Портрет одного знакомого. Жизнь Фёдора
Сразу предупрежу, история, которую я собираюсь рассказать, мистически жуткая и не очень приятная на слух. Зато правдивая и достоверная, потому что свидетелем и слушателем всех тех событий был не кто иной, как ваш покорный слуга.
Рассказ Фёдора был длинным. Он стоял и курил, периодически переступая с ноги на ногу, вглядываясь в ту сторону, где едва виднелась заводская проходная. Вот уже больше часа топтались мы на загородной улочке, которая проходила мимо длинного забора, и вела дальше на местное кладбище. Стоять было неудобно, а сесть некуда. Ждали мы в тот вечер одного человека, который должен был принести нам заготовки из липы для хлебниц. Хлебницы мы с Фёдором потом расписывали под Хохлому, чтобы продавать их на местном рынке.
Как раз во время того длительного ожидания Фёдор и разговорился.
Этот человек был старше меня на 8 лет. Познакомились мы с ним тогда, когда он – бледный и совершенно какой-то потерянный – в первый раз пришёл работать на участок росписи, где я уже трудился не первый год. Внешний вид и состояние его вскоре стали объяснимы: у Федора пятью днями до этого выбросилась из окна жена...
О том, что это было именно самоубийство, сам Фёдор узнал только после того, как вернулся из поездки в Москву, куда он отправлялся, чтобы сбыть разрисованных на продажу матрёшек. Был у него в то время с женой бизнес, на котором он неплохо зарабатывал, и на наш участок его просто порекомендовали, как опытного художника и просто хорошего человека.
Интересным был творческий путь Фёдора. В 90-е годы, когда у людей были повсюду лишь одни проблемы с деньгами и вообще со всем на свете, он сколотил маленькую бригаду, и стали они делать на продажу всевозможные поделки для сувенирных магазинов. В то время матрёшки, шкатулки, и всякая расписная посуда шли с большим ажиотажем, и деньги за это платились немалые. Так как сбывали они свои изделия в Москве, то вскоре стали практически богачами...
Стояли мы в тот вечер у завода на загородной улочке довольно долго, когда Фёдор вдруг разоткровенничался:
– Я любил её сильно – с грустью проговорил мой товарищ – поджигая спичкой очередную сигарету. С первой женой такого не было. Та ведь меня ни во что не ставила, а для Тани я был словно бог.
Курил Фёдор много. Поначалу принимался даже за горькую, но вовремя спохватился, взял себя в руки и был безмерно рад, когда я согласился помогать ему продолжать дело с матрёшками и хлебницами.
– А какая она была? Расскажи – спрашивал у него я больше из вежливости, чем из любопытства.
– Да как тебе сказать – Фёдор грустно улыбался, и взгляд его в эти мгновения затуманивался, словно он был там, в своём не таком уж далёком и счастливом прошлом – Маленькая, хлопотливая. Всё по дому суетилась, кушать готовила, и верила в меня бесконечно. Знаешь, что такое вера жены в мужа-художника?
– Нет – отвечал я, потому что в то время был ещё не женат.
– Это, брат, очень важная составляющая семейной жизни каждого творческого человека. Жена художника – Фёдор вдруг принялся загибать пальцы – в идеале должна соблюдать три правила: Быть уверенной в гениальности своего мужа, всем и всюду его расхваливать, и, самое главное, не мешать ему ни в чём. Это и есть её вера, так она проявляется. Таня в меня верила. Мы всё время проводили вместе. Много раз начинали что-то, потом вместе пожинали плоды наших трудов. Нескучно с ней было.
Очень нехотя поведал в тот вечер Фёдор и о возможных причинах самоубийства жены.
– Тоскливо ей стало. Забеременеть она не могла. Не видела будущего для себя. Я ведь старше её на семь лет был. Вот тут, наверно, её вера в наше счастье и подкосилась. Бросить она меня никогда бы не смогла, а женщине без ребёнка тоска. Впрочем, может и не прав я, что именно это было причиной. В любом случае, никогда я не узнаю об этом. И никто не узнает.
В этот самый момент, когда уже изрядно стемнело, Фёдор вдруг кивнул головой в сторону проходной.
– Вон наш человек идёт. Дождались мы его всё-таки.
Мой товарищ засуетился, быстро докурил свою сигарету, но не до конца. Примерно половинку окурка он резко бросил на тротуар. И в этот самый момент бычок сигареты ударяется об асфальт, искрит, переворачивается несколько раз, и встаёт посреди тротуара ровно торчком. Огонёк на конце ярко вспыхивает и резко гаснет. Не вижу в сумерках, но чувствую, как Фёдор побледнел.
– Пойдём отсюда – тихо говорит он и снова становится хмурым. Товарищ явно что-то недоговаривает и это меня немного пугает.
– Но…так ведь не бывает! – отойдя метров пятьдесят от того места, где мы стояли, я пытаюсь разрядить обстановку и говорю что-то по поводу нулевой вероятности того, чтобы окурок, вдруг, вот так встал...
– Она просто была рядом – хмуро говорит Фёдор – Слушала наш разговор. Она всегда рядом. С тех самых пор… я постоянно и везде ощущаю её незримое присутствие…
Позже мы с Фёдором много рисовали совместно, и даже кое что продавали на нашем местном рынке. Но однажды он отдалился от дел и несколько лет назад я узнал, что он собрался уходить в монастырь. По крайней мере до недавнего времени занимался он тем, что работал в церквях реставратором.
В шапке моя работа тех лет. Этот поднос я рисовал как раз на участке росписи, когда работал там в середине 90-х годов.
Благодарность за содействие и развитие проекта @marina, @sharker, @dmilash И, конечно, спасибо автору проекта @genyakuc