Гипер-фильм: Литвинова как продолжение Дорониной
Есть ремейки, которые не могут жить своей жизнью – а только как приложение к оригиналу. Но и при своей откровенной вторичности они прекрасны: настолько, что их, пожалуй, стоит выделить в особый жанр; что-то вроде “послесловия”. Или “послефильмия”, если речь о кинематографе.
Именно к таким вторичным (без негативных коннотаций) фильмам относится “Небо. Самолет. Девушка” авторства Веры Сторожевой (режиссура) и Ренаты Литвиновой (сценарий и главная роль).
Если смотреть фильм, ничего не зная об оригинале Радзинского-Натансона, то в “Небе. Самолете. Девушке”, пожалуй, не наберется достаточно признаков для отнесения его к своему биологическому виду – к фильмам. Главный сюжетообразующий принцип молодого Радзинского – поступки героев, не обусловленные никакой логикой – в творении Сторожевой-Литвиновой переходит вообще на весь сюжет; и фильм, без ущерба смыслу, можно смотреть с любого эпизода.
Чтобы этот фильм понравился, его лучше воспринимать не как детище кинематографа – а как фотоальбом, видео-комикс, демонстрацию мастерства оператора в композиции кадра; как подборку красивых фотографий Ренаты Литвиновой в интерьере.
И только если посмотреть “Еще раз про любовь” с Дорониной и Ефремовым-старшим, то на страницах фотоальбома “Небо. Самолет. Девушка” вдруг проступает скрытый текст. Этим текстом ремейк и ценен. Фильм превращается в продолжение истории, закольцованной во времени; истории, которая происходит на следующем витке временной спирали.
В первой сцене мы попадаем в то самое кафе, созданное Радзинским и воплощенное Натансоном, только через тридцать пять лет. Когда-то наполненное людьми, поэзией и танцами, теперь кафе пустует.
- Ну, как дела? Приносит кафе доходы?
- Ой, нет... Только окупается.
А Лара – это Наташа, вернувшаяся с того света, чтобы вновь полюбить и погибнуть. И вот доказательство: она спрашивает у бармена:
- Что-нибудь случилось, пока меня не было?
А Доронина («Как будто Шанели накапали в щи» - пусть эпиграмма избавит нас от необходимости охарактеризовать ее образ) – это же индульгенция для «ненормальной» Литвиновой. Просто диву даешься, если обеих поставить рядом, количеству совпадений. Совпадений таких, что нет-нет да и поверишь, что Литвинова свой образ списала с Дорониной. Ведь у последней – точно такой же зажатый, с придыханием, голос-шепот; и манера повторять слова по несколько раз; и неестественная ломаная пластика; и в стакан обе начинают петь, когда с ними разговаривают; и вид – как с другой планеты... Образ, который создала Литвинова в 2002 году, - это гротескный образ Дорониной из 1968.
Еще один невероятный подарок, который преподнесла судьба новому фильму, - то, что у Олега Ефремова есть сын Михаил Ефремов, сыгравший ту же роль, что и его отец 35 лет тому назад. Чего греха таить, не было бы в обоих фильмах великолепной игры актеров – фильмы утратили бы второй полюс, создающий напряжение; и сюжет, и без того лишенный логики, провис бы бесповоротно.
Симпатии сценаристки-Литвиновой – неприкрыто на стороне Лары (и это нечестно): а иначе с чего бы мы получили дополненный образ Мышки? В первом фильме она просто воплощение невинности (перезрелой и инфантильной). А новая Мышка – просто меркантильная, жалкая завистница. Ну и, по мановению волшебной палочки дуэта Радзинский-Литвинова, под занавес Мышка внезапно и алогично преображается.
Мелодия «Звать любовь не надо» в первом фильме только звучит в сцене прощания Наташи и Евдокимова; а в новом фильме Литвинова исполняет эту песню (правда, в довольно постмодернистской, скажем так, манере).
И самое интересное.
Никто еще не заметил, что Лара, которая летала по безымянным городам в поисках Георгия, вдруг попала в комнату Электрона Евдокирова. (И подожгла ее). Режиссер-то, конечно, Сторожева; но в этой комнате Литвинова-сценарист проявилась вся. Это как будто ее аллюзия на себя саму.
