"Танец Осы" (записки артиллериста). "Сполохи Памяти". ч. 2
"Танец Осы" - пляска смерти у древних персов
Воспоминаний о фронте много... Сейчас они удерживаются у меня в памяти, не связанные ни с местом, ни со временем – как отдельные картины далёкого прошлого. Наверное, запомнилось лишь самое яркое, необыкновенное, чего уже я не забуду до конца своих дней.
Теперь мне уже не найти дороги в большинство из тех мест, где когда-то воевал.
В 1941 г., когда я уходил на фронт, никто не знал, вернусь ли я калекой или не возвращусь совсем. До Урала доходили слухи, что враг очень силён, что он уже под Москвой. Было страшно за дальнейшую судьбу Родины и всех нас.
Война длилась около четырёх лет. Все эти четыре года моей юности были весьма насыщены событиями: я не вылезал из самых передних траншей. На моих глазах погибло много знакомых и незнакомых людей. Мне приходилось переживать и такие моменты, воспроизвести или описать которые сейчас не представляется возможным. До сих пор мне снятся картины из того жуткого прошлого.
...Вот, привалившись к стене дома, сидит солдат. В руке у него сухарь, рот набит крошками. Смерть застала его врасплох, и он ещё не успел прожевать...
...Вот деревня Тортолово (Волховский фронт). Лето. Жара. Мучит жажда. Я жадно пью тёплую воду, зачерпнув её каской, и чувствую, как живот надувается всё больше и больше. Ползу назад и в паре метров от места, где я пил, вижу труп немца. Он был убит не сегодня... Видно, тоже полз, чтобы напиться. Меня мутит и рвёт.
...Вот как-то зимой, после боя, наша усталая бригада располагается в сосновом лесу на отдых. Походные кухни выдают каждому в котелок пшённую кашу. Мы едим. И вдруг... из леса выходят немцы. Они идут при полном немецком обмундировании строем по два, и у каждого к фуражке прикреплена матерчатая красная полоска (маскировка под наших партизан). На груди автоматы. Они явно рассчитывают на русскую беспечность. Идут чётко, смело, нагло – прямо через наше расположение. Прошли. Никто их не остановил.
Меня до сих пор мучит совесть – ведь я был уверен, что это немцы, а не партизаны. Почему же я тогда не выскочил вперёд и не крикнул: «Halt!»? А потом всё же думаю, что я бы получил первую пулю, а немцы бы разбежались невредимыми – мы были совершенно не подготовлены к приёму этих «гостей». Но совесть всё-таки мучит...
...А вот 10 сентября 1942 г. Немец в 4 часа утра начал артподготовку. Всё кипело, как в котле. Мы затыкали от ужаса уши. За блиндажом – трупы, лошади с распущенными кишками. Нос не высунуть. Одно спасение – бревенчатые накаты. С потолка сыплется земля, всё трясётся, как при землетрясении. Духота. Пробирает понос. Оправляемся в каску и выбрасываем за дверь. С нами находится ещё медсестра Люба Антонова. Она отворачивается и зажимает нос и уши. Ей всего 19 лет. А как терпит сама – и вовсе непонятно. Немцы наступают. Кое-кто не выдерживает, выскакивает из блиндажа и бежит в болото.
Выбегает и Паращенко с ручным пулемётом. Я покидаю блиндаж последним – мне не так страшно, как другим: я просто не понимаю происходящее. Такое мне встречается впервые. Я тоже бегу туда, куда и все, но там уже никого нет. Вдруг среди зарослей багульника наталкиваюсь на Паращенко. Он лежит навзничь, глаза его стекленеют. Рядом с ним – ручной пулемёт Дегтярёва. Это был первый погибший солдат моего взвода...
...Вот мой радист Миша Спижевой, раненый упал в канаву, и по нему проехал «Фердинанд» . «Фердинанд» подбили. А когда мы подбежали к Мише, увидели: через всю грудь его проходил почти чёрный кровоподтёк шириной в гусеницу. Миша скончался, не приходя в сознание. Его похоронили где-то в Прибалтике...
...А вот только что закончился бой. Осень. Наши самоходные пушки СУ-100 ещё горят на бугре. Из их люков свисают тела танкистов, телогрейки на них дымятся. Мы озираемся, каждое мгновение готовые встретить врага...
Продолжение следует...
Впервые опубликовано здесь