"Премьера Голоса": Повесть Юрия Москаленко "Тайна старой шкатулки" (часть 5-я)

[Иллюстрация @konti]

Юрий Москаленко (на Голосе @biorad) - уже состоявшийся, опытный автор. Он начинал как детективщик и в этом качестве был принят в Союз писателей в 1992 году. Сегодня Юрий Москаленко представляет нам пятую часть своей повести.

[Иллюстрация @konti]

ТАЙНА СТАРОЙ ШКАТУЛКИ

(Продолжение. Часть 1-я, Часть 2-я, Часть 3-я, Часть 4-я)

Часть 5-я

И опять он был разбужен жарким поцелуем. Как и раньше не успел ничего сказать, потому что женщина произнесла отнюдь не волшебное слово: «Т-с-с-с».

Они целовались, жгуче ласкали друг друга. Правда, гостю вдруг показалось, что привкус у поцелуев на этот раз другой, более пряный, что ли? Но разве будешь задумываться об этом в такие мгновения?

Он несколько раз пытался перевести их ласки в другую плоскость. Но она сдерживала его порывы. Наконец, девушка окончательно сдалась, прижалась лопатками к ложу и лёгким движением руки дала понять: пора.

И тут же в коридоре послышались чьи-то шаги.

– Я не хочу, чтобы она застала меня…

– Как в первый раз, – вздохнул Предслав. – Третьего раза я не выдержу…

На этот раз старик Морфей не стал его долго испытывать, а напустил дрёму практически сразу.

И снова всё повторилось. Горячие женские ласки, попытка подступиться к большему, шаги в коридоре и побег…

Утром Предслав проснулся совершенно разбитым. Голова раскалывалась, внизу живота ныло, в горле пересохло. И потом утро это было или полдень, а может, уже часа три, узнать было невозможно. В комнате по-прежнему не было видно ни зги.

Внезапно гостя охватило ужасное подозрение. Анализируя свои ночные кошмары, он вдруг представил, что в его комнате была не одна женщина. Во-первых, запах. Он был различен все три раза. Во-вторых, формы. В чём-то они были одинаковы, но структура кожи всё же отличалась. И, наконец, волосы – в третий раз они были более жёсткие, чем первые.

Значит, с ним кто-то специально игрался? Как лиса с мышью. Разжигали страсть с тем, чтобы в самый решающий момент резко остановиться? Но для чего, с какой целью?

Любопытно, кто это был? Можно допустить, что Геля. Невероятно, однако к нему могла заглянуть и Ирена, он почувствовал по её некоторым взглядам, порывистым движениям...

Была ли ещё третья? Не связано ли это с тем, что говорила Ирена. Он вспомнил её фразу почти дословно: «Панночки, конечно, у нас нет, так что в этом плане беспокоиться нечего. Но есть другие шалости».

Художник попытался прокрутить в мозгу свои ночные переживания. Все три женщины появились в его комнате очевидно со стороны двери. Он чувствовал волны более прохладного воздуха. А куда они потом исчезали?

Отправились обратно к двери? Вряд ли. Они рисковали столкнуться с тем, кто вышагивал или вышагивала в коридоре. Разминуться было невозможно, коридор не такой уж и широкий. А тем более, когда людей чуть раскачивает от недосыпания и их моторика нарушена. Пытаться выскользнуть через дверь – не имеет смысла. Но ведь куда-то они всё равно девались?

Прятались под кроватью? До сих пор находятся там же?

Парень опустился на колени и пошарил рукой под кроватью. Никого. А что если она забилась под стенку?

Он прогнулся спиной под кроватью, нащупал противоположную стенку, как ему показалось, на уровне 20-30 см от пола. Опустил ладонь ниже, ближе к полу.

И тут что-то острое укололо его указательный палец! От неожиданности художник взвился, больно ударился спиной в кровать, приподнял её, но от резкой боли потерял сознание.

…Очнулся он от того, что кто-то плескал на него водой из хрустального стакана.

– Сэр?

Конечно же, это был слуга Пол. Но знает ли он ещё какие-то слова кроме этого?

В комнате трещала небольшая свечка, света она почти не давала. Но Предслав заметил, что со вчерашнего его прихода в комнате мало что изменилось, разве что кровать чуть-чуть сдвинута.

– Пол, позови срочно хозяйку!

– Мэм отсутствует.

– А юная леди?

– Тоже отсутствует.

– Куда они делись?

– В Лондоне, сэр. У них есть дела.

– Какое сейчас время?

– Три часа пополудни.

– Я так долго спал?

– Сэр, я не решился вас будить.

– А когда они вернутся?

– Об этом никто не знает. Может быть, сегодня под вечер. Но если что-то не получится, то, очевидно, завтра.

– А чем мне сегодня заниматься?

– У меня есть инструкции: воспрепятствовать вам, если вы решитесь покинуть замок. Всё остальное не возбраняется.

– Могу я осмотреть замок?

– Я не получил на этот счёт никаких распоряжений. А если так, то, боюсь, это невозможно. Вам можно воспользоваться библиотекой, она здесь состоит из десятков тысяч томов. Но вначале вопрос: вы голодны?

– А вы как думаете? Давайте, вы проведёте меня в библиотеку. И туда подадите завтрак. Это не расходится с традициями этого замка?

– Расходится. Библиотека – это святыня, в ней хранятся летопись замка и родовая книга. Так что давайте так, вы позавтракаете в столовой, а потом я проведу вас в библиотеку.

На том и порешили. Предслав наскоро, к вящему неудовольствию Пола, запихнул в рот тосты с беконом, запил это чаем и, промокнув губы салфеткой, загремел стулом, выбираясь из-за стола.

Ему не терпелось пролистать историю рода. Может быть, эта рукопись поможет пролить свет на ночные происшествия?

Рукопись была на английском языке, так что первые её записи, относящиеся явно к средневековью, Лянцкоронский разобрать, как ни тщился, так и не смог. Только отрывочные фразы. В основном имена и даты. Родился, женился, умер. Но как он ни старался выстроить хотя бы на бумаге генеалогическое дерево, ничего у него не получилось: слишком много хитросплетений. Всё равно, что многожильный кабель -- неизвестно, где «выплывет» жила красного цвета. Будь его воля, он бы запретил жениться на кузинах или выходить замуж за кузенов. Хотя понять этих графов было не так трудно: ровню в округе им отыскать было сложно, а отдавать свою кровиночку за свинопаса мог решиться далеко не каждый. Любовь любовью, а кровь голубую мешать с мужицкой – самое последнее дело.

Гость терпеливо листал фолиант, отмечая, что с каждым новым веком знакомых слов становится всё больше и больше. И вдруг на одном листе он увидел буквы, словно налитые кровью. За полтора века алая краска литер нисколько не выцвела, она взывала к каждой клетке. Как художник он не мог не отметить, что человек, который их оставил на странице, писал в страшном волнении, нисколько не заботясь о том, чтобы всё было ровно и красиво.

Надпись гласила: «Any painters in no event!» или «Никаких живописцев, ни в коем случае!».

(Продолжение следует)