[Проза новичков]→ Конкурс "Эпические 90-е". Брат с рынка
Он сидел напротив меня в небольшом кабаке при Ленинградском рынке. Шалман он сам же и построил на деньги инвесторов из бывших восточных республик, потерявших возможность вкладывать свои деньги в Россию, а потому искавших нетребовательных "резидентов" на местах. Тех, которым можно было доверить заработанное на хлопке, опиуме и гашише. Володя – мой визави, оказался как раз таким вот доверенным лицом. Фактически, он был "Фунтом", той самой фигурой, которая призвана была закамуфлировать таджикский капитал на территории российской столицы и уберечь его от излишнего внимания вечно голодных налоговиков и активности альтернативных структур – тех самых люберецких, солнцевских, тамбовских и прочих, расплодившихся до полного неприличия.
Надо сказать, что Володе досталась удачная ниша. Кабак у рынка не был для фискальных органов излишне сладкой и желанной добычей, и они примирительно отдали поборы с него в ведение более мелких властей: СЭС, пожарных, участковых и прочей мелкой городской административной сволочи, которой тоже надо было как-то кормиться при развивающейся кооперации. Бандиты, в свою очередь, трчку не душили, так как в стенах шалмана у Володи для их удобства было продумано все необходимое: там пели и танцевали цыгане, исполняли танец живота экзотические представительницы Востока, в отдельных кабинетах можно было запросто вести любые переговоры, курить травку или предаваться плотским утехам. Кроме того, кормили в кабаке весьма сносно, просто и недорого. Не было никаких ограничений и со спиртным, причем клиентам из "братвы" наливали алкоголь приемлемого качества, не разбодяженный модным тогда димедролом и прочими "усилителями эффекта".
С учетом всего сказанного жизнь в ресторане протекала благополучно. Володя чувствовал себя полноценным Владимиром Петровичем – директором, и раз в месяц устраивал показательные увольнения нерадивых членов персонала. Женская часть этого же персонала была в его полном распоряжении для расслабления и сброса дневной усталости. Сложилась и собственная устойчивая клиентура: столики у небольшой сцены, где заштатная певичка исполняла неизменного "Поручика Голицына", "Мурку", "Таганку" и "В Очамчире воровал немало", занимали рыночные цветочные олигархи, места в середине отводились для отдыха торговцев фруктами и мясом, а в глубине зала, где свет был помягче, а разговоры потише, сидела "братская пехота" - одинаковые кожано-спортивные мальчики, старшие которых в это время ужинали и вели терки в кабинетах на втором этаже.
Вова любил приглашать к себе друзей. Его врожденная жадность и вороватость удовлетворялись в стандартном процессе руководства кабаком, и потому он, наконец-то, мог позволить себе какие-нибудь широкие жесты для эксклюзивных посетителей: например, за свой счет выставить на стол пару бутылок водки. Учитывая, что его друзья к тому времени серьезно разбогатели, оплата за каждое их пребывание в ресторане покрывала Володину благотворительность с избытком. Однако сам факт того, что "хозяин угощает", грел его самолюбие. Он тоже – человек с достатком. Он тоже может себе кое-что позволить.
Единственным днем раз в месяц, когда Владимир Петрович вновь начинал чувствовать себя "Вовчиком", был день, когда в ресторан наведывались представители загорелых инвесторов. Они снимали кассу, сидели в самом роскошном "восточном" кабинете ресторана на шелковых подушках, курили элитную домашнюю анашу, а директора заведения гоняли туда-сюда как простого официанта. Впрочем, они были им довольны. Главный из инвесторов – Рашид, бывший при СССР главой ташкентской типографии, а теперь занимавшийся всякого рода контрабандой, называл Володю другом, чем тот гордился, как гордились советские люди знакомством с членом Политбюро ЦК КПСС.
– Ну, давай, работай, Вовка! – прощаясь, Рашид всякий раз жал ему руку и, обводя глазами свою смуглую неразговорчивую свиту, подтверждал статус назначенца, - Эта мой кунак! Все запомните!
– Рахмат, Вова! – прощалась свита. И исчезала до следующего "кассового дня".
Так продолжалось больше двух лет.
Сейчас Владимир Петрович в помятом, заляпанном каким-то жиром, костюме сидел передо мной и выглядел потерянным. В зале ресторана не было официантов, пустовала сцена, откуда исчезли синтезатор и микрофон, с кухни не доносилось звяканья посуды, да и запахов шашлыка и лагмана тоже не хватало. На столе между нами стояла полупустая бутылка водки, а закуской служило то, что пригласивший меня управляющий заведения собственноручно принес из здоровенного промышленного холодильника – нарезки языка, колбасы, сыра и прочей мелкой дребедени. Отвечая на мой вопрос: "Что стряслось?", он уже полчаса описывал нежданно грянувшую беду...
…Рашид, благодаря которому Вова получил статус директора, в своем экстенсивном поиске новых источников дохода перешел какую-то границу и забрался на чужую территорию.
– Он был моим другом, понимаешь?! – Володя едва не плакал. – Ты знаешь, как он меня у себя на родине принимал? Мы три дня в его саду гуляли! Вот, смотри! – и из огромного бумажника на стол было извлечено несколько потертых глянцевых фотографий. На одной из них Володя танцевал что-то восточное рядом с юной гурией, одетой в прозрачный, расшитый блестками купальник. На второй курил огромный кальян. На третьей засовывал другой гурии за лифчик стодолларовую купюру. И так далее.
– Ты видишь, он меня по-царски обихаживал!
– Ну, у меня другое представление о царских приемах. Но, наверное, хорошо. Так как все случилось?
– Они приехали прямо сюда, в ресторан. Мы уже домой собирались. Даже официанты ушли и кухня. Рашидовых друзей вывели на хоздвор, а мы с ним тут стояли. Эти люди о чем-то на своем языке говорили – Рашид отвечал. Потом кричать начали. А потом один достал ствол и – бабах! Прямо в сердце. А я стоял и смотрел, как мой друг, мой брат умирает! Никогда у меня больше такого друга не будет! И ресторан приходится закрывать. Его партнеры испугались – из Москвы полностью уходят. Понимаешь? Я теперь никто!
– Сочувствую, Володя. Ну, придется что-то новое начинать. Тут уж ничего не поделаешь.
– Ты так и не врубился! Я ж не дело потерял! Я брата потерял!
– Вова, прости, но вот в это я не верю. Утри слезы. Не кощунствуй.
– Как ты можешь? У меня на глазах друг погиб! Настоящий! Мы с ним хлеб ломали! Братались!
– Тогда поясни, пожалуйста, а почему ты-то жив?
Москва, ресторан у Ленинградского рынка
1998 год
**
Автор: @aasmanov
Редактор и публикация: @lubuschka
09.06.2019
<a href="https://golos.io/created/voprosibezgrani