"Золотой миллиард"

Золотой Миллиард, поглаживая почти не мурлыкающую египетскую кошечку, мертвецки улегшуюся на его коленках, привычно сидел в обтянутом обсидиановой кожей кресле, попивал из дорогой бутылки вынуждающую радоваться святую водицу какого-то алкоголя, периодически касался экрана тоненького, - наверное, уже с ноготь, - телефона, лежащего на прозрачном стеклянном столике, касаниями пальца решал какие-то важные дела. Сидел, положив ногу на ногу, но с больно частой периодичностью он сменял ноги; так забавно было поглядывать, как еще секунду бывшая сверху правая нога отправлялась под другую, только чтобы потом вернуться на исходное положение. Наверняка, наверняка это напоминало Золотому Миллиарду каждый его день. В любую секунду тебя может переместить под себя какая-то другая нога, на которую опирается тело Золотого.

Так забавно. Однако, улыбку сохранив еще в течение секунды-другой, предвидя ускользание найденной забавы, Золотой Миллиард быстренько перевел взгляд на окно. Рассказчика всегда забавил этот оборот – «перевести взгляд на окно», но здесь он был как никогда уместен; ведь главное действующее лицо рассказа уже давным-давно свыклось с тем, что смотрит на окно, а не на то, что шумит, звенит, ломается за стеклянной стенкой этого – пока еще – не переносного бункера квартиры. Точно так же это лицо, - которое уместней-таки будет назвать «бездействующим», но оставим эту скудную иронию, - пользуется собственными глазами, но довольно уже очернять золото, отысканное цивилизацией на частице дарованной человечеству суши. Довольно!

Довольно, довольно жмурился Золотой Миллиард, выполнив долг перед распорядком дня, поставив галочку напротив пункта «посмотреть на окно» - и вновь коснулся телефона. Там что-то азиатское мелькнуло – какие-то белые одноэтажные зданьица с какими-то людьми. Кошка чуть обнажила коготки, но не посмела царапать костюм Золотого Миллиарда – и, слегка цапнув нагло стоящий посреди комнаты воздух, тоже давно ставший предметом свободных рыночных отношений (но пока еще не умеющий отстаивать свои права), вновь закрыла глазки.

Золотой Миллиард - человек глубоко образованный, с отличием закончивший несколько вузов, находящихся в топ-50 вузов планеты, человек начитанный, - нет, «начитаннейший», столько литературы перелопатил в припадках чтения; да и вообще, гений, ведь он умело пользуется кадровым мышлением и прочими прелестями снизошедшего как раз под его взросление информационного века (который, к слову, Золотой Миллиард не называет золотым - но только потому что в таком случае придется бороться со странной тавтологией). По причине того, что гениальности в нем, - ох, простите за это варварство, но всё же, - «пруд пруди», он прекрасно знал, что только что выскочившая на экране картинка – типичная, прости прогресс, «замануха». Какой-то коммерсантик пытается, под предлогом сбора денег в помощь находящимся за тридевять земель людям, поднять себе престиж, может, еще и себе денежек в карман отцепить, в общем, не стоило это внимания Золотого Миллиарда. Он ведь и так доблестно отчислял некоторый процент со своих доходов, -да, да, напомним, что Золотой давно уже забыл слово «зарплата», - государству, которое, - он это знал, - участвует в ряде гуманитарных акций, регулярно поставляющих всякую всячину туда – на востоки да на юги. В обмен на другую всячину – однако, об этом говорить не очень-то прилично, значит и не будем.

Мы ведь приличные люди.

Чуть расширив улыбочку, придав ей сладости, Золотой Миллиард медленно, медленно-медленно приподнял могучую левую капиталистическую руку, все еще обремененную ношей запонки, щелкнул пальцами, и музыка потекла из новейших колонок, взятых им не так давно в кредит, который он уже скоро выплатит с поблескивающих честностью доходов. Слов Золотой Миллиард давно привык не разбирать, хотя сам прекрасно знал: сила текстовой составляющей настолько низкая, что можно было бы и вслушаться; разницы - никакой. Зато душа… простите. Простите. Простите!

Зато здесь текст отягощен неизвестными рассказчику словами, которые обычно заучивают детки, воспитываемые этим Золотым Миллиардом, и выдают за знание физики и химии приятно резонирует с этой музыкой. «Жирные» бэслайны уже успели выйти из моды, хотя пришедшая им на смену смесь писка и попыток откровенно крикнуть, сопровождаемая щелчками чистеньких (аж в звуке ощущалось) пальчиков и смазливыми придыханиями, не особо чем-то отличалась. Главное, что был резонанс.

Музыка уносила его вдаль, вдаль, вдаль… изголовье кресла нянчило уставшую от каждодневного кропотливого труда головушку. И колыбельная музыки, - её обязательно бы запихнули в сериал по одной книжонке Булгакова, там, в одной из варварских стран, появись она во время съемок сериала, - обволакивала ушные проходы забродившим медком, ноту за нотой посылая оркестровую поддержку «Красного Креста» нищим, голодающим обитателям пустынь в давным-давно забытых закоулках разума Золотого Миллиарда. Вот так поразмышляешь пару минут, и подумаешь, что планетка наша – попросту гигантский мозг космического бизнесмена, пробившегося к роскоши посредством приложения к достижению своей цели не менее космических усилий. И нищета, в которой, быть может, прозябал предок-другой его, до, предположим, эмиграции в красующиеся западные королевства, - нищета позабыта, лежит себе где-то там, в далеких, далеких, далеких далях.

Пока наслаждения кромсали тельце Золотого Миллиарда, изламывая все его боли да несчастья, следовавшие за возникавшей, - тоже, по графику, - раз в неделю депрессией, палец его, примерно раз в тридцать секунд, касался телефона. Как вдруг, вдруг, вдруг!

Вдруг, новое оповещение было сопровождено вибрацией.

Кошка потянула лапки, легла на другой бок, мордой в сторону хозяина, и снова уснула.

Как же так? Как же, как же? Вибрация ведь выключена! Телефон настроен «от и до», полностью подконтролен Золотому. Не должно, не должно – не должно – не должно, не должно оповещение приходить с этим поганым звуком, который, - Золотой спешно поднял телефон и посмотрел под него, зрачки расширены, пот выступил со лба, - который…

Заставил тоненький телефончик, конфигуратор неиссякаемых забот, шелохнуться.

И оставить царапину на прозрачном столе.

В распорядке дня, на случай экстренных ситуаций, - несомненно, перед нами – именно такая! – тревоге позволялось максимум пятнадцать секунд. Десять из них человек отсчитал про себя, успокаивая разыгравшиеся нейроны и опять слова, заученные любителями любить физику и химию.

Пот со лба вытер, нет, ни в коем случае не рукавом костюма, нет; в кармане был платочек. Сувенирный, купленный во время поездки в… в… в Грецию, вроде бы.

Наконец, пришла пора Золотому Миллиарду во всем разобраться. Он разблокировал потухший экран телефона, и увидел то же самое объявление. Пустыня, белые одноэтажные здания, наверное, мраморные, в общем – из прошлых веков, люди рядом с ними. Только сейчас, когда пришлось рассмотреть фотографию на объявлении, Золотой увидел в руках людей, раздетых, или одетых в такую безвкусицу, что лучше бы они были раздетыми, какие-то плакаты, с надписями на языках непонятных.

А у ног их якшались какие-то животные, из-за общего плана фото неразличимые даже с тенями, так что понять, что это за живность, было невозможно. Да и какая разница, что там у этих, «у тех» - собаки… кошки?

С едва мелькнувшей морщиной, нажитой годами развития бизнеса, Золотой Миллиард провёл пальцем по экрану влево… он не мог не отметить этого, не может и рассказчик: чуть-чуть дрогнувшим пальцем.

Изображение не исчезло.

Кошка вновь потянулась. Погладив свободной рукой её египетскую кожу, Золотой, допуская малехонькую нервозность в движении, большим пальцем держащей телефон руки провел уже вправо.
Изображение исчезло, показался главный экран. В качестве обоев Золотой в этом месяце, - да, отметим, каждый месяц он их менял, чтобы пресловутая, хищная, прячущаяся за каждым углом «зона комфорта» не раскрывала пасть, капающую слюной, даже тут, - был выбран вид из окон одного из Нью-Йоркских небоскрёбов. Золотой Миллиард был как-то там по делам насущным, и не упустил возможности сделать фото на простиравшийся внизу шестой океан Земли – океан прогресса.

Вздохнув с облегчением, которое, как и по плану, должно было наступить ровно через пять секунд после урегулирования побудившего тревогу события, Золотой погасил экран.

В погашенном экране, по привычке, полюбовался своим отражением.

И своим удивлением, заставившим брови подняться, а глаза – вытаращиться.

Хоть погашенный экран и не делал отражение цветным, сам по себе факт какого-то странного, растекающегося пятна на лбу Золотого Миллиарда было нельзя не заметить.

Свободной рукой он коснулся лба. В мгновения, пока пальцы, подобно самолетам, летевшим одиннадцатого сентября в башни Всемирного торгового центра (почему-то рассказчику пришло в голову именно такое сравнение), раздирая воздух, - казавшийся сейчас еще более наглым, чем обычно, - стремились ко лбу, Золотой Миллиард вдруг не очень-то и рационально подумал: это ведь пот, это пятно пота, растекающееся пятно пота…

Поломка в вашем вечно рациональном мышлении, господин Миллиард-с. Ну какой пот, какой, какой - пот!?

Это была кровь.

Панике поддаваться было нельзя, хотя на случаи фантасмагории справочник Золотого Миллиарда не имел никаких пунктов. Ведь, право, какая, к чёрту, фантасмагория – предрассудки давным-давно побеждены, утоплены в болотах долларовых купюр!

Нельзя поддаваться панике! Мозг, от неожиданности начавший буквально кувыркаться в черепной коробке, пытался осознать, откуда кровь. Откуда вообще в этой квартире кровь, издревле её тут не было, ах, чёрт подери, откуда тут слово «издревле», нет, нет, откуда тут это «чёрт подери», откуда это варварство, откуда чувственное «ах». Откуда, откуда?!

Платок. Платок! Мозг нашёл ответ. Он не мог проследить логическую цепочку, но знал, что дело в платке. Пока рука тянулась за ним в карман, Золотой Миллиард спешно продумывал варианты: может, этот платок ему подсунул сегодня какой-то конкурент, в качестве злой шутки? Ведь и правда, не было, не было и в помине никакого платка из Греции у Золотого Миллиарда в кармане. Не было! Он не был ни в какой Греции! Он отдыхал либо в Штатах, либо на островах, к тому же, на островах прогрессивных, так что вариант с покупкой сувенира у какого-нибудь местного племени, помещенного в прогрессивный зоопарк, отпадал.

Достал платок. Изумленно пялился в него.

Платок был весь в крови.

Воспоминания, наверное, тоже текли кровью, и потому нахлынули, очень вязко, и с каким-то невыносимо дурным запахом.

Давным-давно Золотому Миллиарду, как это говорится у варваров, «приспичило» завести кошечку, породистую, экзотическую. Однако египетские кошки давно не были редкостью среди величайших умов и трудоголиков капитализма – потому в новейшую моду вошло покупать кошек из других стран. Порыскав по объявлениям, раскиданным в интернете опавшей осенней листвой, Золотой нашел наиболее экзотический с точки зрения «предложения» вариант.

Какой-то бизнесмен, посещавший по исключительно гуманитарным делам однажды посетил какую-то арабскую страну, где как раз недавно очередным огоньком на карте мира вспыхнула война. Посетил он ее исключительно по делам гуманитарным, хотя, даже сам Золотой Миллиард пронесшейся мыслью отметил, уже десятилетия такие гуманитарные дела имеют место быть, но ничего не меняют. Бизнесмен продавал египетских кошек, выкупленных им у одной нищенствующей семьи. Можете себе представить счастливые детские лица, еще недавно обремененные слезами при виде разрушенного дома, а теперь держащие в руках деньги стран Первого Мира? Злая ирония.

Золотой Миллиард же, убивал сразу нескольких зайцев: во-первых, способствовал благому делу, ведь долларовые купюры, таким образом, шли в руки несчастных людей; во-вторых, у его будущей кошечки складывался очень экзотический «background». В разговорах с друзьями, приходившими к нему отхлебнуть алкоголя в пылу украшающих бытие разговоров, он теперь мог прихвастнуть, показывая пальцем с отманикюренным ноготком на приобретенную живность: порода – египетская, куплена – по гуманитарной акции, у кого – у арабов! Аж не верится! А вместе с кошкой, как бы в подарок, был передан платок, хоть и убогой, но тоже, получается, экзотической вышивки. Посмотри, посмотри гость! А у тебя откуда? Ах, так это у тебя из Греции! Тьфу, смех!

НИЧТО из этого не отвечало на вопрос, откуда, все-таки, на платке была кровь.

Но кошка, уже секунд так десять (как раз пока Золотой, закрыв глаза, отсчитывал секунды до успокоения, дабы на трезвую голову решить, что делать дальше) не делавшая вид, что спит, а упрямо сидевшая на коленях у Золотого Миллиарда, подняв морду, смотрела своими историческими глазами прямо в его, наверное, золотые.

Почему-то в ее зрачках сейчас он видел тот же самый экран своего телефона, что вот-вот сменится новым объявлением – тоже, на фоне пустыни, на фоне разрушенных одноэтажных белых домов…

Но Золотой Миллиард не успеет его закрыть.

Только сейчас, словно понимая, что произойдет в следующие секунды, он, оглянув свою нажитую непосильными трудами комнату, обнаружил, что в бесконечных своих хлопотах не заметил на новейших обоях многочисленные порезы. Когда успела…

А из порезов сочилась кровь. Удивляться не стоило.

Ничему уже не стоило удивляться.

Он не успел опять посмотреть в глаза кошке. Лишь раздался хлопок, - вроде бы, его же рук, - и в комнату нахлынул мрак, мрак, мрак. И музыка выключилась – на хлопок было настроено отключение всего в квартире. А на этот таинственный хлопок - еще и отключение главного бытового прибора в обиходе Золотого Миллиарда.

Отключение жизни.

Тридцать три секунды царил в апартаментах мрак.

В течение тридцати трёх секунд, нарушавших всякий возможный распорядок дня Золотого Миллиарда, квартира была темнее заоконной, ночной шумливой глуши – освещенной фонарями, пока еще не сбитыми криками кошек самых разных пород.

Когда тридцать три секунды минули, свет вновь загорелся в квартире, безо всякого хлопка. Правда, какой-то тусклый, скромный, нищий, как, наверное, в саркофаге, куда какой-то юморист вместо величественного трупа поместил свечу. И закрыл.

На полу было много-много осколков – больших, маленьких. Вся новехонька техника была до неузнаваемости покорежена. Телефон лежал на полу, залитый золотистой, густой субстанцией. Обрывки костюма были развешены по стенам, скрывая царапины на обоях. Нигде не было видно запонок.

А обсидиановое кресло осталось стоять нетронутым, за одним исключением: в него как будто бы был впечатан золотой силуэт человека, десятками лет сидевшего на нём. И, замершим сфинксом, выжидающим своих собратьев, сидела кошка на этом золотом престоле, не сливаясь своей лысой кожей с черными подлокотниками кресла.

Стёкла в окне выбиты. Кошка смотрит в заоконную темень.

Она чуть прищуривает глаза, когда снаружи раздается звонкий дребезг и гаснет свет сначала одного фонаря, потом другого.

А рассказчик смотрел на это, даже чуть с жалостью. С жалостью за тех, что ему и его варварским собратьям потом всё это расхлёбывать.