Эстафета цвета. Синяя суббота и зеркало

В отрочестве я увлекалась кино. Бывало, приду под впечатлением в школу и спрошу одноклассника:
— Видел когда-нибудь «Птиц» Хичкока?
— Пфф, я не смотрю «В мире животных».

Как-то папу отправили в столичную командировку, и вернулся он, как обычно, с гостинцами. Мне досталась видеокассета «Человек с киноаппаратом». С тех пор я была одержима идеей снять нечто подобное.

У меня было 2 друга-ботаника, 75 Мб в фотоаппарате, 15 секунд на одно видео разрешением 320x240, полгига на жестком и целое множество утилит для видюхи всех сортов и расцветок, кодеки, а также Windows Movie Maker, эффект «оттенки серого», «шахматный порядок», «замедление в два раза» и 2 дюжины треков Амона Тобина. Не то чтобы это был необходимый запас для кино, но если начал собирать фильм, становится трудно остановиться. Единственное, что вызывало у меня опасение — это «замедление в два раза». Ничто в мире не бывает более беспомощным, безответственным и порочным, чем рапид в хоумвидео. Я знала, что рано или поздно перейду и на эту дрянь.

За пару недель мы наснимали бесценный материал: почти тридцать минут из жизни нашего городка. По тем временам люди на улицах были еще не очень привычные к человеку с фотоаппаратом, нацеленным на них. Поэтому атмосфера нашего фильма получилась несколько нуарной. Картина представляла собой хаотичную немую нарезку черно-белых кадров в пикселях с кулак, сменяющих друг друга под депрессивные этюды Тобина. Несмотря на то, что далеко не все наши приятели смогли по достоинству оценить авторский замысел, в целом, премьера прошла успешно, отзывы родителей были восторженными. Самым убежденным поклонником наших талантов оказалась мама, и особенно среди юных дарований выделяла, конечно же, меня. Сама же я фильмом осталась очень недовольна, да и коллеги финальную версию приняли сдержанно. И по мере того, как мама захваливала нас, я ненавидела его все больше. Спустя год, наводя порядок на компьютере, я наткнулась на нашу поделку и пересмотрела ее. Эти детские потуги показались мне настолько ущербными, что я сжалась от стыда и в пубертатном гневе удалила ролик к чертям. На этом закончилась наша кинокарьера — ни я, ни ребята позже уже не вписали ни одной ленты в свои фильмографии.

Не так давно коротая время в транспорте, я бессмысленно листала каналы в мобильном ТВ и попала на документальный фильм Натальи Бондарчук «Встречи на Солярисе». Среди прочего она рассказывала, что Тарковский пускал ее даже в монтажную и давал советы по режиссуре, хотя сам, как известно, считал это делом неженским. Детские фильмы Бондарчук, в самом деле, милые, но такими почему-то были и все остальные виденные мной советские ленты для детей. Это вроде как норма. Я вспомнила «Последнюю дуэль» и поежилась. Предвидел ли Тарковский, куда заведут его советы? Стала в уме перебирать фильмы, способные пустить такую же волну болезненных мурашек. Из тьмы образов бодрящего трэша проступили кадры и нашего «Человека с фотоаппаратом». Я снова поежилась.

А ночью мы уже были в Шуе. Дома у бабушки. Она уже спала и чтобы не разбудить ее, мы с мамой тихонько вышли на балкон. Воздух был влажный, пахло черемухой и скошенной травой. Облокотившись на перила, мы стали наблюдать за прохожими внизу. Еще только смеркалось, вечер был теплый и ясный, но, несмотря на это, людей было очень мало. Редкие небольшие компании шли мимо нас к пивной лавке через дорогу и толпились там. Кто-то снизу нам крикнул, что, по счастливой случайности, Андрей сейчас как раз в этих краях, где-то тут, недалеко, на природе. То ли по делу, то ли по здоровью, то ли копается в себе. Также сказали, что он ждет нас, и в особенности меня, с тем, чтобы посмотреть мои работы. Мама обрадовалась неизмеримо больше, чем я. Она выбежала из дома и направилась за человеком, принесшим эту весть, чтобы уточнить, где мы можем найти Андрея? Я тут же ринулась собираться. По обыкновению, с дороги я была растрепанная, со спутавшимися волосами, неумытая, негодная. Меня одолела какая-то неуместная для такого случая неспешность. Было чувство, будто я иду на свой автобус, ничуть не ускоряясь, хотя прекрасно вижу, что двери вот-вот закроют.

Маме сказали, что Андрея мы найдем в лесу, на какой-то старой даче, похожей на усадьбу. Ночь к этому часу стала невероятно темна, все вокруг приобрело чернильно-синий оттенок. Глаза никак не привыкали к мраку, и шли мы почти наощупь. Наконец невдалеке показался дом. Андрей тогда собирался на прогулку в лес и не испытывал никакого энтузиазма по поводу нашего визита. Мы прошли в дом. Андрей широкими шагами устремился в гостиную, я нерешительно поплелась за ним, а мама почему-то осталась в прихожей, как если бы привела меня к врачу, но сама в кабинет заходить не стала.

Андрей едва взглянул на меня и принялся угрюмо ходить по комнате, то и дело переставляя предметы с места на место. Он сказал, что уже все отсмотрел. Говорил многословно и косноязыко о том, что не стоит мне снимать кино, что дико посредственно выходит, дурно, что если я хочу заниматься не своим делом и транжирить отпущенное мне время, то лучше способа и не найти. Я молча соглашалась и сидела, опустив голову, стараясь не смотреть на Андрея. Хотя, казалось бы, никаких иллюзий у меня не было и раньше, но теперь я ощущала разочарование, растерянность, даже где-то обиду на него, хотелось плакать. Обратно уснуть так и не удалось.