Блог

Мне сегодня друг один написал, Что каких-то 313 недель, И шесть лет прочь улетят, Унесет их к чертям метель, Сумасшедший вихрь сметёт Как пыль, Как опавшую наземь листву. И я знаю, что все пройдёт, Всё имеет свою черту. Но все эти дни, все эти года – Это наша с тобою жизнь. И она, к сожалению, одна, И она для нас не пыль, Не опавшая осенью наземь листва, Не прошедший когда-то дождь. Она – всё: и снег, и листва, и дождь; Она – всё, чем в ней живёшь. Всё, что любишь, что ненавидишь в ней. Так пускай не летит, а идёт; Это всё-таки будет намного честней – Кожей чувствовать каждый год.

Крутится шар Развевается шарф, Синее небо несётся по кругу. Тпру, карусель, свой замедли-ка шаг, Дай я лошадке поправлю подпругу. Долгие зимы, короткие дни, Долгие сны и бессонные ночи – Мы не готовы к приходу весны, Слишком стремительна, Быстрая очень; Мы разучились крутить головой, Воздух ловить приоткрытыми ртами. Стой, не кружись, карусель, подо мной, Трудно с лошадкой нам быть скакунами: Вытерся плюшевый бок под седлом, Гвоздики с древних копыт отвалились, Да и похвастать своим седоком Тоже непросто старушке-кобыле. Но ты не думай, я "пас" не скажу, Есть еще карты, есть козыри буби.

День неяркий, черно-белый, Словно фото из альбома С фоном ровным, плотно-серым Как замена голубому. Черным росчерком графитным Разрывают ветки небо, А оно сшивает дыры, Засыпая ветки снегом

Я запишу свои стишки Как ноты – точками-крючочками, И клинописные значки Срастутся дугами и строчками. Нанизанные на струну Горошины-слова мелодией Из странной песенки спою, И всё окажется пародией; Так кто-то спел уж до меня, И песенка давно отыграна. Но в голове звучат слова, И до чего же мне обидно-то За перепевку станет вдруг– Мне своего хотелось голоса. В ответ же слышу: «Вот так звук Из древнего аrs vetus модуса». Хочу сама, не как АА, Не как МИ, не как Ахатовна! А мне в ответ: «Ага-ага, Но повторяешь их legato ты» Порву-ка в клочья те стишки, Сто странных строк, все эти опусы.

Безлюдье улицы начала января, Заутреню звонят, метла шаги считает, И в сером мутном небе солнце тает, Едва сквозь тучи низкие пройдя. Такая лень, не осень-не весна, Щепотки снега на земле застыли, И кажется, что в этой жизни были И посветлей, порадостней места, Которые мы, кажется, любили, И, кажется, что это не из сна.

Как простодушны и тщеславны, Наивны как и как скромны Мы ищем и не ищем славы, На фото мы, но и не мы; Картинны позы, подбородком Подтянуты под потолок, Нечаянно смешны красотки В избытке блеска всех красот, А скромницы - в тени, сквозь тюли, И задник - света ореол, И без каких-либо прелюдий красавцы, Всех источник зол. Из апертуры диафрагмы Мгновенья взятые взаймы, Мы ищем и не ищем славы, На фото - мы, на фото - мы!

С друзьями тридцать первого, в канун, Уже почти полвека омовенья Счищают скверну всех грехопадений, Бессонницу десятков полных лун. И снова, и опять идут туда, В чертоги роскоши, к бассейну с девой белой, И снова лист сухой дубовый к телу Прилип, как это делал он всегда. А дальше самолёт. И Ленинград, "Мне нравится, что вы больны не мною", Раскаянья, прощание с любовью, На самолёт, к исходному, назад.

Из света нового вернуться в старый свет, в его очаг, в праматерь палестину, не чтоб уйти – ухода, в общем, нет, ведь если что, на самолёт и к тыну, верней – к забору, к входу в сентрал-парк, или туда, где двери другу настежь, хоть в русский самовар, хоть на бульвар. Пускай и пустячок, но тоже счастье? А встречи? Ради этих встреч, когда сверхзвуковой усталый лайнер всех выпустил, и видим: здесь! он здесь! И машем шапками, а он внезапно замер, увидел, тоже нам в ответ махнул и зашагал нам, узнанным, навстречу. А Блок... Он был давно, и Блока век минул. А этот век – он будет бесконечен.

Ветер воет за окном, Ветки гнутся, бьют друг друга, В зимней буре старый дом Кораблем плывет. Фрамуга Громко хлопнула и звон Стекол брызнул в снег, а ветер Провода-канаты рвет В тусклом надфонарном свете. Год семнадцатый к концу Неминуемому близок, Улетает, как в трубу Дымом рваным, дымом сизым.

Младенцы голые на Римской Сидят под ордером коринфским, Не в италийском теплом доме, А в подземелье под Москвой. Над ними – шум автомобилей, Завод, где сталь когда-то лили, Где торговались и любили На бывшей площади Сенной. Сидят младенцы Рем и Ромул В чужом пространстве незнакомом – Ни кипарисов…

"Можно писать обо всём, кроме политики и религии. Мы одинаково уважаем позиции всех и не хотим создавать ситуации для раздоров. По этой же причине под запретом пошлость и оскорбления. Задание Рифмы на сей раз следующие: прибой — покой воли — соли " Религиозных чувств не тронь - от них у конкурсантов боли и разгорается огонь, как будто из берданки солью по месту мягкому был залп - за это не получишь "up". Политика - еще запрет, и оскорбленьям места нету. И что же чувствует поэт, когда внезапно видит это? Он видит пошлость, хоть она по правилам и под запретом, но гордо царствует - одна…

К старой кирпичной стене, К воротам с башенками На трамваях "Желание' и "Нежелание" Едут по будням и праздникам За своими воспоминаниями. Воспоминания тихи и всегда на месте, На аллеях под черными липами Разложены по порядку лишь ангелам ведомому. Где оградками, где тропинками разгорожены, А где-то скомкались и переплелись корнями древесными, Памятки-доски, кресты перепутав. Лежат и ведут свои неторопливые беседы: А мои вчера приезжали, Нина Викторовна. Видели их? Что-то сын одряхлел и одышкой мучается. Ах, Николай Степаныч, Да что вы все придираетесь, Вполне себе видный мужчина ваш сын.

"Согласно оригинальной бумаге Стим - это блокчейн-система, обеспечивающая развитие локальных сообществ и социальное взаимодействие, поощряющая создание качественного контента с помощью вознаграждений в криптовалюте." какая же скучища!