров, мужей и дедов на час и по прочим мелочам. И даже пару экскаваторов приобрел для разгрузки угля вместе с черноусыми мордвинскими шоферами в спецовке и желтых касках. А сам все забегает домой чайку хлебнуть да трусы сменить.

 - Марфа Тимофеевна, голуба моя! Может, поработаешь бабулькой в нашем тресте? Слышала, поди?
 - Так чай недопит! Да и на вечер задумала я картошечки сварить с маслицем. Ты же, поди, там умаешься на угле то. Полежим ка уже. А когда уголь-то готов будет, я сама выйду ведерко набрать. Помогу тебе касатик, так и быть.

Ляжет дед на перину, вздремнёт полсекундочки и снова на ноги. Знает про время в избушке… Другие бабушки стали завидовать Марфе Тимофеевне, знали про беседы за чашкой чая и что б без перерыва, весь день. И чем выше была гора перед домом, тем больше зависть. И гора эта была эквивалентом силы семейных и любовных уз Марфы Тимофеевны и деда, так сказать её осязаемым символом.
Осталось от поезда последний вагон разгрузить, последнюю лопаточку, выросла гора угля перед домом в высоту метров двести не меньше, минуло двадцать лет, а в избушке дело только к вечеру. Оделась Марфа Тимофеевна потеплее, повязала платок шалевый оренгбургской, одела валенки самокатанные и вышла с ведерком за углем своим ходом. Услышал дед знакомый скрип, замер с лопатой, а сам по пояс раздет, пар валит от крепкого разгоряченного тела и с мокрых волос на голове падают на землю капли пота и прожигают в земле матушке глубокие дыры. Подковыляла Марфа Тимофеевна к горе, увидала деда, да и говорит: «Ты что старый, совсем ополоумел?! На кой ляд мне эта гора?! Ведро угля только и нужно, завтра ж помирать». Махнула рукавицей и повернула оглобли к дому с одним ведром угля. У деда полезли брови на лоб от удивления. Кинул он с вагона на гору последнюю лопату угля и в одно мгновение сжало его грудь жалость к себе, потом она сменилась бесконечной пустотой, куда ринулось всё, что было в этой деревне, в мире, во вселенной и даже Творцу всего видимого и невидимого место нашлось и еще уголок для тапочек остался. Ринулось, конечно, не материально, а фигурально. Открылась деду взаимосвязь всего и вся и источник радости открылся изнутри. Увидел он как человек связан с человеком и как все они вместе связаны с пылинкой от угля. И связь пылинки от угля в его руке с атомом водорода в созвездии Альдебарана, а пылинки Альдебарана с атомом водорода на его руке и от этого еще более звездануло так, что засияло его лицо, как солнце и стало вечером светло как днем. «Конечно, не тебе, Марфа Тимофеевна эта куча, а мне нужна была», - подумал дед и возлюбил причину и следствие Марфу Тимофеевну еще больше. Отныне мог дед тот управлять собой как этой лопатой и без пищи и питья мог год обходиться, а когда случалось с врагами встречаться он все их пули и снаряды в пчел обращал, и они назад в ружья и пушки возвращались и там мед делали. А враги в друзей превращались от такого запредельного великодушия и плакали от счастья, слизывая мёд, вытекавший из орудий. А всё потому, что более всего дед, разгружая поезд угля, полюбил себя. Спрыгнул он с вагона на землю так, что она задрожала, воткнул лопату в землю и черенок зацвел древом жизни. Повернулся он к вагону задом, а к закату передом и ушёл в закат, словно герой какого-нибудь крутого кина.

Конец