Кармическое имя

Алёшка старше меня года на два, он - сын моей двоюродной сестры. На летних каникулах мы встречались с ним у бабушки, куда прибывали для «присмотра»: я - из города, а Алёшка - из соседнего села. Каждое утро я обнаруживала его веснушчатую рожицу у окна горницы. Он терпеливо ждал на скамейке у палисадника, и стоило мне пошевелиться, его круглые глаза тотчас появлялись над подоконником.
-Проснулась? Пошли в сад?
-Куда опять? Дай ты ей хоть молока-то выпить, - вздыхала бабушка.
Яблоневый сад, шалаш на крутом пригорке у леска и заброшенный сарай... Тайных мест было немного, но все они были надёжные. Алёшка, ярый фанат «Четырёх танкистов и собаки», рассказывал мне все серии подряд во всех возможных вариантах:
-Тут он пестик достаёт и ка-а-а-к даст фашисту, собака - прыг ему на грудь, а он – бац ей!
Алёшкины глаза горели, рыжий чуб метался из стороны в сторону, он приседал, прыгал и делал кувырки через голову. Иногда я теряла нить повествования и уже плохо понимала, кто тут ползёт передо мной с деревянным пистолетом: танкист, собака или сам Алёшка?
Устав, он валился на спину и мечтательно смотрел в небо. Тут приходила моя очередь. Прошлой зимой я прочитала «Всадника без головы», и хоть чтиво не очень подходило для девятилетнего ребёнка, я знала, чем удивить Алёшку.
-Без головы? На коне? Ну, ты даёшь! - Алёшкиному восторгу не было конца, как будто это я сочинила историю про далёкие прерии.
Драматическое повествование прерывалось нашими прогулками по яблоневому саду, где я садилась под деревом прямо на песок, а Алёшка, бегая, как заяц, собирал яблоки и кидал мне их в подол ситцевого сарафана, приговаривая:
-Ешь-ешь давай! А хочешь, я тебе вон то, самое большое, с верхушки достану?
Я не знала, чем ещё отблагодарить его за заботу и внимание. Он, как коршун, кружил надо мной, высматривая опасность. Вечером, уходя домой, Алёшка говорил местным пацанятам:
-Ещё раз узнаю, что песком в неё кидали, оборву руки, и ,сделав многозначительную паузу, добавлял,- и уши тоже.
Обернувшись на тропинке, через плечо бросал мне уверенным голосом:
-Если что, сразу мне говори…
Я молча кивала ему головой и бежала к калитке.
Летнее время коротко. Дни бегут за днями и вот уже виден конец тёплых дней. В один из дней уходящего лета Алёшка, вдохновлённый моим рассказом о прериях, решил прокатить меня на лошади. Взрослые ушли на работу, а бабушка в то утро отлучилась на дальний огород, «проведать урожай».
Момент был выбран самый подходящий, тем более что Алёшке иногда разрешали сводить коня к реке. Одев на коня уздечку, он бросил ему на круп ватник, подсадил меня и запрыгнул сам. Верхом мы выдвинулись к переулку, что вёл от дома к реке. Думаю, Алёшка, хотел прокатить меня галопом, потому и ударил пятками в бока. Конь рванул вперёд, а мы вместе с ватником покатились по дорожке в заросли лопухов. Я даже испугаться не успела, а вот Алёшка… Он бегал вокруг меня, трогал мои руки и ноги, дул на разбитую коленку, потом принёс лист подорожника и, поплевав на него, прилепил к ссадинам. Обратно мы шли пешком, ведя коня под уздцы.
-Бабушке только не рассказывай,- тихо попросил он
Вот, дурак! Да разве я могла его предать?
Вечером, засыпая, в голове мой кружились лопухи, конь, Алёшкины испуганные глаза…лопухи, глаза, дорога. Детское сознание бередили странные чувства. Мне нравилось, как он испугался за меня, нравился и он сам… но Алёшка-брат, как может брат нравится?
Время шло, мы росли и наши встречи ограничивались парой раз в год, на свадьбах-похоронах многочисленной родни.
При встрече Алёшка выбирал момент и, подойдя вплотную, глядя мне в глаза, спрашивал:
-Дела-то как у тебя?
Я неизменно отвечала: «Всё хорошо».
Но одно обстоятельство не давало мне покоя. Стоило на горизонте появиться воздыхателю с именем Алексей, мои подруги говорили:
-Ну, всё, будет опять «от ворот поворот»…
-Кармическое имя! - смеялась я им в ответ.
Последняя наша встреча была совсем грустной. Он приехал чуть позже и стоял поодаль, оперевшись о невысокий забор. Его взгляд я поймала затылком. Обернувшись, увидела его пристальный уставший взгляд. Я знала, что он тяжело болен и скоро, возможно, не станет и этих редких наших встреч. Всё та же забота читалась в его глазах: «Всё ли будет с тобой ладно, будет ли кому тебя защитить, когда я уйду?»