Конфликт мировозрений
Певцов и Познер – две России или частный конфликт?
Конфликт Дмитрия Певцова и Владимира Познера уже вышел за пределы
столкновения двух личных точек зрения и стал символом столкновений
либерального и патриотического мировоззрений.
Как известно, Познер выступил в защиту абортов и прав ЛГБТ, в том числе и права
на гей-парады, а Певцов обвинил Познера в том, что подобные высказывания
авторитетного ведущего являются ударом по России, так как пропагандируют
разрушение семейных ценностей и подрывают стимулы к деторождению. А значит,
так говорить может только враг России и тот, кому её судьба глубоко безразлична.
Познер ответил Певцову как телеведущий, Певцов Познеру как актёр, и Познер по
всем статьям проиграл полемическое сражение, так как схватился на чужом поле:
Познер выступал в своём образе, тогда как Певцов для ответа перевоплотился в
Сталина, который легко уделал телеведущего по всем параметрам.
Сценических и выразительных средств у Певцова намного больше, и он медийно
разгромил Познера, применив инструмент, Познеру недоступный. Харизма Певцова
в соединении с харизмой Сталина полностью разгромили харизму Познера.
Однако перед нами возник не просто конфликт двух талантов и двух пиар-стратегий.
Перед нами глубинный конфликт, даже более широкий, чем конфликт либералов и
традиционалистов. Перед нами конфликт «местных» и «пришлых», «своих» и
«чужих», «земледельцев» и «кочевников».
Это конфликт созидателей и мародёров, воспроизводителей и потребителей,
возделывателей и паразитов. Это две цивилизации со своими глубинными
системами ценностей, и либерализм — лишь одна из форм мировоззрения
кочевников-паразитов, тогда как традиционализм имеет множество форм, и потому
он универсальный и неистребимый. Он зашит в архетипы и коллективное
бессознательное народов.
Именно по этой причине традиционализм так же биологически имманентен
человеку, как либерализм — вырожденцам и деградантам. Человеческая природа
всегда борется с вырождением, это — инстинкт самосохранения. Победа
традиционализма над модерном, квинтэссенцией которого выступает современный
либерализм — это победа стремления к жизни над стремлением к смерти.
Оба инстинкта базовые, они свойственны человеку. Оба неистребимы. И потому
неистребима война между ними.
В чистом виде конфликт Певцова и Познера — это конфликт жизни и смерти. Это
бытийный, онтологический конфликт. Больше того — это конфликт атеизма, под
который теперь прячется утончённый рафинированный сатанизм, и религиозности.
Познер — атеист, для него, как говорил Достоевский, «Бога нет, и потому всё
позволено». Поэтому для него аборт — это не убийство ребёнка, а право индивида
на комфорт и удовольствия. Избавляются ведь не от живого человека, а от какого-то
«плода». Вроде как выбросить в мусорку гнилую картофелину.
Певцов же признался: «Я пришел в храм по глубокому внутреннему желанию». Он
пришёл к этому через трагедию — гибель сына. Может ли после этого Певцов
принять ценности Познера?
Владимир Познер — сын эмигранта, он родился и сложился за границей России.
Период закладки базовых ценностей у него проходил вне России. Там он осознал
себя французом, им до сих пор себя и считает. Россия для него — чужая страна, где
он состоялся благодаря связям отца и репутации полуиностранца.
Отец Познера сотрудничал с советской разведкой, и потому смог устроиться в
Москве. Познер-сын изначально также стажировался в разведке, это и помогло ему
попасть в медийную среду в СССР.
Разорванность Познера переместилась в его душу. Это не его вина, это
обстоятельства его судьбы. Едва ли он от этого несчастен. Во Франции и в США он
русский, в России — американец, в душе — француз. Этнически он полуеврей —
полуфранцуз. Духовно — эмигрант. Человек без идентичности.
Живя в России и кормясь в ней, он считает себя ничем ей не обязанным.
Политически он поддерживает демократов в США, презирает Трампа и не признаёт
возвращения Крыма в Россию, назвав это «аннексией, попахивающей
дебилизмом».
Какими ещё взглядами должен обладать человек с такими данными и с такой
судьбой? Познер — тот, кто он есть, продукт распада поздней советской системы,
сгнившей космополитической и компрадорской верхушки. Именно для неё он
оказался ценен. Именно они до сих пор удерживают его в фокусе телеэфира и в
центре медийного пространства.
Познер чётко понял правила — всегда поддерживать власть крупного бизнеса, быть
частью технологии его господства. Таких, как он, задействуют в технологии власти и
используют для стабилизации общественных процессов в интересах глобального
финансового капитала. Это гарантирует высокий уровень личных доходов ему и
всем тем, кто в этом участвует.
Певцов никогда не был богемой, элитой, эмигрантом и диссидентом. Не бегал между
странами, не коллекционировал гражданства, не страдал кризисом
самоидентичности. Он, говоря словами одного из персонажей Высоцкого, вырос
здесь: «Я пока здесь ещё, здесь моё детищё, весь я тут — и дети, и родня, лики как
товарищи смотрят понимающе с почерневших досок на меня». Другим итог
жизненной эволюции Певцова быть и не мог.
Певцов и Познер — это лишь персональные маркёры глубоких ценностно
противоположных мировоззренческих систем. В России эти системы сталкиваются
всю её историю. Россия по географии — сплошной транспортный коридор между
Востоком и Западом. Немудрено, что по этому коридору веками ходят разные
персонажи и оставляют разные следы.
Наверное, сила тех, кто здесь живёт, в том, что они к этому привыкли и смогли
выработать острую чувствительность к правде и лжи этих систем. Благодаря этому и
выжили, сохранились и устояли. Научились отличать своих от чужих, как бы порой
эти чужие ни превозносились и ни считали себя выше местных. А не научились бы
— давно бы исчезли с карты мира, растворившись в мутных потоках чужих влияний.
Именно потому Певцову в России верят, а Познеру — нет. Певцов в России свой, а
Познер — чужой. Как был, так и остался. И именно в этом сила позиции Певцова и
слабость позиции Познера. А вовсе не в том, что кто-то талантливее или применил
более выигрышные технологи влияния. «Не в силе Бог, а в правде», — как сказал
Александр Невский. А правды за Познером нет. В этом вся причина его поражения.