sophistic
6 лет назадТолстой или право
Толстой или право
Ох, и Лев Николаевич! Что думали о великом художнике его современники? «Блистательный знаток действительности», — признавал Достоевский; «Защитник русской литературы от всякого рода пошлятины», — писал Чехов; Горький восклицал: «Гениальный обличитель», а Владимир Набоков позже провозгласил: «Толстой – солнечный свет русской литературы». Что же говорят наши современные литераторы, лично я не знаю. Может быть что-то, да говорят. Зато мне доподлинно известно, что сказали о Толстом на юридическом факультете одного из крупнейших университетов страны. Довелось однажды слушать выступление студентки юрфака на рядовой конференции. Отличница, спортсменка и просто красавица, с которой невольно связываешь будущее правоохранительной системы, у кафедры заявила: «Толстой не прав!» В чем Лев Николаевич оказался не прав спустя век после своей кончины? А дело было так…
В апреле 1909 года Л.Н. Толстой получил письмо от студента Петербургского университета Исаака Крутика, который, будучи под впечатлением труда профессора Л.И. Петражицкого «Теория права», обратился с просьбой разрешить некоторые сомнения в своих взглядах на значение нравственных идеалов человечества, в частности на их первенствующую роль в человеческом поведении. И. Крутик в письме Толстому написал: «Перечитывая Ваши брошюры, я невольно подхожу к ним с точки зрения пр. Петражицкого и тогда начинаю чувствовать, что стою перед пропастью, — ведь если прав проф. Петражицкий, я должен порвать все те нити, что связывают меня с учением Льва Толстого». Толстой, как и следовало ожидать, ответил не только студенту письмом, а всем, чье философское настроение соприкоснулось с вопросом: что есть наши законы и откуда они берутся. С тех пор понять отношение Толстого к юстиции можно было, не высматривая его за художественной возвышенностью романов и не разбирая религиозно-нравственное учение писателя. Прямота и решительность мысли в письме студенту несколько шокировала власть имущих деятелей, у которых, я думаю, впервые возникло ощущение, что суд вершат теперь над ними. Что еще более поражало, и уже не только властителей, — критика учений о праве и людей, которые занимаются их разработкой.
Получилось у Льва Николаевича, что по «общему всем людям здравому смыслу», формирующиеся на протяжении многих веков отношения между властвующими и подвластными, всегда имели одну суть: властвующие извлекают выгоды, подвластные имеют остатки, будь то земля, орудия производства, результаты труда, свобода и независимость. Такие отношения имеют самые ужасные проявления в форме насилия, войн, рабского труда и голода. Несмотря на это, скрыть негативную сторону подобных отношений возможно, создав систему правил, именуемую законом, и создав учение о праве, которое объясняет, что обязательность исполнения закона лежит не в силе государственного принуждения (того же насилия), а якобы в высших духовных началах каждого человека.
Большая беда общества состоит в слепом веровании людей в законы и различные учения. Толстой пишет: «И тысячи и тысячи молодых людей старательно изучают все эти глупости — еще не беда бы была, если бы только глупости, но гадости, на которых строится этот грубый и губительный обман, и большие миллионы простых людей, доверяя тому, что им внушают "ученые", безропотно подчиняются той неестественной подавленной жизни».
Все у нас раскладывается по полочкам: закон – обман, ученые правоведы – лжецы, а законодатели и правоохранители – вовсе преступники морали. Так читали Толстого в 1909, 1960, 2002, так читал его я и все студенты юридических факультетов страны. И у всех возникает множество разрозненных мыслей и даже чувств, которые трудно собрать воедино. Удивительным кажется, что ученые, идейные люди, вовсе не наделенные властью и, должно быть, близкие по духу Льву Николаевичу попадают под «горячую руку». У молодых людей не вяжется призыв Толстого бросить развращающее занятие юриспруденцией с видением своей жизни: если бросить – что же делать, как же профессия, деньги и, в конце концов, общественное положение? Преподаватели в университетах, посвятив жизнь своей профессии также категорически против идей Толстого, ведь согласится с писателем – признать себя в сути бесполезным, а свой труд искусственно взращенным плодом. О деятелях, занимающихся охраной наших прав и свобод, и говорить не стоит, пусть и дальше о них каждый день упоминают в криминальных сводках в интернете.
На упомянутой мной конференции, наша сегодняшняя героиня, студентка-отличница сказала, что в свое время Толстой был близок к правде, говоря о повальной несправедливости законов, судов, чиновников и господ. Иного мнения невозможно было сформировать, видя грязные тюрьмы, каторгу, адские страдания этапируемых арестантов. Однако наука, так нелюбимая дедушкой Львом Николаевичем, позволила выйти на некий новый уровень юриспруденции уже в советское время, а теперь мы имеем, хоть и далекую от совершенства, но гарантирующую нам защиту соблюдение прав систему, — считает студентка. На один из заключительных вопросов она ответила: «Если опираться не на науку, а, как говорит Толстой, на здравый смысл, то исходя из него, нельзя отрицать, что по закону осуждают и подвергают наказанию действительных убийц, воров и других преступников. Разве это не справедливо? Это было в его время и имеет место быть сегодня. Поэтому отрицать благое значение права, закона и деятельности наших коллег, по крайней мере, сегодня, я считаю неверным. Сегодня Толстой – не прав». И это отнюдь не единичное, а общее мнение студентов, преподавателей и вообще всех, кто занимается юридической, политической или властной деятельностью. Просто об этом чаще молчат, чтоб случайно не подвергнуть сомнению величие русского классика. Вроде бы не поспоришь, но, к сожалению, когда я думаю о честности и совести в правоохранительной системе, мне представляется котёл с кипящей смолой, в который мне предлагают вылить баклажку святой воды (хотя чаще представляется, что воды наберется лишь на пипетку), пытаясь убедить, что многое измениться. Лично я пока не слышал о Доне Кихоте, безумце в погонах, кто готов сразиться с великанами. Если вы встретите, помолитесь за него в храме или просто поддержите добрым словом.
Я против выражения: «Толстой не прав». Лучше скажите, что вы не согласны, скажите: «Толстой прав, но я с ним не согласен». Смею думать, что Лев Николаевич мог бы выразить уверенность, что описанная в письме о праве мерзость прошлого и настоящего относится и к будущему.
Прочитав письмо, многим кажется, что писатель в чем-то заблуждается. Это потому, что его великая идея отказаться от несправедливости власти-подчинения, основанная на нравственно-религиозной истине «любить ближнего, как самого себя, и потому не делать другому того, чего не хочешь себе», вообще не про нас и не про наш мир. Отсутствие властвующих и подвластных, как и государства и устанавливаемых правительствами государств законов – про жизнь, перевернутую с головы на ноги, про общество и людей, которых не существует. Однако Лев Толстой не считал организацию общества без насилия власти утопией. «…Если бы не те коварные и зловредные усилия, которые делали и делают богословы и правоведы для того, чтобы скрыть этот закон от людей, закон этот уже давно был бы усвоен огромным большинством людей», — писал наш дорогой мыслитель. Хорошо бы подумать над этим, да только не нам, юристам. Мы однажды заучили: «уголовно-процессуальные нормы обеспечивают защиту прав и свобод личности...», а иного мы не знаем. И знать не хотим.
В апреле 1909 года Л.Н. Толстой получил письмо от студента Петербургского университета Исаака Крутика, который, будучи под впечатлением труда профессора Л.И. Петражицкого «Теория права», обратился с просьбой разрешить некоторые сомнения в своих взглядах на значение нравственных идеалов человечества, в частности на их первенствующую роль в человеческом поведении. И. Крутик в письме Толстому написал: «Перечитывая Ваши брошюры, я невольно подхожу к ним с точки зрения пр. Петражицкого и тогда начинаю чувствовать, что стою перед пропастью, — ведь если прав проф. Петражицкий, я должен порвать все те нити, что связывают меня с учением Льва Толстого». Толстой, как и следовало ожидать, ответил не только студенту письмом, а всем, чье философское настроение соприкоснулось с вопросом: что есть наши законы и откуда они берутся. С тех пор понять отношение Толстого к юстиции можно было, не высматривая его за художественной возвышенностью романов и не разбирая религиозно-нравственное учение писателя. Прямота и решительность мысли в письме студенту несколько шокировала власть имущих деятелей, у которых, я думаю, впервые возникло ощущение, что суд вершат теперь над ними. Что еще более поражало, и уже не только властителей, — критика учений о праве и людей, которые занимаются их разработкой.
Получилось у Льва Николаевича, что по «общему всем людям здравому смыслу», формирующиеся на протяжении многих веков отношения между властвующими и подвластными, всегда имели одну суть: властвующие извлекают выгоды, подвластные имеют остатки, будь то земля, орудия производства, результаты труда, свобода и независимость. Такие отношения имеют самые ужасные проявления в форме насилия, войн, рабского труда и голода. Несмотря на это, скрыть негативную сторону подобных отношений возможно, создав систему правил, именуемую законом, и создав учение о праве, которое объясняет, что обязательность исполнения закона лежит не в силе государственного принуждения (того же насилия), а якобы в высших духовных началах каждого человека.
Большая беда общества состоит в слепом веровании людей в законы и различные учения. Толстой пишет: «И тысячи и тысячи молодых людей старательно изучают все эти глупости — еще не беда бы была, если бы только глупости, но гадости, на которых строится этот грубый и губительный обман, и большие миллионы простых людей, доверяя тому, что им внушают "ученые", безропотно подчиняются той неестественной подавленной жизни».
Все у нас раскладывается по полочкам: закон – обман, ученые правоведы – лжецы, а законодатели и правоохранители – вовсе преступники морали. Так читали Толстого в 1909, 1960, 2002, так читал его я и все студенты юридических факультетов страны. И у всех возникает множество разрозненных мыслей и даже чувств, которые трудно собрать воедино. Удивительным кажется, что ученые, идейные люди, вовсе не наделенные властью и, должно быть, близкие по духу Льву Николаевичу попадают под «горячую руку». У молодых людей не вяжется призыв Толстого бросить развращающее занятие юриспруденцией с видением своей жизни: если бросить – что же делать, как же профессия, деньги и, в конце концов, общественное положение? Преподаватели в университетах, посвятив жизнь своей профессии также категорически против идей Толстого, ведь согласится с писателем – признать себя в сути бесполезным, а свой труд искусственно взращенным плодом. О деятелях, занимающихся охраной наших прав и свобод, и говорить не стоит, пусть и дальше о них каждый день упоминают в криминальных сводках в интернете.
На упомянутой мной конференции, наша сегодняшняя героиня, студентка-отличница сказала, что в свое время Толстой был близок к правде, говоря о повальной несправедливости законов, судов, чиновников и господ. Иного мнения невозможно было сформировать, видя грязные тюрьмы, каторгу, адские страдания этапируемых арестантов. Однако наука, так нелюбимая дедушкой Львом Николаевичем, позволила выйти на некий новый уровень юриспруденции уже в советское время, а теперь мы имеем, хоть и далекую от совершенства, но гарантирующую нам защиту соблюдение прав систему, — считает студентка. На один из заключительных вопросов она ответила: «Если опираться не на науку, а, как говорит Толстой, на здравый смысл, то исходя из него, нельзя отрицать, что по закону осуждают и подвергают наказанию действительных убийц, воров и других преступников. Разве это не справедливо? Это было в его время и имеет место быть сегодня. Поэтому отрицать благое значение права, закона и деятельности наших коллег, по крайней мере, сегодня, я считаю неверным. Сегодня Толстой – не прав». И это отнюдь не единичное, а общее мнение студентов, преподавателей и вообще всех, кто занимается юридической, политической или властной деятельностью. Просто об этом чаще молчат, чтоб случайно не подвергнуть сомнению величие русского классика. Вроде бы не поспоришь, но, к сожалению, когда я думаю о честности и совести в правоохранительной системе, мне представляется котёл с кипящей смолой, в который мне предлагают вылить баклажку святой воды (хотя чаще представляется, что воды наберется лишь на пипетку), пытаясь убедить, что многое измениться. Лично я пока не слышал о Доне Кихоте, безумце в погонах, кто готов сразиться с великанами. Если вы встретите, помолитесь за него в храме или просто поддержите добрым словом.
Я против выражения: «Толстой не прав». Лучше скажите, что вы не согласны, скажите: «Толстой прав, но я с ним не согласен». Смею думать, что Лев Николаевич мог бы выразить уверенность, что описанная в письме о праве мерзость прошлого и настоящего относится и к будущему.
Прочитав письмо, многим кажется, что писатель в чем-то заблуждается. Это потому, что его великая идея отказаться от несправедливости власти-подчинения, основанная на нравственно-религиозной истине «любить ближнего, как самого себя, и потому не делать другому того, чего не хочешь себе», вообще не про нас и не про наш мир. Отсутствие властвующих и подвластных, как и государства и устанавливаемых правительствами государств законов – про жизнь, перевернутую с головы на ноги, про общество и людей, которых не существует. Однако Лев Толстой не считал организацию общества без насилия власти утопией. «…Если бы не те коварные и зловредные усилия, которые делали и делают богословы и правоведы для того, чтобы скрыть этот закон от людей, закон этот уже давно был бы усвоен огромным большинством людей», — писал наш дорогой мыслитель. Хорошо бы подумать над этим, да только не нам, юристам. Мы однажды заучили: «уголовно-процессуальные нормы обеспечивают защиту прав и свобод личности...», а иного мы не знаем. И знать не хотим.