От зари времён, к северу от рая. "Месть"
...Враг кровью пьянел. Он не ждал нас назад.
(В то время ещё не придумали жалость!)
Светило слепило дозорным глаза,
И в них погребальным костром отражалось.
(Из песни Лесного племени)
День клонился к вечеру. Яркое солнце висело невысоко и слепило глаза дозорным, которые поддались всеобщему ликованию и украдкой прихлебывали клюквенную бражку, поочерёдно прикладываясь к припрятанному под кустом багульника кожаному бурдюку.
Длинные зловещие тени, невидимые часовым, стелились по болотным травам, то исчезая в зарослях рогоза, то появляясь вновь, и медленно подбирались к ним со стороны солнца. Хмель сыграл с потерявшими бдительность воинами гибельную шутку: один за другим все они беззвучно и почти одновременно повалились на мягкую почву, пронзенные с близкого расстояния отравленными стрелами.
Больше двух десятков полуголых лесных мстителей, с головы до ног вымазанных болотной жижей, с копьями, луками и дротиками устремилось к вражескому лагерю, в мгновение ока ставшему почти беззащитным.
Куча желанных и в большинстве невиданных трофеев – предметов быта Лесного племени, одежды и женских украшений, давно была растащена дикарями. Семьи Болотного клана бражничали теперь у своих шалашей, лакомясь вяленой олениной. Они давно уже не наедались досыта, и сейчас некоторым из них становилось дурно. Отовсюду раздавались звуки отнюдь не благородной отрыжки, хохот и пьяные выкрики.
Болотный предводитель, насытившись до отвала, разомлел на подушках, набитых пухом дикого гуся. Он возлежал в своём просторном шатре из звериных шкур, натянутых на составленные в пирамиду и связанные у вершины жерди, и ждал, когда к нему приведут рыжеволосую пленницу.
Из лагеря по-прежнему доносился праздничный шум. Свырь безостановочно зевал и отчаянно пытался побороть дремоту: слишком велико было его желание поскорее приникнуть к прелестям юной лесной красавицы. Он отхлебнул браги из глиняной чаши и нетерпеливо крикнул:
– Эй, там, сколько можно вас ждать? Вы что, в трясину все провалились?.. Тащите девчонку сюда, живо! Если кто из вас её хоть пальцем тронет – уши отрежу.
Свырь лениво откинулся на спину. Он был очарован прекрасной невольницей, насколько мог испытывать подобные чувства высокомерный и не склонный к романтике первобытный дикарь, но виду не показывал. В его скудном умишке даже промелькнула мысль: а не взять ли эту девчонку себе в жёны? Разве не достойная получилась бы из неё жена и продолжательница рода?..
На какое-то время болотный предводитель даже задремал и пустил слюну, но вскоре очнулся и быстро утёрся тыльной стороной ладони. Поднявшись с заскрипевшего ложа и неспешно разминая плечи, он вдруг услышал подозрительный стон, а затем глухой стук упавшего тела и какую-то возню за ширмой. Сразу вслед за этим на пороге показался стражник из его охраны, который удивлённо глянул на своего предводителя, хотел было что-то сказать, но вместо этого рухнул на колени и начал медленно заваливаться вперёд. В спине его торчала рукоятка ножа.
Свырь похолодел. На несколько мгновений его словно парализовало от страха и осознания, что враг застал его врасплох. Но когда у шатра раздался боевой клич Лесного народа, хорошо знакомый Свырю с детства, предводитель откинул потайной полог, скрытый за волчьими шкурами, и опрометью бросился вон из шатра, проявив прыть, неожиданную для его грузной комплекции.
Между тем лагерь уже превратился в поле кровавого побоища. Сломив первоначальное сопротивление захмелевших дикарей, во множестве даже не успевших схватиться за оружие, лесные воины теперь расправлялись с теми из них, кто уцелел после первой и самой губительной атаки.
Мужчин и юношей в племени было намного больше напавшей на них горстки смельчаков, и скоро первоначальный испуг сменили инстинкт самосохранения и негодование. Пришедшие в себя болотные воины сражались до последнего, ведь рядом были их семьи.
Один за другим они падали под ударами копий, утыканные дротиками и отравленными стрелами разъяренных лесных мстителей, потерявших своих родных.
Их семьи в это время забились в шалаши и тряслись от ужаса, ожидая развязки. Но крики их мужей, братьев и сыновей становились все реже и тише, зато боевой клич воинов Леса приобрёл звонкие победные интонации.
Вскоре все было кончено. Оставшиеся в живых, некоторые из которых были так пьяны, что едва держались на ногах, запросили пощады. Они были тут же уложены лицом в землю и все до одного перебиты.
Таков был Закон Леса. Слишком хорошо знали его жители цену жизни, распоряжаться которой могли только боги. Всякого, кто самонадеянно преступал табу человекоубийства, ждало неотвратимое наказание в виде ответного действия, когда этот запрет переставал распространяться на преступника.
И тогда Месть, всепоглощающая и не ведающая сострадания, обнажала свой карающий меч...
Кроме взрослых мужчин и воинов, на чьих телах были обнаружены свежие ранения, полученные ими в страшном ночном бою, мстители не тронули никого.
Только одна из молодых женщин, не пожелав смириться с потерей мужа, отчаянно отбивавшегося и сумевшего в сражении серьёзно ранить двоих нападавших, предпочла заколоть себя ножом, чтобы не расставаться с любимым.
Лесные воины не играли в благородство. Да и слова такого тогда ещё не придумали. Рука охотника не смогла подняться на слабого и беззащитного, хотя кровь каждого из них закипала в жилах от одной мысли о тех, кто остался лежать под чёрным грозовым небом на пепелище, которое ещё совсем недавно было родным домом.
Неповинным в убийствах и грабежах юношам была дарована жизнь. Отныне они и мальчики-подростки должны были заботиться о своих семьях. Это было всё, что мог дать им Лесной народ, потерявший большую часть своих соплеменников, и чьё родовое гнездо было полностью уничтожено.
Радость встречи с бывшими пленницами была омрачена горечью многочисленных утрат. Девушки и жёны некоторых счастливчиков из числа мстителей, уже не скрываясь, плакали навзрыд в их объятиях. Воины, как могли, утешали своих матерей, сестёр, жён и подруг у торфяных костров, в стороне от чужих шалашей, возле которых также слышались стенания и плач.
Сёстры тоже нашли друг друга. Травяница гладила младшую по голове и что-то тихо шептала ей на ухо. Они сидели на краю деревянного помоста, где ещё днём томились пленницы.
Решено было остаток дня, который из разгульного праздника неожиданно превратился в жестокую бойню, посвятить погребению убитых. Их было великое множество. Торф и дрова для погребальных костров уже несли болотные жители со всех концов лагеря. Нужно было также подготовиться к ночлегу, подлечить раны и постараться уснуть, чтобы на рассвете пуститься в обратный путь.
Предстояло самое страшное – вернуться туда, где некому уже будет их встречать. Звонкий детский смех, улыбки любящих стариков, зов матерей на ужин в уютные скрепы, радостные возгласы свадебных гостей, шутки вернувшихся с удачной охоты или рыбной ловли, – за все эти сладкие воспоминания цеплялась теперь память людей у костров.
Молча сидели они, обнявшись, и думали о своих потерянных навеки родных и любимых, о детях, которым не суждено стать взрослыми, о стариках, не нашедших их защиты. О капризных богах, по неизвестной причине вдруг отвернувшихся от них.
Ущелье Покоя, траур и неизвестность – такое безрадостное завтра ожидало остатки Лесного племени.
Всецело отдавшись своему горю, они не чувствовали более ни усталости, ни жажды или голода. И никто даже не заметил исчезновения того, кто был наиболее повинен в их бедствиях.
Свырь же в этот час пробирался в густых зарослях все дальше и дальше от места побоища. Уже стемнело, когда ему пришлось подыскать себе дерево для ночлега.
Оставаться на земле было опасно из-за дикого зверья. К тому же он был вооружен лишь пращой, всегда подвешенной к поясу, толку от которой за неимением камней, да ещё и в темноте, было не больше, чем от набедренной повязки.
С наступлением ночи заметно похолодало, но Свырь был разгорячён от долгого бега по дебрям и пока не ощущал холода. Был он уже немолод и не без труда взобрался по стволу старой осины, примеряясь, чтобы упереться ногой о дупло на высоте примерно двух человеческих ростов.
Свырь давно уже утратил былую ловкость. Бывший болотный предводитель не рассчитал расстояния до дупла, босая нога его внезапно шагнула в пустоту, и он полетел головой вниз.
Не успев даже издать крика, Свырь упал под дерево. Нога его хрустнула, и ночной лес огласился душераздирающим воплем, отчего вдруг ожили заросли вокруг. Из них выпорхнуло несколько тёмных силуэтов – то ли птиц, то ли летучих мышей.
Раздосадованный и испуганный, незадачливый беглец уселся на траве, со стоном потирая пострадавшую конечность.
За его движениями с интересом следили два сияющих в отсветах восходящей луны жёлтых светляка, которые видели в темноте не хуже, чем при дневном свете.
Это были глаза того, кто уже давно страдал от дряхлой беззубой старости. Целую неделю он впустую блуждал по окрестным лесам, не встречая опасности, и надеялся поймать хотя бы барсука или енота.
И вот, наконец, ему повезло. Что-то вдруг защекотало шею Свыря. Но обернуться он не успел. Усы Рыжего Мауши всегда топорщились впереди его огромной пасти.
Продолжение следует