Месяц кеты

Когда оживают нанайские национальные сёла

В 2010 году переписчики насчитали в России двенадцать тысяч нанайцев — коренного малочисленного народа Дальнего Востока. Фотограф Алексей Павлов снял, как сегодня выглядят традиционные деревни в Нанайском районе Хабаровского края, а языковой активист Василий Харитонов рассказал о современных шаманах, одежде из рыбьей кожи и месяце ловли кеты, когда в посёлки приезжают городские жители, и там снова звучит нанайская речь.

На берегах Амура в Хабаровском крае находится Нанайский район — родная земля нанайцев, народа, название которого — нани — можно буквально перевести как «люди (этой) земли».

Нанайцы исторически складывались из разных сообществ, и объединяющее самоназвание появилось у них сравнительно недавно. Некоторые нанайские рода (а сейчас это фамилии, иногда немного искажённые русскоязычным написанием) происходили из других народов. Например, Самар, Киле и Дигор — эвенкийского происхождения, а часть самого крупного, и, говорят, когда-то княжеского рода Бельды связана с нивхами.

В нанайском языке помимо родственных связей с другими тунгусо-маньчжурскими языками улавливают заимствования из монгольских языков (например, слова «лошадь», «серебро»), маньчжурского («учиться», «книга»), китайского («огурец» и другие огороднические термины) и русского (терминология из советских реалий, позднее вся городская терминология) — хотя сегодня нанайцы почти полностью перешли на русский язык.

К середине XVII века до нанайцев дошли русские экспедиции, а в середине XIX века среди них заработала православная миссия: к 1897 году уже 82% населения числились православными. Сейчас нанайцы здесь скорее скажут, что они неверующие. Хотя традиционные представления о мистическом мире у них ещё есть: пожилые опасаются говорить о таких вещах, как «хозяин места», но могут рассказать несколько историй про «сильных шаманов».

Есть, например, одна нанайка, которой по наследству достался бубен, и как будто одновременно с этим она начала «что-то ощущать» (хотя пока он ещё не дошёл до неё, «застряв» у другого родственника). Другая женщина проводит психолого-мистические сеансы, связанные скорее с понятием «экстрасенс», чем с традиционным шаманством. Наконец, есть городской парень Алексей Ганагин, который читает про амурское шаманство и ездит консультироваться в национальное село Сикачи-Алян, а потом популяризирует эти знания среди жителей Хабаровска.

Среди нанайцев есть и христиане, не менее десятка-двух человек, чаще неортодоксального течения, но остальные нанайцы сторонятся их сравнительно свежего увлечения.

В 1916 году в результате реформы Столыпина нанайцев причислили к крестьянскому сословию и стали выделять им земельные участки — некоторые перешли к земледелию и животноводству, но рыболовство для нанайцев всегда было на первом месте; в СССР они составляли целые рыболовецкие колхозы. И сегодня в селе может быть лишь один охотник, но рыбак здесь, особенно во время «кетовой» — каждый. Раньше все нанайцы носили одежду из рыбьей кожи, но сейчас этим занимаются лишь отдельные мастерицы, «пакси эктэ най», которые устраивают выставки и продают за немалые деньги свои шедевры в частные коллекции в Скандинавии и Японии. Зато красная икра и рыба у каждого на столе, ведь по закону каждый нанаец может добывать до 50 килограмм лососёвых рыб в год.

Но загрязнение Амура промышленными и бытовыми стоками, а также промышленная эксплуатация его рыбных ресурсов привели к тому, что крупнейшее в стране стадо амурской кеты находится в состоянии депрессии. Это грозит коренному населению лишением основного источника существования. Многие уезжают в города, устраиваются там на заводы или становятся предпринимателями, некоторые возвращаются в сёла работать учителями.

Но пока ещё «дава биани» (месяц кеты) — не просто слова, и в «кетовую» жизнь в сёлах преображается. Горожане тоже могут отложить дела и работу и приехать на рыбалку, например, в деревню к тестю, чтобы погрузиться в мир нанайского языка, который вовсю используется на промысле.

Гостеприимство у нанайцев своеобразное. Где-то позовут в гости с радостью, а иногда, наоборот, действует строгий этикет. Село Дада, например, до недавнего времени состояло почти исключительно из нанайцев. По словам местных жителей, к чужакам здесь относились настороженно, пока Татьяна Моложавая не усыновила нескольких детей, запустив среди соседей целый тренд: около половины детей в «самом нанайском селе» приёмные, причём среди них не только нанайцы. А когда в соседнее село Дубовый Мыс прибыли украинские беженцы, с ними начали дружить, но потом туда привезли бывших заключённых, и нанайцы привыкли быть неприветливыми.

Нанайский язык преподают в школах по учебникам и словарям, заучивая отдельные слова и грамматические правила, но не используя уникальную возможность опираться на владеющих языком родственников. Язык знают, в основном, пожилые люди, используя его только дома, в сфере рыбалки и при общении с лингвистами — помимо российских учёных Софьи Оскольской и Натальи Стойновой к нанайцам иногда приезжают японские и корейские исследователи, финские специалисты по оживлению языков.

Кроме языка нанайцам хочется сохранить культурное наследие, и оно, часто уже в переосмысленном виде, передаётся желающим. Существует около десятка национальных ансамблей, Даниил Иванович Бельды тренирует детей в Дада национальным видам спорта, а его брат Андрей Иванович ездит по всему краю, обучая стрельбе из лука. Летом он, кстати, устроил собственный фестиваль полынного супа, куда пригласил горожан с одной стороны, и местных прославленных поваров — с другой.