Одна, но пламенная страсть

Сказка-несказка

1

Надежда Степановна, утихомирила таймер, выключила телевизор, заглянула в Настенькину комнату. Девочка увлечённо рисовала. Сразу, как только вернулись с ней с прогулки, поспешно бросила на пол лист бумаги, обложилась фломастерами и вот уж второй час трудится, не отрываясь. Глядя на этого ребёнка, Надежда Степановна не раз удивлялась. Сравнение со своими детьми было не в их пользу. То ли время было другое, то ли воспитывала их неверно — ни один из её собственных детей в этом возрасте не был столь рассудителен и усидчив. Может быть, потому и достигли они в жизни не так много. Не то, что Лариса — Лариса Ивановна — Настина мать. Серьёзная дама, ничего не скажешь. В свои тридцать два вершит такими делами, что и не каждому мужику дано. Похоже, дочь вся в неё. Или в отца. Но о нём в этой семье упоминать не принято. Словно его и не было.

— Настя, детка, через пятнадцать минут мы должны выходить. Сегодня у тебя фигурное катание, не забыла? А ты ещё сок не пила и не собрана совсем. Бросай свою каляку-маляку — потом дорисуешь. Никуда она без тебя не денется!
— Надежда Степановна, я никогда ничего не забываю, а выпить сок — это минутное дело. Мне осталась всего чуть-чуть, и я уже иду! — Пятилетняя Настенька лихо нанесла по краям две причудливые загогулины, поднялась с пола, держа за углы густо размалёванный лист, важно зашагала на кухню и пришпилила свежеиспечённое произведение к холодильнику.

Лариса приоткрыла дверь и испытующе посмотрела на Никаса:
— Может, останешься?
— Уже поздно. Ты же знаешь, у меня завтра открытие персональной выставки. Я целых две недели весь на нервах.
— Значит, уходишь?
— Ну что ты! Я был очень рад тебя повидать, и этот вечер — спасибо тебе — всё было прекрасно. Но мысли о выставке изматывают. Ты же понимаешь, как она для меня важна. Дэвид — который из канадского посольства, ты его знаешь — обещал привести тётку, от которой зависит получение гранта и, может быть, даже спонсорское роуд-шоу в Америке! В общем, сегодня я не могу у тебя остаться. Считанные часы до открытия, а у меня ещё не готова центральная инсталляция! Я выжат, как лимон! Ни одной творческой идеи за душой...
— А ты не мудри, будь проще. Вон, как моя Настёна: что ни день — то шедевр.
— Да, у тебя талантливый ребёнок, я знаю. В её возрасте быть талантливым легко...
— Постой-ка! — Лариса тихо прошла в детскую комнату и вернулась с рисунком. — Держи, это тебе для вдохновения...
Возникла пауза: буйство красок, созданное детским воображением, безотчётно притягивало. У Ларисы вдруг родилась толковая идея насчёт выгодного бизнеса с канадскими партнёрами. Бросив взгляд на часы, она прикинула, что, невзирая на пятницу, ещё не поздно сделать пару деловых звонков. Романтическое настроение улетучилось — ему на смену пришёл азарт только что созревшего коммерческого проекта.
— Я действительно могу взять это с собой? — поинтересовался Никас, погрузившийся под воздействием рисунка в собственные размышления.
— Да, разумеется. Не думаю, что Настя будет против...

Ни отсканированные с увеличением копии, ни отчаянные попытки наспех повторить композицию в масле не дали того притягательного эффекта, который неведомым образом присутствовал в детских каракулях. Не придумав ничего лучшего, Никас пошёл на отчаянный шаг и поместил Настин рисунок в центр своей главной инсталляции, которая, как ни странно, тут же приобрела идеально законченный вид. После этого на открытии выставки у него было на удивление благодушное настроение. Критики бойко хвалили художника, это было непривычно. Первые два дня наплыв посетителей был весьма скромным. Но затем стало происходить нечто мистическое. Несмотря на будни и скромную рекламу, откуда ни возьмись, возникло большое количество желающих попасть в галерею современного искусства. Некоторые приходили по несколько раз, с друзьями и без. Отстояв в очереди и пробежав по лабиринту невнятных экспозиций, посетители в основном подолгу задерживались у главной инсталляции. Учитывая необычный всплеск любви горожан к автору, доселе известному лишь в узком кругу, хозяин галереи Давид Царапашвили сам позвонил Никасу и радушно, по-отечески, предложил продлить выставку на две недели без дополнительной платы за аренду. А ещё в эти дни Никас как никогда плодотворно поработал в своей мастерской, покрывшейся за долгие недели и месяцы творческого кризиса неприличным слоем пыли. В просветлённом сознании открылся какой-то важный шлюз — креативные идеи буквально захлёстывали его...

Аномальный ажиотаж вокруг новой персональной выставки добавил неожиданных хлопот изнывающим от скуки работникам галереи. Возмущенная резко возросшим объёмом работы дородная уборщица бальзаковского возраста, чуждая идеалам концептуального направления в искусстве, демонстративно уволилась, посчитав, что в соседней парикмахерской ей будет и полегче, и повеселей. В конце концов, её уже давно туда звали, там всегда работает телевизор, и можно смотреть не какую-то лунатическую мазню, а нормальные человеческие сериалы.

Клавдия Сергеевна, пенсионерка из соседнего переулка, а в прошлом педагог со стажем, пришла мыть полы на полставки, пока менеджеры галереи подыскивали в штат новую сотрудницу. Пройдя по залам, она подивилась абстрактным работам богемного мастера. Пора было приступать к влажной уборке, но в галерее всё ещё бродила какая-то иностранка с шикарным заморским рюкзаком и тремя детьми дошкольного возраста. Клавдия Сергеевна решила вежливо переждать. Бесцельно прохаживаясь, будто назло с черепашьей скоростью, иностраночка скучающим взором скользила по картинам и скульптурным композициям. А в это время её отпрыски резвились, как хотели: носились с воплями по коридорам, швыряли друг в друга какими-то огрызками, хватались за экспонаты и гримасничали. Клавдию Сергеевну невоспитанные дети всегда раздражали, а подобная возмутительная вседозволенность так и подавно. Ну, она и не сдержалась, профессионально шикнула на ретивую троицу. Дети вмиг скуксились и побежали жаловаться. Иностранная цаца холодно зыркнула в сторону Клавдии Сергеевны и, припечатывая к каждому слову раскалённое тавро царственного презрения, продекламировала:
— Bobby, Frankie, Johnnie! Let's move out of here, boys! It's a horrible place! This country has no respect for freedom!

Клавдия Сергеевна подмела в коридорах, взялась за швабру. Присмотрелась к большой пространственной композиции:
— Вот же, засланцы! И тут напоросячили! — решительным жестом педагога со стажем Клавдия Сергеевна сорвала с главной инсталляции детские каракули, показавшиеся ей неуместными.

Оранжевый мусоровоз вывернул из металлического чрева свежую порцию городского мусора, обдал Вячеслава сизым дымком дизельной гари и с лязгом покатил в сторону шоссе. Вячеслав привычно вспорол острым прутом толстый чёрный полиэтиленовый мешок. Ветер, всегдашний обитатель Витьковской свалки, подхватил бумаги, ещё недавно пребывавшие в гордом звании офисных документов, и цинично закрутил в маленьком вихре. Прямо в ноги Вячеслава ударился полусмятый, ярко разукрашенный листок.
— Ишь ты, каляка-маляка какая! — добродушно ухмыльнулся Вячеслав и присел, чтобы получше рассмотреть симпатичные загогулины. На него внезапно хлынула невидимая и непонятная гипнотическая волна. В голове вдруг всё чудесным образом преобразилось, и из глубинных пластов подсознания легко и непринуждённо выплыла... та самая формула!

Остаток дня Вячеслав был сам не свой. Радуясь, словно ребёнок, он подходил к испитым мужикам из бомжацкой артели, тряс детскими каракулями и запальчиво объяснял каждому значение вновь обретённой формулы, на поиски которой он в своё время безуспешно потратил почти пятнадцать лет жизни. Мужики сначала безразлично хмыкали, затем стали отплёвываться и, наконец, собрались в сторонке и перетёрли меж собой насчёт малахольного поведения Славика. Вскоре к нему подошёл авторитетный Валера-Грач:
— Зря ты это, Аркадьич. Зря людей будоражишь. Я тебя, конечно, уважаю, ты — мужик башковитый, курчатовский, кажись, физик-теоретик. Но, пойми, не один ты здесь такой. Мало ли кто когда чего изобретал... Ты с нами давно, наш кодекс знаешь — живёшь, так живи себе, но о прошлой жизни помалкивай. У всех воспоминания — и незачем зря людям душу ворошить. Пойми, коллектив недоволен. В общем, мужики решили...

Покурили молча и разошлись в разные стороны.

Лариса Ивановна успешно реализовала канадский контракт и заработала несколько миллионов в твёрдой валюте.

Никас не только получил грант канадских меценатов. Его последними работами неожиданно заинтересовался Музей Гугенхейма.

У Клавдии Сергеевны, ни с того, ни с сего, обнаружился талант детской писательницы. К осенней ярмарке одно питерское издательство готовится опубликовать сразу три её книги.

Вячеслав Аркадьевич в тот же день ушёл с Витьковской свалки. На перекладных электричках добрался до города Осташкова, прибился к монахам Ниловой пустыни. Сделанное им научное изыскание недавно произвело фурор на Стокгольмском физическом симпозиуме. Не исключено, что лет через пятнадцать, когда люди научатся применять описанный им метод, это открытие может получить высокую оценку Нобелевского комитета.

В порыве озарения Надежда Степановна сняла с книжки свои пенсионные накопления и самозабвенно занялась воспитанием собственной внучки. Тренеры и педагоги пророчат девочке блестящее будущее.

В жизни ещё примерно десяти тысяч человек произошли разные чудесные перемены. Да и в целом, атмосфера в городе заметно улучшилась. Оптимизм, казалось бы, навсегда утерянный хронически усталыми и угрюмыми людьми, стал постепенно к ним возвращаться.

После уроков Настенька запоем читает умные ветхие книжки из старой фамильной библиотеки и подолгу рассматривает гравюры Гюстава Доре. Новая няня в это время смотрит на кухне телевизор...