Проект «Жизнь». Финал конкурса. Портрет моего деда.
Мне было лет пять, наверное, когда однажды отец строго отругал меня за один мой детский рисунок. На листке бумаги у меня были изображены танки и самолёты, наши побеждали немцев, фашистский танк горел. Я как раз заканчивал выводит чёрным карандашом кривую свастику на боку поверженного танка, когда отец вдруг взял в руку мою работу, потом очень строго посмотрел мне в глаза и сказал так:
– Сынок, никогда, слышишь, никогда не рисуй эти знаки.
– Но… я ведь нарисовал, будто наши победили! – запротестовал, было, я
– Всё равно – покачал головой он – твой дед воевал за то, чтобы мы с тобой могли сейчас жить. Он бы просто не понял твоего «творчества», если бы увидел…
Про деда отец рассказывал не часто. Всё, что мне удавалось иногда узнавать, будто клещами приходилось из него вытаскивать: «Родился где-то на Волге, в семье крепких крестьян, потом всё семейство попало в немилость к новой власти и так оказались в Башкирии, где и осели надолго. Оттуда дед ушёл воевать в 1941-м, а потом вернулся, и жил там после войны, работал, вёл хозяйство».
В тот день мы как-то долго сидели с отцом на кухне, он курил, пуская дым в форточку, и пили чай с пирожками. Мама что-то шила в комнате, обстановка располагала к беседе.
– Ну, хорошо, пап – не сдавался я, – если дед воевал, то, как ты тогда умудрился родиться во время войны? Это ведь был 1944-й год, февраль? Да и потом вас ведь семеро детей у него было. Поделись, как всё происходило в те годы!
– Вообще-то на свет я появился раньше, не в 44-м, а осенью 43-го. Это просто в паспорте другая дата стоит – отец вдруг вздохнул и стал потихоньку рассказывать, а я затих, словно мышь, и впитывал, впитывал, словно губка…
Война заставила всю страну встать под ружьё. Летом 41-го деда призвали в военкомат, снарядили в эшелон и отправили на передовую. Воевать он начал простым рядовым красноармейцем, хотя опыт солдата у него уже тогда был, потому что незадолго до нападения фашистов дед служил на северо-западе страны, и даже штурмовал укрепления Маннергейма в белофинскую компанию.
Не известно, как и что там происходило в первый год войны, потому что писем никаких с тех пор не сохранилось, да и очень трудное время было, чтобы письма писать. Сражения с врагом шли жестокие, и очень большое количество наших солдат гибло, многие попадали в окружение и оказывались в плену. Оказался после ранения в лагере у немцев и наш дед.
– Но ведь в документах значится, что наш дед был призван в 41-м и воевал вплоть до 45-го года? – задавал я отцу закономерный вопрос – Да и тётки мои, то есть твои родные сёстры, в один голос утверждают, что так и было!
– Они не могут знать всего – качал в ответ головой отец – Я ведь самый старший из детей у деда твоего был, поэтому знаю лучше них.
– Он что из плена сбежал потом?
– Нет, там такая история вышла, что не поверишь…
– Ну, тогда рассказывай – говорю – я даже тебе за сигаретами сбегаю, да и чаю у тебя ещё вон сколько. Торопиться некуда.
Лагерь для военнопленных, где оказался мой дед, располагался на территории западной Белоруссии. Было в тех краях несколько городков и деревень, в которых мирно существовали друг с другом как сами белорусы, так и украинцы с поляками вперемешку. До войны жили дружно. Да и немцы ведь когда пришли, поначалу особо никого там не трогали. Говорили только – власть, мол, культуру европейскую вам, лапотникам, несём. Встречайте нас – ваших освободителей от красной тирании!
А народ что! Протестовать ведь не станешь – тут танки, там пушки, и всюду бесчисленные гитлеровцы с автоматами. Других вариантов-то и нет. Хлеб и картошку сажать надо, семьи нужно кормить, да скот пасти. Кто из местных баб своих мужиков в красную армию отправили, те просто помалкивали, потому что про кого узнавали немцы, тех расстреливали на месте.
– То есть, как? – говорю – Тогда ещё люди в партизаны разве не уходили? Или нравилось народу под фрицами жить?
– Понимаешь, – говорит отец – в то время в стране у некоторых людей сложные отношения с Советской властью были. Многие подолгу обиду таили за раскулачивание и притеснения всякие. Некоторые даже в открытую пытались приветствовать приход немцев. Это только потом, когда гитлеровцам под Москвой наши вдарили крепко, тогда фашисты стали хвосты свои поганые поджимать, да злодейства учинять на оккупированных территориях. Многие люди, после того, как своими глазами видели, как немцы целыми сёлами людей сжигали, в корне меняли свои взгляды на войну. Если ещё вчера кое-кто хотел, чтобы Европа навела на Руси свои порядки, то очень скоро многие солдаты шли в бой самоотверженно и гибли не щадя своих жизней, потому что стали вдруг понимать – не мир несут немцы, а планомерное и тотальное искоренение нашего народа.
Неизвестно, сколько точно пробыл в лагере для военнопленных мой дед. Тяжело было, конечно. Мирные жители из окрестных сёл и деревень часто приходили и подкармливали наших солдатиков. Передавали им кто яички, кто сальце или хлеб. Немцы даже позволяли выкупать селянам пленных русских солдат себе в работники.
Однажды молодой солдат чем-то приглянулся одной молодой девушке-полячке. Вместе с другими сердобольными людьми та стал периодически приносить тому пленному что-нибудь из еды, разговаривать с ним. А в один день она пришла уже не одна, а с родителями. Все вместе они уговорили начальника лагеря выкупить для работы моего деда. «Время тяжёлое, работников для хозяйства не хватает» – упрашивали они коменданта. В общем, разрешили немцы забрать солдата. Так и стал дед батрачить в чужой семье, разрываемый между чувством любви к своей спасительнице и твёрдым желанием снова воевать с врагом.
– И как же дед оказался снова в наших войсках, как командование простило ему плен? – не унимался я, допивая уже третью кружку с чаем, поглядывая за тем, как отец пытается отвлечься на газетные новости – Ведь в то время с этим строго было! Могли ведь и в лагерь или в штрафбат, а то и вообще расстрелять.
– А потом произошло то, чего все вокруг боялись. Немцы почувствовали серьёзное сопротивление от нашей армии и начались репрессии среди местного населения.
Нет в Белоруссии села, в котором бы оккупанты не злодействовали вволю. Вскоре трудно стало всем и в тех краях, где оказался наш дед. Однажды, когда люди в селе узнали, что много соседних городов и деревень немцы со злости спалили, все жители решили уйти в партизаны. Места в тех краях лесные, дремучие. Было где укрыться. Грузили скарб на телеги, а кто и так, пешком шёл. Понимали, что другого пути нет, поэтому вырос вскоре в тех краях партизанский лагерь, и оказались в нём и те люди, что нашего деда приютили. Судя по тому, что именно в том партизанском лагере и родился осенью 1943-года мой отец, прошло довольно много времени, как жители там укрывались. Никто не знает, как именно воевал там мой дед в тот период войны, кто был командиром партизанского отряда, и сколько именно диверсий было совершено местными жителями по отношению к немецким захватчикам. Есть только общая статистика, которая гласит, что во время Великой Отечественной войны каждый десятый захватчик на территории республик СССР был уничтожен членами партизанского подполья.
Только спустя полгода, когда в 1944-м году Советские войска освободили эту территорию от фашистов, и люди вернулись в свои разрушенные сёла, моего отца записали в местном сельсовете той датой, которая была на календаре – то есть 5-го февраля. И в паспорте у него с тех пор так было записано.
– Но ведь потом наш дед снова попал в регулярную армию? Дошёл ведь почти до конца войны.
– Да, оставил молодую жену с ребёнком в их родном селе, затем вернулся в свою часть и был реабилитирован, причём потом воевал и был ранен несколько раз. Первый раз, в начале войны, когда в плен попал, а потом ещё дважды. На передовой постоянно воевал, может, даже сам просился туда, чтобы доказать, что ничего не боится.
Дед и вправду ничего не боялся. Я застал его живым и неплохо запомнил, как мы несколько раз ездили с родителями к нему в гости. Мой дед всегда казался мне сильным и одновременно очень добродушным мужиком. В те годы они с отцом строили летнюю кухню. Работа у них тогда здорово спорилась, невзирая на приличную разницу в возрасте. Ещё помню, у деда во дворе всё время обитали разношёрстные коты и собаки, причём и те и другие довольно дружно всегда между собой уживались.
У деда было несколько боевых наград. Первую из них, орден Красной Звезды, он получил ещё будучи простым рядовым. Второй Орден Славы третьей степени вручили ему уже в январе 1945-го года. Был наш дед в то время уже сержантом. Отец рассказал мне тогда о том, что воевал наш дед вплоть до Кенигсберга, штурмовал там неприступную крепость и был тяжело ранен. Немного не дошёл он до Берлина и отправили его в тыл, уже до окончания войны.
После демобилизации вернулся в Башкирию, осел там с молодой женой, и та родила ему ещё шестерых детей.
– Любил нас дед сильно – продолжал отец тихий разговор. Мы все, как подрастали, по хозяйству помогали, он нас пусть и не сильно баловал, но жалел всегда. Время тяжёлое после войны было, а снегу в тех краях зимой по крышу заметало. Работали, не покладая рук. Мне было пятнадцать лет, когда мать сильно заболела. Наша младшая сестра только два года, как родилась, а у матери рак. Она за полгода высохла, как мумия. Дед до последнего дня не верил, что она умрёт. Молился перед её постелью и всё прощения просил за те страдания, что обрушил на её светлую голову. Как только смерть жены наступила, он прямо перед кроватью и упал, за один день как лунь поседел. Мне всего шестнадцать лет тогда стукнуло, – сказал отец – а у меня у самого уже в те годы первая седина проросла. Никогда не забуду того потрясения, когда нас без мамы семеро по лавкам осталось – мал мала меньше, и как отец убивался и плакал от горя.
– Как же вы выживали потом?
– А так и выживали. Пришли вскоре из сельсовета, мол, «Дядя Миша, давай твоих деток в детдом», но дед упёрся и ни в какую: «Не отдам – говорит – в детдом. Что из них тогда вырастет? Бандиты одни?»
– В общем, кое-как решили сообща, что я школу оставлю и пойду в ремесленное училище, старшие сестра и второй брат в интернат поедут, а самых младших в специальный приют для самых маленьких определят. Тоже не лучший вариант, но в интернате всё же другие условия были, чем в обычном детдоме. Дед потом ещё от горя долго убивался, но работал ради детей, не покладая рук, чтобы нам всем денег или что-нибудь из еды передавать. Мы к нему на каникулах всегда приезжали, помогали по хозяйству. Так и выросли все постепенно, в люди вышли.
Обычно мужчины ломаются от неудач быстро, но не таким был мой дед. Он так и остался один со всеми детьми, хлопотал и поддерживал своё хозяйство. Был у него и огород в 20 соток и куры и кролики. Всё сам сажал, полол, строил, и всё у него спорилось. Работал он и в паровозном депо и на элеваторе. Труда не боялся и детей своих тому же учил. Прожил он до 68 лет, и скончался в кругу близких, на руках у своих дочерей.
В этой не такой уж необычной истории можно было бы поставить точку, но недавно ко мне приезжала тётка из Петербурга, она дополнила некоторыми деталями биографию деда и показала мне сайт, где собраны документы о наградах разных воинов времён Великой Отечественной Войны. Оттуда я и узнал, насколько смелым и бесстрашным был мой дед на самом деле, что вовсе не отсиживался в тылу, а воевал храбро и умело. Вот сканы тех страниц, где написано, за что конкретно получил он свои награды. Честно говоря, у меня комок к горлу подступает, когда читаю это. Смотрю на эти листки и думаю, а смог бы я вот так, если вдруг завтра война…?
А это страницы тех самых документов о наградах моего деда, Блинова Михаила Васильевича:
Большое спасибо, за спонсорскую поддержку конкурса #проектжизнь! @marina, @aleco. @olegst, @sharker, @dmilash, @sept, @arcange, @konti.