Семейный праздник (2)
2
…Шёл по травам, через луга, юноша-мальчик. Неизвестно, в какой стране, в каком веке, за какой надобностью. Шёл в рассветных лучах и в закатном сиянье, под полуденным солнцем и под звёздным шатром. Шёл не медленно и не быстро, успевая заметить и росные брызги на травах, и мгновенные росчерки звёзд в небесах, синеву на озёрных разливах, и багрянец в осенних лесах…Слышал юноша пение птиц и жужжанье жуков, светлоструйные звоны грибного дождя и упругие вздохи ветров,- и всё то, что он видел и слышал, имело название
счастья…
Шёл он долго, а может, не долго, шёл к черте горизонта сквозь дали-просторы земные, но черта горизонта в дали голубой растворялась, не давая дойти до неё и приблизиться к ней, и манила его вновь и вновь с неизведанной силой! Ах, как пела ему в первозданном цветенье земля, как дурманили голову запахи трав благовонных!
Но порою клонила усталость к земле его жаркое тело, и тогда припадал он к огромному телу земли, и сквозь тело его проходило земное дыханье, наполняя его, словно светом, глубинною силой…
И опять юный путник стремился навстречу восходу, и однажды он вышел в бескрайнее, чистое поле, где дорога, как будто граница двух разных миров, разделила долину степного раздолья чертою: на одной стороне было буйное, травное царство, светлый мир нежной зелени стеблей и брызги соцветий, звонкий рай мотыльков, муравьёв и кузнечиков резвых, на другой стороне–чёрный глянец распаханных долов, волновые наплывы застывших на месте борозд...
Дальше ринулся мальчик, надеясь пройти это поле и однажды увидеть, что снова он вышел в луга: он бежал, спотыкаясь, и снова кидался к той заветной черте, где надежда светила ему… Обессиленный, юноша горько на землю упал - и, затихнув на век или миг, недвижимый и скорбный, он прислушался к голосу грубо изрытой земли: то был стон, очень внятный и близкий, как сердце, стон земли, сплошь изрезанной острым калёным железом, стон страны мотыльковой, схороненной в чёрной земле… Кто содеял такое, зачем погребение это? – Вместо звона цикад и гудения пчёл кропотливых только слышится шорох сухой и твердеющей почвы, да порою из тьмы на бел свет выползает червяк…
Отшатнулся измученный странник от чуждой земли, не наполнившись новою силой, как прежде бывало, и побрёл наугад, без манящей надежды вдали, и дыханья поникшему телу уже не хватало…Так он брёл без конца, забывая о пище и крове, забывая о счастье всё видеть и слышать на свете, брёл с опущенным взором, без цели, без воли, без дум…Лишь одна только дума сознанье его заполняла – об оставленном счастье в далёких, промчавшихся мигах: где вы, где, животворные, светлые дни откровений? Где вы, где, поднебесные взлёты поющего сердца?!
Но однажды увидел он синий цветок под ногами, словно капельку синего-синего чистого неба: среди пахоты чёрной победно сиял василёк! Опустился пред ним на колени сын травных приволий – и заплакал над ним и светло, и пронзительно горько: неужели отныне ему не дано будет небом вновь долину цветущей своей колыбели увидеть?! Не услышит он снова ни прутьевый звон краснотала, ни плесканья рыбёшек в разливах весенней реки? «Как ты вырос, цветок синеглазый, в пустынных пределах, для кого ты цветёшь, от собратьев счастливых вдали? Может быть, и меня ты научишь такому уменью,- жить вдали от младенческих зорь, не тоскуя о зорях? Может быть, ты научишь не плакать в часы ностальгии?»
Не ответил цветок, лишь качнул головою как будто, и как будто просил: «Не оставь меня, юный мой друг!» Или юноше это от горькой тоски показалось? Одиночество часто рисует нам то, чего жаждем… Но остаться с цветком невозможно, никак невозможно, а с собою забрать – это значит, сорвать василёк!
Колебания мальчика были мучительно долги: жаль срывать это чудо, возросшее в поле пустом; а оставить его – протестует ожившее сердце! Наконец, он решился – и жаркой рукою дрожащей оборвал тонкий стебель и к сердцу прижал синеву… Что случилось в округе? Да нет, ничего не случилось… Побледнело сияние неба, иль кажется только? То светло, то темно, то светло, то темно в поднебесье, то светло, то темно, то светло, то темно на душе… А цветок – не угас ли? Что чувствует он возле сердца? Отгадал его чаянья мальчик иль тяжко ошибся?
Растревоженный, бледный, направил он взор на цветок. И по телу его пробежал ослепляющий ток…
(Продолжение следует)
