1 июля (Алтайские дневники. Хроники Зимогоров) Часть II

Вход на пасеку

Фома крепко усвоил Первое правило: пришёл на пасеку – оденься. Второе правило – приготовь дымарь. Первым делом, оставив гарда в медогонке, он прошёл на солонец.
Увидев белую фигуру часть пчёл подумала:
- Пришёл Белый Бог!
- Ура!
- Слава!
- Скорей открой живительный источник. Нас мучит жажда со вчера.
- Мы истомились без волшебного напитка!
- О Белый Бог!
- Скорее же! Скорей!
Мысли другой половины пчёл были прямо противоположны:
- Где ты таскался смерд?!
- И почему халат твой сер?!
- Бар должен открываться в девять!
- Сейчас же девять и одна.
- Эй! Бой! Пару стаканов соли с йодом!
- Да шевелись там!..
- Как ты не расторопен…
- Чилаээээк!..
Слушая пчёл, Бурелом внутренне улыбался. Истина, как всегда, где-то посередине. И рядом. Настроив кран он оставил жаждущих у источника и ушёл в медогонку. Гард исправно трудился, лёжа на левом боку.
Снимая маску, Фома обнаружил в ней прореху. Требовался срочный ремонт. Нитки и иголки были в наличии, сноровкой Бурелом тоже не обижен. Поставив латку, Фома отложил маску в сторону. Время чая. Ему нравился настоящий свежезаваренный чай. Эрзац из пакетиков он не воспринимал. Пачка крупнолистового краснодарского была принесена на второй день практики. Чай из термоса совсем не тот в сравнении с только что заваренным.
Медогонка всё больше походила на дом. Один угол был обеденным. Из другого Фома наблюдал за пчёлами, читал Азбуку растений и писал «Дневники…». Не регулярно. То бросая, то начиная вновь. Но все тетради бережно хранил. Лишь три зимовки на Алтае, проведённых Зимогорами почти в полном одиночестве, сделали язык записей похожим на литературный. Большой путь проделал Фома, пытаясь стать Художником. Ранние дневники его почти не читаемы в виду сухости и скудности подачи материала. Но тогда и цели такой не ставилось. Была попытка сохранить, удержать в памяти эмоции и впечатления. Бурелом мечтал как-нибудь добраться и переработать написанное в начале Пути. Сейчас Фоме писалось хоть и не всегда, но довольно легко и связанно.

Муза Бурелома

Оставим критикам их ниву. Кто-то почитает писанину Донцовой за книги. Кому-то и Лев Толстой тесен. А посему не будем строго судить Фому за его опусы. Если вам прискучило – отложите «Дневники…» и займитесь полезным делом. Поучаствуйте, например, в увеличении ВВП. И ВВПутин вас не забудет. Отодвинет пенсионный порог до 95-ти лет. То-то заживём…
Нынешнего Фому можно было читать, не продираясь сквозь дремучесть языка и стиля.
Танец пчёл перед летками был спокоен и деловит. Пасека трудилась. Чай с сотовым мёдом и белым хлебом куда вкусней заморских деликатесов. Гард завтракал вторым эшелоном. Как и положено в крепкой стае. Первым ест Вожак. Потом Младший Лояльный Союзник, выражаясь языком кинологии.
За короткое время Фома успел полюбить занятия на пасеке. Такой труд пришёлся ему по душе. Без истерик и трудовых подвигов. Штурмовщины и десятка командиров. В тишине и одиночестве. Труд интеллектуальный вкупе с физическим. И нет сухопутных хлыщей, отхвативших должностишку и мнящих, что ухватили Бога за бороду. Недолюбливал Бурелом избыток трутней на теле трудового народа. Руководящих в хвост и в гриву. Без ума и ладу. Вот Дед – толковый мужик. Строгий и, главное, тактичный бригадир. Трудиться наравне с подчинёнными. А то и больше. С таким хоть в разведку, хоть на танцы. Не пропадёшь. Ещё и в прибытке будешь. По знаниям и опыту.
Бурелом глядел сквозь зелёную сетку медогонки на пасеку и не видел рядов ульев. Снова он мечтал. Давно уж они с Таней хотели обзавестись своим домом на Алтае. Да вот пока не выходило никак. Всё чужие дома обихаживали, создавали в них временный уют. Однако упорно шли они к своей цели. О путях можно спорить. Но, поверьте опыту автора, бессмысленно. По своему разумению искали, думали, мечтали…
Неожиданно забарабанил по крыше летний дождь. Потянуло освежающей прохладой. Дождь умчался куда-то на северо-восток. Бурундук пока больше не появлялся. Присматривался к новым соседям.
Совершая обходы, Фома всякий раз заворачивал к своему дадану, стоящему наособицу.

Подолгу сидел сбоку от летка, наблюдая за пчёлами. Тихо улыбался своим мыслям…
Видением пронеслась мимо ослепительно белая бабочка с ярко оранжевыми огнями по краю крыльев. Безуспешно попытался поймать её в фокус Фома. Стремительный бело-оранжевый вихрь затерялся в многоцветном ряду. Зато повезло ему с голубянками.

Хоровод голубых искр перед объективом. Чем Бурелом и воспользовался

А где-то далеко на равнине шла Навигация-18. Без Тани и Фомы. Подчас Бурелом крепко тосковал по кораблям. Он даже ощутил сейчас плавное покачивание медогонки. Будто волна баюкает…
Хоть и клял он вслух старые железяки и жизнь кораблядскую, но очень любил их. Даже целовал иногда украдкой. Железяки эти самые. Бурелом старался не впадать в уныние, принимая жизнь такой, какова она есть. В молитвах он всегда благодарил Создателя за дарованный день. Где бы и как он ни был прожит. Что есть, то и хорошо. А будет ещё лучше. Рекомендую и вам принять на вооружение такую жизненную установку. Присутствие ваше в Яви только выиграет от этого.
- Вот и напитал Господь, - сыто икнул Фома, облокотившись на стол.
И правда. Картофель в мундире, хлеб, холодный квас, неизменные соты на десерт. Пища простая. Но очень вкусная в середине дня. Пару картофелин Фома оставил про запас. Привычка старого бродяги. Неизвестно, когда попадёшь домой. Гораздо спокойнее в горах с запасом еды.
С тихой завистью Фома поглядел на пса. Сладко спящего. И чтобы не уснуть, вышел в поле. Как фотограф.
Вновь Парусники…

Предложение руки и сердца в присутствии близких свидетелей…

Период с первого по четвёртое июля пчеловоды почитают началом основного медосбора. И хорошо, если в это время идут короткие дожди. Медоносы интенсивно выделяют нектар и пчёлам некогда дурить, трудиться нужно. Сухой год плохо для пасеки. Ныне в Лебёдкином всё благополучно. Второй ливень прошёл за день. И пчёлам хорошо, и огород можно не поливать.
Мураши, гусеницы и мухи очень мешали спать псу. От их щекотания он очумело вскидывал крупную голову, недоумённо озирался и, не обнаружив источника беспокойства, с глухим стуком ронял её обратно. Наконец мелочь разбудила его окончательно. Долго пил он из ведра, шумно отфыркиваясь. Прошёл из угла в угол медогонки и громко обрушил своё тело на новом месте, уснув мгновенно.
Жара… Ни ветерка. Ульи колышутся над жёлтым лугом в июльском мареве. Фома вышел из медогонки и не узнал окружающего. Вокруг были другие Горы. Луг был не чисто жёлтый, а бело-сиренево-жёлтый. Балок, выкрашенный синей когда-то краской, исчез. На возвышенности под двумя берёзами и сосною стояла бревенчатая избушка, крытая шифером, зелёным ото мха. На открытой большой веранде сидела Таня, пила чай с мёдом и баранками. У ног её лежали два (!) Гарда. Для полноты картины не хватало вьющегося из трубы дымка и фыркающего самовара.
- Печь топить жарко, а самоваром, наверное, ещё не обзавелись, - подумал Бурелом голосом Ланового.
Ульи тоже преобразились. Вместо «рутов» ровными рядами стояли богатыри-«даданы». С трёх сторон высились на треногах роялки, подобно сторожевым вышкам. Пчёлы исправно несли мёд. Небольшой пруд, неподалёку от дома, соперничал бирюзой окоёмом и вместо парусников гладь его бороздили белоснежные гуси-«теги». Старая, но ещё крепкая, скамейка пряталась в тени раскинувшейся вольно черёмухи. Дремлющий чутко на её широкой спинке рыжий кот удачно завершал и держал цветом кадр.
Окружающие пасеку горы были словно из сказки. Гривы, поросшие густым кедрачом. Из зелёной травы по склонам низвергались мощные скальники. Всевозможных цветов. Бирюза, охра, изумруд, оранж смешивались в невообразимую абстракцию. Жёлтые лилии, горные астры, саранки, клубника, ковыль… Ещё какие-то цветы с белыми зонтиками были рассеяны по косогору. Причём Фома одинаково чётко видел и детали, и весь пейзаж в целом. Глубина резкости была большой, как при зажатой диафрагме.
Стрекотали кузнечики, гудели пчёлы, отбивала кому-то года кукушка.
- Где ж это я?.. – думал Фома
Стукнувшись лбом о каркас медогонки Бурелом проснулся. Несколько мгновений не мог понять, который из образов Явь. На ходу натягивая маску, выскочил из медогонки. Хвала Создателю, на пасеке всё было спокойно. Солонец работал, пчела трудилась.
- Вот так оказия! Уснул и не заметил как. Наваждение какое-то.
Фома щедро умылся у родника и решил заварить чаю покрепче. До конца смены оставался час.
Оставшееся время Бурелом употребил с пользой. Починял положки для утепления ульев, потраченные грызунами.
Привычной уже дорогою шли по Лебёдкину человек и пёс.

Но сегодня не суждено было им быстро попасть домой. На устье лога их перехватил Дед. Вернулись на пасеку. Хотели поставить пару магазинов сильным семьям. Не тут то было. У пчёл был самый разгар медосбора. Над пасекой стоял неописуемый аромат. Тревожить пчёл не стали. Сгрузили приготовленные магазины в балок и отправились домой.
Трясясь в кузове, Фома вспомнил, что у него остались неочищенные рамки. Пришлось задержаться в летней кухне. Провозился он с час. И вовремя. Над Булухтой разразилась гроза.
А Таня уж заждалась их. Несмотря на прохладу, стол накрыли на веранде.
Вечером топили печь

В Синем Домике было зябко и сыро. Чай пили на диване, под пледом. Тесно прижавшись друг к другу, не зажигая свет, под негромкий треск дров. Вспоминали зиму.
По окрестным горам бродили клочки тумана, к ночи укрывшего Булухту от всего остального мира…

Снято Canon EOS 7D, объектив Canon 18-200