Встреча

 — Ну наконец-то! Я заждался!
Обнимает с разбегу. Объятия жаркие, крепкие, табачно-кофейные.

— Побежали скорее! У меня каштаны цветут! И липы… и черешни… и… И…
Задыхается от восторга — не терпится показать все. 

— Подожди, — говорю, — у меня чемодан, сумка… Разобрать надо.

— Что, что привезла? Креветок опять? Куркуму? Финики? Вино «Сегаль»?

— Да. — смущенно отвечаю я. Мне кажется, он всегда немного обижается, совсем чуть-чуть. И обычно начинает ворчать: «Ну зачем? У меня что, вина нет? Ты же любишь мое вино! Мое еще вкуснее вашего! А креветки зачем? У меня ведь шикарная плескавица*…и роштиль*… на каждом углу…» 

— Ну так, — говорю. — Для мамы, для друзей. Ну вот к Душке и Слободану, например, в гости пойдем, возьмем бутылочку вина и финики, посидим вечером… Ну не ворчи, а?

— Ладно. Что я, в самом деле, разворчался, как старикашка…Побежали, побежали скорее!

— А ты и есть старикашка — древний-древний! Может, посидим хотя бы минутку, кофе попьем, я устала с дороги…

— По пути попьешь — у меня много кофейных мест! И отдохнешь тоже по пути. Беги и отдыхай! И все равно тебе нужно в полицию — получить «белый картон*»!

Вздыхаю.

Возразить нечего.

Упорный старикан, однако! 

И вот мы в трамвае. Я, мама и он — бежит за окном. Мелькают стены домов, исписанные граффити и дождем; крошечные киоски, заваленные фруктами-овощами, и умилительные башенки ювелирного «Рапапорт». 

Остановка.

Жадно разглядываю одноэтажный дом в грязно-розовой побелке и с пышной геранью на подоконнике. Наслаждаюсь тонким узором связанной вручную белоснежной занавески, прикрывающей окно… На подоконнике — стопка журналов, подсвечник и… Трамвай тронулся дальше — у него свой жизненный путь. Огорченно вытягиваю шею — дом неизбежно отдаляется, вместе с ажуром занавески, журналами неизвестной тематики, тусклым подсвечником и еще чем-то… Так и не узнаю. Еще одна тайна, забытая мною где-то у остановки недалеко от Цветочного рынка… 

 — Расстроилась?
Вздрагиваю одновременно и от внезапности, и от проницательности спрашивающего. Да, от него «нИшта*» не скроешь... Ощетиниваюсь: «Да не очень-то и хотелось узнать!»
Он смеется — простодушно, заливисто. 
Я рассерженно дуюсь. 
Он панибратски хлопает меня по плечу и бежит дальше. Едем, едем.
За окном мелькают пекары*, месары*, фарбары* и златары*, чьи-то припаркованные машины и мопеды; старушки, ведущие своих внуков за ручку домой, и упрямые внуки, пытающиеся вести старушек в кафе-мороженое… Вот витрина с люстрами, плафонами, торшерами, абажурами… Особенно один приглянулся: в виде большого факела, и даже тряпичное пламя колышется совсем как настоящее… 
— Может, нам на балкон красоту такую?
— Да на кой черт — лениво отвечает мама.
Действительно. Займет полбалкона и будет собирать пыль. Мама права. Эх, мне б хоть каплю ее спокойствия и рассудительности. Придирчиво осматриваю свои запыленные непрактичные полусапожки из тонкой бледно-розовой замши…
Едем, едем.За окном крошечный бархатно-малиновый домик с бирюзовыми окошками и такого же цвета дверью, над ней — вывеска «Бифе Радио Москва». Местные любят такие сочетания: красный-зеленый, желтый-фиолетовый… А если вдруг синий — то, конечно, оранжевый. Выглядит жизнеутверждающе. Ну что ж, это объяснимо: сложная история, тяжелые события. И эти яркие контрасты как бы вопреки. И правильно! Над дверью — малюсенький черепичный козырек. Улыбаюсь и смахиваю слезинку умиления. Мне очень хочется погладить этот домик, ну хотя бы чуточку. Точнее, половинку домика: в красном бархате лишь одна половинка, а вторая — заунывно желтая, с линялой маркизой небесного когда-то цвета. На маркизе старательная рука вывела ядовитой охрой «Sve po 90», и, немного поразмыслив и почесав затылок, добавила также и на дверь: «Za svakog». Я улыбнулась своему вольному переводу: «Все по 90 для всякого».

— «Для каждого!» — поправила мама.

— Не, пусть будет «для всякого»! — возразила я. 

Вот интересно, что там интересного?.. И всего-то по 90… 

Но неугомонный трамвай уносил «всякую» обладательницу хищных глаз, в очередной раз не успевшую выскочить на остановке, все дальше и дальше (или наоборот — ближе и ближе?) вместе с очередными тайнами: какой он, этот домик — два в одном? Кого в нем больше: гостеприимного бархатного сангвиника или бледно-желтого меланхолика?.. И было ли там что-то, чего мне не хватает для полного счастья, и всего-то за 90?.. 

 Едем, едем.
Мелькают кусты, повороты и переулки, дырявые заборы и аккуратные оградки; чистенькие новостройки и цыганские бараки. А вот и цветочный рынок — каждую весну мама покупает здесь цветы на балкон и для клумбы во дворе, около подъезда. У входа на рынок стихийные палатки со всяким барахлом: новодел вперемешку с антиквариатом, старые журналы и современные книги, растоптанные чьими-то ногами туфли чрезвычайно модного в начале 19 века фасона промеж картин неизвестного, но талантливого художника… Рай для Плюшкина вроде меня! 

 В прошлый раз я долго разглядывала золотой купол старинной люстры и позелененную временем медную менору. Но, к маминому счастью, в тот прошлый раз руки мои были заняты двумя увесистыми горшками с восторженными петуниями. Сейчас же я абсолютно свободна, бодра и весела! 

Бросаю взгляды на маму и нетерпеливо ерзаю: сейчас двери закроются, и мы не успеем выскочить, и трамвай унесет нас дальше… Прочь от всей этой красоты невообразимой… Мама непоколебима (или делает вид). На лице ее явно проступает мысль: «Да на кой черт…»
Пытаюсь смириться.
Смиряюсь.
Соглашаюсь с мамой. 
И действительно…

Смотрю в окно — в мире еще много интересного и помимо подбитых, но гордых хрустальных люстр, потертых плюшевых ковров и старых журналов с уже пережитыми и забытыми, никому не интересными, кроме меня, новостями… 

— Да-да! — хохочет он, прочитав мои мысли.Я начинаю злиться: все знает про меня, а у самого — сплошные тайны и загадки! «Следующая остановка…» Наша! Мама уже стоит у выхода и машет мне рукой: выходим! Я, сердитая, пробираюсь через толпу пассажиров. 

— А давай вечером на Теразие*, а там в каком-нибудь ресторанчике посидим? А еще по Калемегдану* можно пройтись, да? И по набережной кружок сделаем. И в Дорчол, Дорчол*! 

Я молчу. Дуюсь на него и молчу. Пусть сам с собой гуляет, вот!!! 

— Эй, ну ты чего – обиделась? Я ж любя…Смущенно-виновато дарит мне цветущую черешню, целое дерево.

— И я тебя люблю, Белград! 

            ___________________________________________________________

Плескавица — популярное в Балканских странах блюдо в форме котлеты особо крупных размеров.

Роштиль — это печь, в которой жарят плескавицу. Впрочем, и плескавицу тоже можно назвать роштилем. Это и способ приготовления блюда, и само блюдо. 

«Белый картон» — документ с информацией о регистрации иностранца по месту временного пребывания в стране. 

нИшта — сербское «ничего» 

пекара — пекарня

месара — мясная лавка 

фарбара — магазин красок

златара — ювелирный

Теразие — центральная площадь Белграда с шумной прогулочной улицой. 

Калемегдан — крепость, исторический памятник Белграда, расположенный на берегу Дуная. Название образовано от турецкого «Kale» («крепость») и «Megdan» («битва»). Рядом с крепостью находится чудесный парк Калемегдан. 

Дорчол — старинный район Белграда. Название представляет собой синтез двух турецких слов: «dört» («четыре») и «yol» («дорога»), то есть — «перекресток четырех дорог».