Пелевин - иллюстратор текстов Карлоса Кастанеды

 

Как-то мне пришлось готовить доклад по одному из произведений Виктора Олеговича. Недолго думая, я остановил свой выбор на повести "Затворник и Шестипалый", памятуя о том, что когда-то эта вещь произвела на меня довольно сильное впечатление, да и всегда казалась мне одной из лучших, а также наиболее искренних работ популярного российского писателя.   Но стоило мне перечитать уже знакомые строки,  как я обнаружил, что это произведение фактически пронизано скрытыми, а порою и довольно явными реминисценциями к текстам Карлоса Кастанеды. 

Будучи хорошо знаком с творчеством американского антрополога, я обнаружил множество подобных мест в ранних произведениях Виктора Олеговича периода 1991-1993 годов. Убедившись в том, что мои предположения имеют достаточные основания, я  пришел к выводу, что такие работы российского писателя как "Желтая стрела", "Принц Госплана", "Жизнь насекомых", а также вышеупомянутый "Затворник" допустимо представить как  корпус текстов, объединенных кастанедианской тематикой, то есть в той или иной степени посвященных творчеству американского писателя и мистика.  

Нельзя сказать, что я никогда не обращал внимания на некоторую связь между этими писателями; что-то витало в воздухе, порою проявляя себя в таких небольших работах Пелевина как "Икстлан-Петушки" или подобии некролога на смерть Кастанеды, названного "Последняя шутка воина". Иногда это были обрывки фраз, проскользнувшие в редких интервью, когда Виктор Олегович мог назвать Кастанеду "величайшим писателем двадцатого века", а в других случаях более основательные выкладки , например доклад Андрея Белова "К вопросу о влиянии творчества К.Кастанеды на В.О.Пелевина" и т.д. и т.п.  

Да и с "Затворником" все оказалось не так-то просто. Есть предположения,  что в 1990-1992 гг.  Пелевин занимался подготовкой трехтомника Кастанеды к печати, выступая в качестве художника редактора и внештатного сотрудника издательства “МИФ”.  Параллельно этому Пелевин пишет забавную и по-своему печальную историю о двух цыплятах,  отразившую в себе как в капле воды грандиозную, чуждую и беспощадно-хищную вселенную дона Хуана. 

Мир Затворника и Шестипалого оказывается наиболее удачным отражением кастанедианской модели мироздания, ее лучшим, наиболее цельно отзеркаленным образом. Это - притча, а потому картина мира, выраженная в образах птицекомбината, конвейера, людей-богов и Цеха №1  обретает аллегорическое значение, становится гиперссылкой к чему-то большему, окружающему не только цыплят, но и людей, обслуживающих конвейерную линию.  Каждый из этих образов является поясняющим примером, все той же иллюстрацией к тому, что может быть названо картиной мира дона Хуана, ведь рассказывая Карлосу о существующем порядке вещей, загадочный старик рисует перед своим учеником похожую схему, где есть свой директор птицекомбината,  “отсеки для цыплят”, ну и конечно же черная блестящая лента конвейера -  никому неподконтрольное время, влекущее всех к смерти.  В пасть Цеха №1. 

Как уже было сказано выше, в процессе художественного осмысления творчества Кастанеды, глубокой и тщательной проработки концептуальных основ учения дона Хуана, Пелевин не ограничивается только этим текстом.   Вплоть до "Чапаева и Пустоты", романа, увидевшего свет в 1996 году, Виктор Олегович занимается адаптацией и популяризацией историй, рассказанных доном Хуаном. Каждое из произведений, написанных им в этот период представляет собой текст-иллюстрацию к той или иной идее, изложенной доном Хуаном, учителем и наставником Кастанеды. Мир-тюрьма, хищная вселенная, осознанное сновидение, жест духа, стирание личной истории, остановка мира, огонь изнутри - вот лишь некоторые из концепций, нашедшие художественное отражение в таких произведениях Пелевина как "Желтая стрела", "Затворник и Шестипалый", "Принц Госплана", "Жизнь насекомых”. Год публикации "Жизни насекомых" Виктора Пелевина совпадает с годом издания "Искусства сновидения", заключительной из основных, более-менее значимых книг Кастанеды. Первый и последний гринго, ставший учеником человека знания, индейца из племени яки еще являл собой надежду, скрытое обещание дать своим почитателям что-нибудь, кроме своих книг. Последнее, не могло не оказывать определенного влияния на творчество Виктора Олеговича. Впрочем, написав "Жизнь насекомых", Пелевин словно выговорился, поставив жирную точку на кастанедианской тематике. Отчасти это может быть связано с проблемами в биографии самого Кастанеды, а также тем, что может быть названо творческим угасанием, ведь после этого Карлосом  была написана только "Активная сторона бесконечности" - спорная, противоречивая вещь, отдельные места которой вызывали ощущение злоупотребления образом дона Хуана, его грубой и не совсем уместной художественной эксплуатации. 

Известно, что иллюстрирование, то есть снабжение того или иного текста поясняющими примерами, призвано обеспечить некоторую наглядность, облегчить восприятие, тем самым способствуя пониманию. И нет ничего противоречивого в том, что именно таким расположением должны обладать ранние повести Пелевина, иллюстрирующие тексты Карлоса Кастанеды. Они – части целого, которые на определенном уровне оказываются подобны картинкам в книге детских сказок, благодаря которым маленький читатель узнает и открывает для себя волшебный мир, задолго до того, как научится читать. Тексты-иллюстрации Пелевина позволяют бросить взгляд на вселенную дона Хуана, составить представление о том, что пока еще невозможно представить и непросто вообразить.  Здесь важно заметить, что хорошая, добротно выполненная иллюстрация может представлять определенную художественную ценность для человека, даже не подозревающего о том, что перед ним не совсем самостоятельное произведение, некий фрагмент или часть целого, обретающая завершенность и полноту, лишь будучи на своем месте. Впрочем, это не мешает такому человеку любоваться незнакомым изображением,  смутно сознавая, что за этим кроется некий, неразгаданный скрытый смысл. 

Но у текста, иллюстрирующего другой текст еще больше шансов не просто выжить в отрыве от текста-донора, но и обрести подобие благополучного самостоятельного существования.  Нечто подобное мы можем видеть на примере текстов Пелевина, которым подобная независимость даже идет на пользу. Его произведения постепенно просачиваются в школьную программу, обсуждаются, экранизируются, получают новую жизнь на театральной сцене. И, несмотря на более чем очевидную связь между творчеством Пелевина и Кастанеды, разумеется, связь одностороннего характера, никому и в голову не приходит, что  невозможно представлять одного в отрыве от другого.  О “крестном отце” Пелевина не принято говорить вслух, ведь вокруг произведений американского мистика сформировался некий ореол табуированности. Как-то само собой сложилось расхожее представление о том, что не так страшен Кастанеда, как тот, кто его прочитал. Именно поэтому ставить знак равенства между ним и Пелевиным, значит в каком-то смысле "замараться", а потому даже лучше, если сочинения американского писателя  останутся там, где им и положено находиться, то есть на пыльной полке контркультурной, "наркоманской" и проблемной литературы.  

Впрочем, яблоки от яблони недалеко падают.  Другое дело, что как-то не получается охарактеризовать “Затворника и  Шестипалого” или  “Желтую стрелу” как асоциальное чтиво деструктивно-экстремистского толка.  Попробуй тут доказать наличие сходства между птичьим социумом и человеческим обществом, кормушкой и сетью супермаркетов,  Двадцатью Ближайшими или еще неизвестно кем...

Называя “социум”  пыльной, галдящей толпой, рвущей глотки  за место возле кормушки, автор делает это от лица Затворника,  а потому может называть вещи своими именами, не говоря об этом прямо.  То же самое имеет место в сцене возвращения Шестипалого в один из отсеков для цыплят, когда он был принят за Мессию, а Затворник - за пророка его.   Там более чем достаточно материала для заявления об оскорблении чувств верующих, но речь-то идет о цыплятах, а потому все имена и события вымышлены,  а любые совпадения случайны.   И если все-таки согласится с тем, что эта история не совсем о “желторотых”, то  не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять с какой стороны Стены Мира протекает твоя жизнь, что, с точки зрения автора, представляют твои амбиции, общественные заслуги и достижения, заслуженное место под “лампочкой” и т.п. и т.д.  И вообще кто ты такой, если не мудрец- затворник или хотя бы изгой-шестипалый?!