Эссе Откровенность (отрывки)

  Воздух сухой, даже спертый, кажется, еще немного и можно будет вешать топор. В принципе, это тот самый незначительный минус маленьких кофеен в подвальных помещениях. Здесь, в обшитом деревянными панелями, незатейливо украшенными шариками и гирляндами, с дубовыми столиками и скамейками, в одуряющем аромате свежего кофе, приход грядущего Рождества ощущается как-то особенно остро, с каким-то странным привкусом. Пожалуй, привкусом откровенности, совсем не пошлой даже в красноватом ободе помады на маленькой кофейной чашечке, или длинных ногтях, держащих эту чашечку в крепкой хватке. Не первую на сегодня. И плевать, что нельзя, что чуть кружится голова от этого тяжелого воздуха, что чуть горчит на языке острая робуста, заваренная по всем правилам, и сердце кажется, вот-вот выскочит из груди, и прорвет и тонкий полиэстер черного платья, и толстый джинс жилетки с единственным патчем, с названием такого родного и такого чужого города.… Наплевать… хочется курить, и неосознанно тянусь за пачкой, сминая в пальцах сигарету. Нет, конечно же, в напоенном горьким ароматом, помещении, курить нельзя, но даже острая нотка табака, врывающаяся в послевкусие кофе, дает какой-то заряд настроения, словно пытка палача, развязывая язык.  

***

  Задумчиво смотрю на плещущийся в чашечке дегтярно-черный кофе, закусываю губу. Память вредное существо, выхватывает какие-то моменты, пойманные взгляды, несмелую улыбку, даже, кажется, попытку подойти поговорить, собственные мысли, на мгновение пойманный чужой холодный взгляд, на миг показавшийся знакомым. Не то, все не то. Все давно уже превратилось в голове в сумбур. Ну и алкоголь, куда же без него – лучший детонатор многих действий, почему-то не сработавший тогда, в марте. Да и не зачем оно было. Кто ж знал, чем все эти дурацкие игры обернуться.  Пауза затягивается до невозможности, в голове пустота. Так почему-то не хочется возвращаться памятью к тому апрельскому дню. К тем мыслям, ощущениям, и сладкому чувству поставленной точки. Потому что ее почти сразу перечеркнула запятая, даже точка с запятой, и непонятно, то ли старая заноза осталась в сердце, то ли новую воткнули с куда как большей силой. Кофе остывает, пахнет кислинкой, и кажется, дальше сил не будет говорить, а ведь столько еще надо рассказать.  

***

  Киваю баристе и выхожу первая из полуподвала. За ним – тихая зимняя ночь. Канун Рождества. Как всегда зимой в городе – тепло, легкий ветер, и даже запаха снега не предвидится. Ленивые волны моря, видные из курилки, неторопливо катятся к берегу, слизывая камни и чаек с набережной. Весь город в огне. Щурюсь, прикуривая и позволяя горькому дыму растечься по венам, чувствуя легкое головокружение от никотина и свежего воздуха.   

***

  Снова закуриваю и подхожу к краю парапета, глядя в полупрозрачную воду, в глубине которой тонут камни. Вялые отсвет старого маяка вспыхивает на доли секунды и гаснет, и снова вспыхивает, прорезая полупрозрачные кубометры воды. Можно смотреть на это бесконечно, как и на скользящий по воде табачный дым. Странное ощущение, словно вытащил из плоти занозу, а внутри остались маленькие острые щепки, которые с каждым разом, с каждым упоминанием делают все больнее. Может не так и легко далась мне эта игра?  

***

 Где-то вдалеке сверкает яркая зарница, на мгновение, озаряя полупустую комнату, и кресло, и камин, и оглушительный гром, следующий за всполохами, наполняет весь дом какофонией звука. Замираю, глядя на собеседника. И ловлю себя на желании улыбнуться, когда по крыше начинают сыпать первые, крупные капли дождя. В этом – вся Ялта. Там, где сейчас вместо снега – дождь, а завтра будут лужи, мокрые чайки и очень тепло. И так не хочется вырываться из этой теплой сказки, туда, где за крыльями самолета простирается бесконечная ледяная равнина, каменный лес, лишенный камерности маленьких городов.

***

  Тянусь за сигаретой, встаю, открывая окно, и вдыхаю свежий, пахнущий влагой и моросящим дождем воздух. Совсем нет ощущения зимы – скорее поздней осени, с ее ливнями, золотым ковром листвы и мягким ощущением свободы. Мятным привкусом соленого бриза, скользящего по распушившимся от влажного воздуха волосам, и застывшей желтизной хрустального воздуха насыщающего легкие наркотическими парами.  

***

  Глинтвейн крепко пахнет гвоздикой и вином. Немного корицей и совсем чуть-чуть - апельсином. Такое мягкое характерное зимнее сочетание, и вкус у него слегка с горчинкой, почти не чувствуется алкоголя, хотя вина тут в достатке. Этакая жидкая вариация пледа, обнимающего и согревающего душу и тело. Вместе с тем теплом, которое вызывают воспоминания о тех посещениях больницы. И дурацкая улыбка, которая отражалась в окне маршрутки всякий раз, когда я из больницы возвращалась домой.   

***

 Выдыхаю дым, и смотрю на город, который снова умиротворенно прекрасен. Тихое место, где лишь изредка мелькают посетители, поздний рождественский вечер, напоенный тишиной, и это странное горькое послевкусие табака, насыщенное, слащаво-ядреной. Кажется еще немного, и оно превратится в ядовитую змею, которая обнимет хвостом и задушит, искрясь от удовольствия, и корежась в странном танце памяти. Сознание слегка помутненное, но не пьяное. Нет желания чудить, но в руках постоянно оказывается телефон, и каждый раз наталкиваясь на пристальный серый взгляд в профиле, снова отправляется в карман. Нельзя. И все это, только для того, что бы там, в глубине души, стало хоть немного легче, и дежавю уже практически не ощущается, остается только мятая строка индевеющей на глазах памяти. Можно солгать кому угодно, но только не себе