Вторая реальность (ч.10)
10.
Когда я добрёл до избушки, я с волнением ощутил, что прямо за её углом что-то происходит, хотя не было слышно никаких необычных звуков, и звенела тонкая вожделенная тишина…
Преодолевая страх, я заглянул за угол – и обомлел: моя любимая висела в петле из толстой верёвки, а ноги её упирались… в щетинистую спину кабана, и по его лёгкой дрожи я понял, что силы его на исходе…
Рядом валялась опрокинутая, видимо, недавно изготовленная высокая полутабуретка, на которой и стояла моя Афродита перед тем, как повиснуть в петле…
А лесной спаситель успел, похоже, в самый последний момент: об этом говорила абсолютно неестественная поза женщины, вытянутой в струнку, но как-то вбок, словно по диагонали… Жива ли она была, я пока не мог понять, и бросился спасать её.
Сначала поставил табуретку и с трудом взобрался на неё, и лишь тогда, обхватив тело несчастной женщины, приподнял её над спиной зверя.
Это была непоправимая ошибка, объяснимая только панической скоростью моих действий: во-первых, новодел из подручных средств, сколоченный женскими руками, явно не был рассчитан на вес двоих взрослых людей, и табуретка сразу же стала предательски потрескивать; во-вторых, кабан, почувствовав облегчение, тут же по-собачьи сел на траву, и на его помощь уже надеяться и рассчитывать было нельзя…
В моём распоряжении оставалось буквально несколько секунд, чтобы что-то предпринять для спасения возлюбленной.Но что? Если бы был ещё один человек рядом! Если бы был!
Спасение пришло от самой Афродиты, которая неожиданно очнулась и стала хвататься руками за верёвку. Я крикнул ей, чтобы она продержалась так одна хотя бы полминуты, и, пристроив ноги женщины к «сидению» табуретки, спрыгнул на землю.
Опрометью бросился в домик за ножом, но долго не мог его найти. В избушке было сумеречно, необыкновенно чисто и уютно, все вещи прибраны и спрятаны.
На столе белел лист бумаги, придавленный моей зажигалкой…
Наконец, я нашёл кухонный нож и бросился на двор. Каково же было моё удивление, когда я увидел Афродиту на земле, обнимающую вепря за шею! Каким невероятным способом освободилась она от петли, было совершенно непонятно.
Кабан, – опять же ,как собака, – отвечал плачущей женщине какой-то своей кабаньей нежностью, и эта картина потрясала омерзением и очарованием одновременно…
Я отвернулся и сел у крыльца избушки, прислонившись ноющей спиной к её прохладной замшелой стене. Сил, казалось, не было больше ни на что, даже на самую маленькую эмоцию…
Выпить бы сейчас чаю да завалиться спать! Похоже, я сказал это вслух, потому что тут же услышал сдавленный и ещё более хриплый, чем обычно, голос вернувшейся оттуда женщины:
– Сейчас, мой милый… Сейчас, мой дорогой… И чаю попьём… И в баньке помоемся… Сейчас…
Я чувствовал, что ей было невероятно тяжело, мучительно и физически, и душевно, но я помочь ей ничем не мог… Разве что парой ласковых, утешительных слов…
–Ничего, не торопись… – отвечал я ей с не меньшим трудом, чем она. – Банька – это замечательно… Вот как бы только добраться до неё… Сил-то уже нету…
– А ты…отдыхай пока…посиди… – услышал я сквозь хрипоту необыкновенную нежность её голоса. – Куда нам торопиться?.. Теперь уж некуда…
… Сколько мы так просидели, обессиленные и по-своему счастливые, сказать трудно… Я с удовольствием впитывал мягкую прохладу избяной стены, а моя милая почти дремала, прислонившись к боку кабана, словно к огромной нежнодышащей подушке…
И только когда закатные лучи стали один за одним нырять за горизонт, и стало по-настоящему холодно, – мы очнулись.
По мне полоснул отблеск луча, отражённый кухонным ножом, который я всё ещё крепко держал в руке… Я долго вспоминал, зачем я его взял, – и так и не вспомнил…
Поиграл им, как зеркальцем, пока отражённый солнечный зайчик не попал на лицо Афродиты. Это было всего лишь мгновение, но в ответном усталом взоре я увидел что-то от лика Мадонны: и печальное, и просветлённое, и трагическое…
А когда она улыбнулась мне, у меня затряслись руки и защемило сердце… Что же это будет?
(Продолжение следует)
