Интервью Рустама Тураева для подкаста «Мои 90-е»

Всем привет! Это подкаст «Мои 90-е» с Мариной Гурьевой. Сегодня у нас в гостях Рустам Тураев — художник, который чудом избежал расстрела в Душанбе в начале 90-х, который знает о чеченской войне не понаслышке, который помнит Москву ларечную, где торгуют всюду и вся, и который писал и продолжает писать картины про жизнь «как дар Божий».

Вспомните, пожалуйста, где вы были, что вы делали в конце восьмидесятых, ну и с какими ощущениями, с какими мыслями вы жили тогда?

—Я сразу после службы в рядах вооруженных сил, после института меня еще на полтора года забрали служить, призвали. Мне подчеркивал мой командир. После этого самого в армию я попал в Таджикистан. И там встретил перестройку. Безумно рад был, тому что государства эти республики получили статус государства. Я просто помню этот день, этот чудный день когда, мы просто шли и до слез тронуты были тем, что нам так повезло, что наконец вот эти забитые республики Советского союза вдруг получают какую-то возможность, наконец, вести свою политику сами, как-то без патронажа кремля, как-то решать свои проблемы. Возможно, это будет какой-то исторический шанс, наконец-то, осознать кто мы есть, не кивая на какого-то дядю, который нам мешает развиваться.

Что еще а параллельно крах всех иллюзий чисто профессиональных.

…

А Вы сами из какой республики изначально?

У меня такая сложная история. Я двенадцать лет от рождения прожил в Душанбе. У меня папа таджик, а мама отсюда, из Нальчика, она на тот момент, пока мой дед, её отец, воевал под Сталинградом, её как «врага народа» наши все семьи выслали туда. В общем я получился таким образом гибрид от производной сталинской политики. В 12 лет я в 71-м году я уехал в Питер, в Ленинград учиться в школу художественную, при академии художеств была школа имени имени Иогансона на Васильевском острове седьмой. Седьмой, восьмой, девятый, десятый и одиннадцатый класс — пять лет я проучился в этой школе. И поступил в академию художеств и ещё 7 лет в академии художеств. Год у меня был, в общем я как его называют, академическим. Итого 12 лет я прожил в Питере.

...

Параллельно крах всех иллюзий чисто профессиональных, в каком смысле, мы как то были уже заточены на то что у нас какой-то сценарий по жизни был расписан весь, а тут он государство как заказчик исчез.То есть мы уже не будем писать членов политбюро и писать чисто шабашки, то что может прокормить художника и вообще дать ему возможность заниматься творчеством. Вот этот сегмент просто исчез, то есть теперь как хочешь так и выживать. Это достаточно серьезно и внушало опасение за свое будущее. Вот кому нужна моя живопись? Так любой колхоз, или библиотека, или детский сад их обязывал покупать эти вещи. Они даже какую-то сумму закладывали в бюджет, а тут на тебе выживай как хочешь.

Это вы почувствовали уже в конце 80-х?

— Да, сразу, сразу как только рухнули все институты государственные и сразу вдруг стало понятно что, а как жить дальше? Надо теперь самому все решать. Вот этот патернализм настолько он был в нас, глубоко сидел, что я вот завидую сейчас — молодежь об этом не думает, вернее не на кого не рассчитывает. А мы были другими людьми совсем.

Вы встаете перед необходимостью принимать за себя решения и собственно творить свое будущее. И что вы начинаете делать? вы художник по образованию.

— Да, по образованию и, думаю, смею нескромно так считать, и по призванию. Как всякий художник занимался живописью. Как то так удачно получилось что в этот момент горбачевские, как их назвать, те, кто подхватил этот ветер перемен в союзе, они стали ездить по всей стране и собирать молодых художников на какие то форумы совместные. Вот первая горбачевская выставка, которая прошла в Москве в манеже, тогда еще всесоюзная. Но вот тут забрезжил какой-то огонек, что вдруг сейчас сложится карьера вообще сумасшедшая, станешь знаменитыми и будешь зарабатывать на хлеб себе просто чистым искусством. Наивно, конечно, но так я думал и не один я наверное. А появились люди которые стали мне предлагать давайте с нами работать и с нами работать. Ко мне зашла в мастерскую на Сенеже, это было в Подмосковье, подошла ко мне, такая женщина чудесная, погибшая к сожалению, она. предложила мне работать в восточной галерее. Я стал с ними сотрудничать, стал писать картины и отправлять туда. Сделал одну выставку, другую, потом третью. Потом я вышел на хозяина галереи, Михаила Гродского, и он мне сказал: «Слушай у меня там родители уехали, мама уехала в Мюнхен, квартира пустая, ты мне нужен здесь, давай, переезжай сюда, мы будем в Нальчик отправлять, переправлять картины. Ты здесь будешь плодотворнее работать».

Первая Ваша выставка за рубежом. Когда?

— Первая выставка в Алжире, в университетах Алжира, Сесетив по побережью. Я возил туда выставку в 90-м году.

Кто пригласил?

— Общество дружбы. Сейчас очень актуально прозвучит под руководством Валентины Терешковой. Она командовала этим, но это не помешало благополучно стырить у меня все 34 картины, то есть они у меня исчезли. Вернее так получилось, что мне сказали «слушай ты здесь всего 10 дней, а выставка должна работать, такой объем и такие качественные картины», я наслушался комплиментов. «Ты бы оставил нам, а мы их здесь прокатили бы по всей стране уже так не торопясь в течение двух-трех месяцев». Я такой наивный развесили уши, лапши мне навешали, я сказал: «хорошо, если вы настаиваете». Я уехал. Вот так. С тех пор ни людей, которые за это отвечали, ничего мне как-то казалось, что ну, договорились, значит договорились, все должно быть.

И никто не заплатил за это?

— Нет. Я помню даже фамилии людей некоторых. конкретно со мной вел переговоры.

Это Ваша первая поездка за границу?

— Нет. Мне поездка не первая выставка, но выставка первая. А первая это Германия 81-й год сразу после олимпиады 80.

А как вы там оказались?

— В составе студенческого отряда из академии художеств ДДР и ГДР.

А какое впечатление на вас Алжир произвел?

— А дело в том что, мне трудно говорить об Алжире как какой-то чистый опыт, потому что я приехал, меня сразу с самолета взяли под руки посадили в машину, я достал фотоаппарат. Мне сказали уберите камеру. Алжирцы не любят когда их снимают. В общем, в итоге я все видел только из окна автомобиля и мы просто прямо оттуда немножко увидел пустыню Сахару, что действительно впечатлило. А так только мой старый отель, сильно французский, в котором, я туда приехал и уже в первый же вечер заскучал. А с собой, нечаянно упаковал, привез бутылки четыре-пять коньяка здесь с кем-нибудь, ну все будем коротать вечера, и все они дружно отказались, они сильно мне, конечно, испортили ощущения, я даже ни разу не прошелся по Алжиру не погулял в одиночке, не получилось. А позвонил я из отеля одной приятельнице, с которой мы работали, а она в соседнем городке оказалась, километров 200, я ей звоню: «Марат. Слушай, а я вот здесь в этом отеле, приезжай хоть». И вот все кто сидел в этом самом фойе на ресепшене, все так мусульмане напряглись, а мне мой куратор стал показывать слово «коньяк», здесь прекрасно все знают. Но никто его не пробовал. И сухой закон вообще все было в кучу. Вообщем не очень приятный опыт.

А когда тогда была следующая поездка за границу, которая была бы приятным опытом?

— Германия. 97-й год. Уже Германия. Штутгарт. Мы поехали туда со студентами. Я уже в качестве преподавателя. И нас было несколько преподавателей. Мы весело проводили время. Больше того, я там встретил своих друзей, которые уже успели умотать за границу. Там было здорово. Мы мотались по всем дизайнерским школам, академиям. Были и Порцхейме и Швебешбуше, куча городов, городов, наверно, 12 мы объездили. Нас везде встречали, все как-то неформально, как-то весело было. Я чувствовал Германию на подъеме в связи с тем, что у них эта стена рухнула. Они как-то освободились от чего-то что-то. И этот дух нам передавался, мы себя чувствовали хорошо. Очень здорово было.

...

Возвращаясь в начало 90-х, какой вы видите Москву?

— Гигантский рынок. Просто все улицы заставлены даже не ларьками, ларьки само собой, а еще старушки сидели с ящичками, и на ящичках и торговали кто чем мог. Я понимаю, они выживали. Меня, кстати, это не смущало. Я уже к тому времени взрослый человек был. Я понимал что люди выживают как могут. Да, тяжелое время, какая лихоманка колотит, болезнь, страна выздоравливает. А это всегда болезненный процесс. Но вот еще пена поднялась. Например, не было и дня, чтобы меня раза четыре не остановили патрули. Я просто платил чтобы отпускали.

А отпускали?

— Да, отпускали.

А останавливали, потому что лицо кавказской национальности?

— Даже не кавказской, а скорей всего азиат. Но, да, именно как инопланетянина останавливали. Ничего не действовало. Я им показывал, ребят, я художник, я даже на рынке не торгую. Ну, нет у меня тех доходов, чтобы я просто ходил и вам раздавал.

Больше того, в одном и том же метро выходя и заходя каждый раз я встречал одного и того же мента, который бесстыдно меня щипал, Я ему говорю, не стыдно тебе, я тебе сегодня утром дал, вчера вечером дал, я же тебя уже и на выставку свою пригласил. Вот тебе мой каталог. Ну пойми, будь человеком. Он просто на меня смотрел оловянными глазами: «Хочешь проблем, пойдем со мной». И второе — криминал. Я тоже наблюдал гигантское число пены, вываленной на улице, какие-то немытые, небритые в наколках какие-то люди, с лексикой, которая сейчас стала нормой,а тогда это была вообще фантастика. Если я подхожу к ларьку журналами, прессу какую то читать, то тут же туда засовывался какой-нибудь мужик небритый: «Давай бабки на бочку». И старушка или кто там сидел торговал, раз и отдавали свою дань. Весь город был поделен между этими бандитским группировками и они просто щипали, собирали дань. Я еще знаю с другой стороны. Часть моих родственников отсюда, с Кавказа, они пристроились в Москве и занимались тем же самым

А это был вопрос выживания?

— Я не знаю, этот вопрос можно любой проститутке задать. Вот что это. Она не может найти другой способ заработать, или это ей нравится. Не знаю. Я абстрагировался, принимал это, как я уже сказал, как болезнь, я знал что это пройдет рано или поздно. Это пройдёт. Это болезнь роста. Нормально. Перестройка — такую державу, взять её машину развернуть и повернуть в сторону здравого смысла, не может пройти безболезненно.

…

Ваши первые клиенты, те кто покупает ваши картины, это кто?

— Это московские богатеи, даже президенты покупали наши, здесь республик. Но и зарубежные гости. Я помню Алма была в этом смысле внимательна очень. Она мне тут же прислала фотографии и говорила вот эти работы купила тут, шведские, очень модный корреспондент, пресса работает хорошо. Поэтому в Стокгольм увез две твои картины. Диптих у меня там был «Мазор» и «Эдиф». Был надзор и мне было очень приятно. Это первая такая у меня прошла тема. Потом приехала одна девушка из Бельгии. Ее брат старший работал еще в Таджикистане в МКК — Международный Красный Крест. Там он засек меня, купил несколько работ. Благодаря чему я собственно семью депортировал сюда в Москву сначала, а потом в Нальчик. Она меня нашла уже в Москве, в Подмосковье. И купила у меня еще несколько работ уже напрямую у меня.

…

А это какой год?

— 90-е, начало.

Душанбе? А этот конфликт, который там был, он был кем-то спровоцированный конфликт.

— Там телевидение пыталось навязать и разыграть сценарий этнический, чтобы таджики мочили русских. Я теперь понимаю какая это серьезная программа, потому что надо людей было разводить и ссорить, не было такого. Да вот эта пена поднялась. Они бомбили всех подряд. Они просто въезжали на вокзал, люди, кто продал квартиру, что-то затолкали к себе в эти контейнеры и, знаешь, железные ящики. Они сами туда садились, чтобы куда-нибудь умчаться в сторону Казахстана, хоть до России доберутся, лишь бы из этого ада уехать. Их тут же, раз, прямо тут же. Все что можно было у них, хорошо если не убивали, а так все забирали ценное. Было такое, факт. И, наверное, резали и убивали. Я сам не видел, поэтому я не могу сказать. Противостояние, которое я своими глазами видел — это партия ислама, то есть люди которые говорили мы хотим другой мир без коммунистов и партия коммунистов, номенклатура. В городе, по сути, горожане не воевали. Горожане сами самаорганизовывались: с дубинками кто-то, кто-то пистолет находил, кто-то что-то и охраняли свой дом круглосуточно. Просто в случае каких-то атак сразу отбиваться очень мощно. Мне это нравилось очень, что на стадионе, я как раз рядом со стадионом жил, туда собирались наши авторитеты, как правило такие, но зато их молодежь знала все. Они говорили сколько можно в село понаехало, тут командуют, давайте мы их всех шуганем, то есть появилась третья сила, которая вообще хотела войну вымести за пределы города. Почему людей надо втягивать в это дело? Вот реально, кто хочет воевать и слева и справа? Надо им выделить участок и пусть мочат друг друга, хоть до поросячего визга. Вот сколько им нравится пускай, если они сделали свой выбор. Выбор то пускай его. Честно, я не намерен им мешать. Но они почему-то вторгаются в мое пространство и начинают калечить моих близких. Вот это неправильно. Мне что понравилось, евреи как уезжали. Это супер нация. Они сразу зафрахтовали себе несколько БТР. Конкретно к каждой семье, к дому подъезжали, грузили всю семью, закрывали БТР, сверху сидели эти самые монстры с автоматами и в аэропорт, там разгружали в самолет. И так всех, пока всех не вывезли. Тогда успокоились. Но я понимал, если евреи уедут, то теперь все обречены, потому что это последний оплот. Это на фоне того, что уже месяца три не работает ни один магазин, нигде ничего ни купить, ни продать, ничего. А впереди зима. И знаешь, сейчас все замерзнем, вымерзнем. Просто будем отламывать там заборы, топить непонятно чем, печи надо будет какие-то дома складывать из кирпичей. Вот этот Борис, который тогда уехал в Нью-Йорк. Он мне в квартиру приносит ключи и говорит: «мастерская работа». Я говорю: «Ты лучше продай». «Да кто купит ее у меня». А у него квартира в топовом месте, в самом центре, такой билдинг стоит, самый красивый дом в городе.

От меня тоже недалеко, чуть дальше вокзала. Я так думаю, ладно, спасибо. Только я говорю, я тоже унесу ноги. А куда мне потом ключи? Кому передать в квартиру? «Да, выкинь». Не как квартиру вот просто так оставляешь никому в никуда. Я там в мастерской еще пописывал, порисовывал. Почему? Потому что рядом, опять через дорогу, союз художников, там выставочный зал. Сюрреализм. Война идет, а там выставочный зал, а там картины висят. И туда заходят французы, чехи и румыны, какие-то американцы. Там куча всяких организаций правозащитных, международный красный крест.

И у меня покупали там по 20 долларов, по 30 долларов, по 50 долларов. А это были бешеные деньги. На эти деньги можно было недели две прожить, покупать там хлеб.

…

Больше того меня еще расстреливали. Меня поймали вечером из мастерской выхожу, что-то я заработался, у меня дурацкая привычка, если я пишу, забываю проблемы, вдруг раз — стемнело, а у нас стемнело — это комендантский час и все, это значит ты просто мишень для всех уже. И белые, и красные тебя мочат с удовольствием хотя бы по размяться на прицел взять. Спускаюсь вниз, открывается лифт и такая банда стоит. Как в кино про этих.

У меня по ассоциации бандеровцы такие в шапках какие-то кривые, косые, но подростки все. Они: «Опа, иди сюда, стенке». «Вы что ребята, с ума сошли?» А они боятся. Я вижу. Во-первых, все на автопилоте, невменяемые, что-то они от страха люди принимали там, и я просто вымолил у них, я говорю: «Командира мне дайте, я поговорю с ним, а потом делайте что хотите. Какой-то парень пришел, борзый, мой ровесник, под 30 ему было: «Че?» Я говорю: « Я художник, у меня мастерская, у меня чайная, союз художников». А он оказался человек с образованием. Пединститут закончил, на меня смотрит: «Ну, ты же враг, я вижу». Я говорю: «Какой я враг? —говорю: враги ходят с оружием». А они говорят: «Оружие выбросил». «Пойдем, найдёшь оружие — все стреляй». Отмашку дал: «Ладно отпустите его». А так реально, я уже стоял, в меня уже прицелились, уже стреляли, и я уже забегал в подъезд, стреляли мне вдогонку.

…

Причем, забавно получалось, вот как моего коллегу расстреляли. Приходят к нему и говорят: «Салам Алейкум». Салам, салам. Заходите, все. И они заходят: «Так нам поступила, что у вас оружие мол, информация. «У меня нет оружия, вы что? Я завотделом науки — он раскопками занимался — понятия не имею о чем речь». А он этнический враг. Вот просто он с того района, которого вот этот район решил решать всех, ему просто так подходит человек, достает из кармана жменьку патронов, так на глазах у всей семьи, раз ему под кровать. «Так тут проверить, там ничего нет под кроватью». Такой спектакль забавный, так: хоп! А там патроны. «Откуда у тебя патроны?» А тот стоит ошалевший. Просто спектакль. «Вы вообще с ума ребята посходили, такие же люди как мы с вами. Нормально все». Ему говорят: «Давай собирайся и все». Куда-то уходит жена плакать, дети плачут. А куда? Что? Он успокаивает: «Пока все нормально сейчас разберемся и вернемся». И его куда то повезли. Все пропал,все. Потом его в яме нашли через полгода, там откапывали все, пристрелили.

…

Мы тогда убежали каким-то образом.

Через транспортные самолеты улетали?

— Знаете, вот у которых жопа открываются и туда въезжают танки, вот мы туда вошли, сели, пристегнулись, и он заорал этот самолет военно транспортный. Дети мои разрыдались, давай, ну все, я понимаю этот ад, но мы в Москву летим. Все нормально. Ну уже надежда, думаю переживем эти четыре часа как угодно. Картины я с собой бросил рулон. И они меня спасли. Я прилетел. Детей сразу на следующий день в Нальчик отправил. Сам даже не смог вылететь, потому что денег нет, на один билет хватило. Они улетели, а сам я в Москве.

…

Кавказ это не совсем спокойный регион, потому что рядом республики, в том числе Чеченская республика и понятно, война первая чеченская, вторая чеченская. Насколько это вообще как-то переживалось и чувствовалось.

— Часть моей родни, большая часть по маминой стороне — чеченцы, да, и, вообще, у нас даже в доме в семье моей мамы говорят на чеченском. Я, опять же не понаслышке знаю, что эта война принесла в семью, конкретно, у меня мои братья пропали без вести, погибли и замучены. Я знаю описание рассказы моих, возьмем как мы на базаре введено, мы говорим на базаре и другие самолеты летели, атакует прямо этот базар и сбрасывает просто из пулемета, расстреливает и говорит мы врассыпную, все женщины и дети. Ужас. Это я так, знаю эта история не по газетам и не по телевидению. Вообще, я в в этом смысле давно и еще на примере Душанбинской войны и противостояния там, я почувствовал какая гигантская ложь идет с экрана. Я с тех пор телевидение вообще не смотрю, только канал культура. Мне очень жалко людей, которые впитывают весь этот яд. Поэтому больно, тяжело, больше того, мне даже галерея предложила, говорит, слушай, а ты бы в формате актуального искусства взял бы поехал в Чечню раз у тебя родственники, взял бы серию картин просто о Чечне. Необязательно, говорит, какой-то формат такой, что ты там осуждают чего-то там, а вот покажи веселых ребят с автоматами. Вот жизнь в Чечне, о которой мы не знаем. Я так загорелся, думаю надо надо попробовать. Все, приехал сюда, такое воодушевление, думаю займусь. Да, действительно, ни разу в жизни не писал ничего такого, такого-то репортажного искусства, но вот быстро сдулся. Я посмотрел фотоматериалы, все что, рассказы послушал, и вдруг, все — понимаю, но не мое. Я не могу себя заставить об этом говорить. Все это показывать.

Настолько страшное было?

— Да. Как бы объяснить. Я люблю жизнь и пытаюсь ее трактовать. как дар. Божий дар. Я пытаюсь своего зрителя остановить, и ему сказать: «Слушай, жизнь прекрасна, и обрати внимание, не все так плохо как ты думаешь, тебе внушают. Все прекрасно». А вот через эти вот эти свои, через эту призму, я никак не мог подойти к этой теме. То есть там где война меня нет.

На ваш взгляд, эта война изменила вообще все вокруг? Ну вот на Кавказе именно.

— Ну, вот, там где я немножко понимаю, с кем общаюсь. Ничего не изменила, она только утвердила в каких-то мыслях. Да, всегда били и продолжают бить, и убивали, и продолжают убивать.

А здесь в Нальчике, в Кабардино-Балкарии, 90-е для Вас, вот это время чего?

— На фоне всех тех точек, в которых я пребывал, я сюда всегда сюда возвращался как в рай.

Серьезно?

— Серьезно. На полном серьезе. Здесь потрясающие в плане общения люди, в плане этики, то есть прекрасно все понимают, как надо себя вести в той или иной ситуации, то есть уважение к старшим, а ни в коем случае не переступать вот эти вот табу, которые воспитаны в крови, люди они очень ощутимы и очень создают комфортную среду для человека, вообще здесь люди не унижены, вообще по большому счету, какие-то свободные. Из-за того, что они живут по своим правилам

…

А для Вас 90-е когда закончились? Вот Вы поняли, что другое время.

— Положительные изменения я почувствовал в 2000-х. Я как раз был в Германии, и мне вдруг моя подруга Ингеборга, она говорит: «Рустам, поздравляю, у вас новый премьер-министр, Путин, какой-то Путин». Я говорю: «Я первый раз слышу». «Да, — говорит, Путин». Я говорю: «Ну, Путин, здорово». Говорю: «Как у нас свежие имена появляются, как грибы после дождя — говорю: это вынашиваете своих политиков, а у нас раз два и все». И действительно все пошло, сначала, как-то красиво. Появился взвешенный человек, который декларировал очень правильные вещи и с ним нельзя было не согласиться, ничего что бы вызвало опасения у меня тогда не возникало. Но я еще помню кучу авторитетов людей которых я уважаю по жизни, имею в виду медиа. они тоже пели асану и класс, все теперь наконец мы без времени, эти 90-е, хаоса упорядочить, и мы пойдем в такой чистый, светлый капитализм, если такое возможно. Ну, а вот как-то так вот в 2012 уже я вдруг начинаю понимать, что все это не то, что-то уже начинает давать сбои этот механизм. Начался какой-то разворот обратно в Советский союз.

Если одной фразой охарактеризовать 90-е. Это для вас это время какое?

— Но если переводить на язык графики или живописи, то время очень интересных контрастов, самые яркие контрастные сюжеты. Все 90-е — это было просто, там были безумные кошмары и безумные открытия и были очень интересные моменты. Потом свобода, наконец-то можно было куда-то ездить, какие-то предложения безумные поступали. То есть время контрастов.

**Свобода это всегда история про творчество? **

— Мне в этом смысле нравится высказывание одного какого-то человека: «Я просто летаю,— говорит: а пускай орнитологи занимаются изучением моих полетов, объясняют как это происходит, я просто летаю. Я просто писал, я работал просто не заморачивался, дети у меня росли, семья была благополучной всегда как то. То есть тылы у меня были надежные, и я не беспокоился особенно, все было, все были устроены. Я бы сказал что немножко, поменял бы местами, я бы сказал что, где несвобода, там не может быть творчества, а где свобода там может быть и творчестве и что угодно.

А если про открытия говорить, то самое главное открытие или несколько в 90-е для Вас?

— Что касается лично меня, мне показалось, что я интересный художник. Для меня было открытие такое. Я утвердился. Но смешная история. Я делал выставку в академии художеств в Москве и Зураб Церетели открывал мою выставку. Пришел и что-то сказал тепло обо мне, о выставке, а потом так повернулся похлопал по плечу говорит: «Ну, давай, готовь документы, ты уже готовый. член кор». Я так подумал: «Круто, то есть я пока только на старте, а уже могу стать членом академии художеств. Пришел рассказал Михаилу, моему галеристу, он: «Круто, давай, документы готовить». Я говорю: «А что там надо?» Надо там это, потом надо то, потом нужно этих самых, в общем такая процедура довольно геморрой для мозга. «Да, ну, на фиг! Миша! Я буду заниматься еще такими глупостями». Все.

А для Вас цвете представить 90-е. Это какие цвета?

— Начало девяностых — это, наверное, цвета весны. Какие-то яркие, как весна в Средней Азии: еще вчера в пустыне, а утром встаешь, а уже тюльпанов такой взрыв. Все такое вот, вау. какое-то такое ощущение, насыщенное что-то. Жизнь просто выходит на свет, а под конец 90-х она стала уже жестче, контрастики черные появились краски, но яркие.

Спасибо огромное, Рустам за беседу. И спасибо за Ваши картины про жизнь.

💿 Подписывайтесь на подкаст на своей любимой платформе и слушайте новый выпуск каждую неделю
Sound Cloud - https://soundcloud.com/my90s/
Apple Podcast — apple.co/2HkHLkV
Яндекс.Музыка — music.yandex.ru/album/9959512/
Telegram — t.me/my90s_podcast
Facebook — facebook.com/my90spodcast
Twitter — twitter.com/podcast_90s
YouTube — youtube.com/channel/UCBDP7Qp-jWYbxvAIZQPNfcA
ВКонтакте — vk.com/my90s