Удивительная жизнь уникального человека
Страшный суд — страшным судом, но вообще-то человека, прожившего жизнь в России, следовало бы без разговоров помещать в рай. -Иосиф Бродский
Иосиф Бродский - безусловно великий человек, оставивший след в прошлом. И пусть он не всем нравится как поэт, но для людей нашего и его времён он общепризнанно был гениальным ээсеистом и публицистом. Его произведения и биография известны не только в России, но и во всём мире. Современникам Бродского и людям, хорошо знавшим его, можно только позавидовать в том, что у них был такой золотой человек. Так что же нам известно о недолгой (1940-1996) жизни Иосифа Александровича?
Бродский родился 24-го мая 1940-го года в небогатой семье журналиста-фотографа, живущего в Ленинграде. Сам Бродский не любит вспоминать своё детство и прошлое, о чём многократно повторял в данных им интервью:
"По безнадежности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни. Чувствуешь себя, как младенец, пытающийся схватить баскетбольный мяч: он выскальзывает из рук."
"Я нисколько не верю, что все то, что служит для понимания характера, можно обнаружить в детстве. На протяжении почти трех поколений русские жили в коммунальных квартирах, в тесных комнатах; наши родители занимались любовью, когда мы притворялись, что спим. Потом были война, голод, сгинувшие на фронте или вернувшиеся калеками отцы, озабоченные матери, официальная ложь в школе и неофициальная – дома. Холодные зимы, некрасивая одежда, выставление на всеобщее обозрение наших обмоченных простыней в летних лагерях и отчитывание за случившееся перед всеми. А еще красный флаг развевался на лагерной мачте. Что из того? Наше милитаризованное детство, весь этот заключающий угрозу идиотизм, эротическая напряженность (в десять лет все мы испытывали влечение к своим учительницам) не нанесли уж такой значительный урон нашей нравственности, или нашему эстетическому чувству, или нашей способности любить и страдать..."
В возрасте семи лет (в 1947 году) мальчик пошёл в школу № 203 на Кирочной улице, и за восемь с половиной дет учёбы он сменил пять школ.
До пятого класса Бродский учился ужасно, что не удивительно, если взглянуть на уровень знаний получаемых со школ тех времён. Отрывок из характеристики данной о Иосифе классным руководителем в 5-ом классе:
"...Упрямый, настойчивый, ленивый. Грубый. Мешает проведению уроков, шалит. Домашние задания письменные выполняет очень плохо, а то и совсем не выполняет. Тетради имеет неряшливые, грязные, с надписями и рисунками. Способный. Может быть отличником, но не старается"
И пусть в шестом классе характеристика была более хвалебная, на седьмом году обучения Иосиф остался на второй год, получив неудовлетворительные оценки: по физике, химии, математике и английскому, хотя он видел в себе будущего английского эссеиста, кем вскоре и стал. В восьмом классе Иосиф бросил учёбу и после этого пошёл работать фрезеровщиком на завод:
Завод был весь кирпичный, огромный -- стопроцентный продукт промышленной революции. Он был построен в конце 19-го века, и питерцы звали его "Арсеналом": завод делал пушки. Когда я поступил туда, там производили еще компрессоры и сельскохозяйственные машины. Но за семью покровами секретности, окутывающей в России все, что связано с тяжелой промышленностью, завод значился под кодовым номером "Почтовый ящик 671". Думаю, однако, что секретность разводили не столько для того, чтобы сбить с толку иностранную разведку, сколько для поддержания полувоенной дисциплины, единственного, что могло обеспечить какую-то стабильность производства. В обоих отношениях неуспех был очевиден.
В ходе жизни Бродский менял 13 мест работы, от чего был назван тунеядцем (человеком, живущим за счёт других, паразитом) и осуждён (но об этом позже)
Во время его работы в геологических экспедициях он начинает писать стихи (1957-ой год). В возрасте 25-ти лет произошло судьбоносное знакомство Бродского с Ахматовой, ставшей в последствии его "духовной настоятельницей", которых познакомил друг Бродского Евгений Рейн. Ахматова сразу увидела потенциал в будущем гении, и заботливо называла его "наш рыжик". (Интервью с Бродским о знакомстве с Ахматовой - http://www.bbc.com/russian/society/2015/05/150523_brodsky_interview). Бродский очень много путешествовал, и особенно любил Венецию, в которую не раз приезжал.
«И я поклялся, что если смогу выбраться из родной империи,… то первым делом поеду в Венецию, сниму комнату на первом этaже кaкого-нибудь пaлaццо, чтобы волны от проходящих лодок плескaли в окно, нaпишу пaру элегий, тушa сигaреты о сырой кaменный пол, буду кaшлять и пить, а нa исходе денег вместо билетa нa поезд куплю мaленький брaунинг и не сходя с местa вышибу себе мозги, не сумев умереть в Венеции от естественных причин»
29 ноября 1963 в газете «Вечерний Ленинград» за подписью А.Ионина, Я.Лернера, М.Медведева был опубликовано письмо против Бродского Окололитературный трутень. В 1964 он был арестован. После первого закрытого судебного разбирательства поэт был помещен в судебную психбольницу, где пробыл три недели, но был признан психически здоровым и трудоспособным.
Арестовали Иосифа в Ленинграде 12 февраля 1964-го года за тунеядство. Настоятельно рекомендую к ознакомлению стеннограммы первого и второго заседания суда, в результате которых Бродский был отправлен в ссылку. (Прочесть их можно здесь - http://polit.ru/article/2004/03/14/brodsky1/)
О суде над поэтом быстро стало известно за рубежом, "какую биографию делают нашему рыжику" - как говорила Анна Ахматова.
На защиту Бродского встает творческая интеллигенция по обе стороны "железного занавеса". Заступничество таких людей, как А. Ахматова, К. Чуковский, Ж.-П. Сартр, Д. Шостакович и др., возымело действие. Ссылка продлилась всего полтора года, вместо пяти лет. Поэт вернулся домой, но не на долго.
После того как Иосиф вернулся из ссылки, ему не разрешили заного поселиться в "полторы квартиры" (так он называл свой дом), однако после неоднократных жалоб (не только от самого Бродского) поэту разрешили поселится рядом со своим жильём. После ссылки поэт продолжал работать над своими произведениями, но им до сих пор нельзя было появляется в печатных изданиях, поэтому Бродский получал деньги на жизнь только с переводов и помощи друзей. Бродский активно изучал и переводил английскую поэзию и прочую литературу, особенно обращая внимание на иностранного проповедника Джона Донна, который сыграл свою роль в жизни Иосифа Александровича.
Примерно в это же время Бродский совершает попытку суицида на почве "несчастной любви" (подробнее о романе Бродского с Марией басмановой, которой он посвятил большую часть своих произведений, можно прочесть здесь - http://chagnavstretchy.mirtesen.ru/blog/43715292512/Velikie-istorii-lyubvi.-Brodskiy-i-Basmanova.)
«После … размолвок Иосиф впадал в жесточайшую депрессию. Нередко он заходил к своим друзьям Штернам мрачный, как сфинкс, со свежими окровавленными бинтами на запястьях и молча курил на кухне сигареты одну за другой. Людмила Штерн очень боялась, как бы впечатлительный поэт и вправду не наложил на себя руки. Поэтому, когда в очередной раз Бродский заявился к ним с перебинтованными руками, Виктор Штерн сказал ему напрямик: "Слушай, Ося, кончай ты, это… людей пугать. Если когда-нибудь в самом деле решишь покончить с собой, попроси меня объяснить, как это делается". Бродский совету внял, больше не пугал, но легче от этого никому не стало».
В 1972-ом году Бродский выпускает судьбоноснное для него стихотворение "Письма римскому другу":
Я сижу в своем саду, горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных — Лишь согласное гуденье насекомых. Пусть и вправду, Постум, курица не птица, Но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, Лучше жить в глухой провинции, у моря.
За это произведение весной 1972 года Бродскому был предъявлен ультиматум: либо он уезжает из страны, либо "его ждут неприятности". 4 июля 1972 года поэт улетел в Вену, а затем в США, где до конца жизни начал преподавать в различных университетах.
Бродский был подавлен и ужасно расстроен. Мировозрение юного поэта сильно изменилось. О нежелании покидать родину Иосиф Александрович писал даже Брежневу:
«Уважаемый Леонид Ильич, покидая Россию не по собственной воле, о чем Вам, может быть, известно, я решаюсь обратиться к Вам с просьбой, право на которую мне дает твердое сознание того, что все, что сделано мною за 15 лет литературной работы, служит и еще послужит только к славе русской культуры, ничему другому. Я хочу просить Вас дать возможность сохранить мое существование, мое присутствие в литературном процессе. Хотя бы в качестве переводчика – в том качестве, в котором я до сих пор и выступал».
Смею думать, что работа моя была хорошей работой, и я мог бы и дальше приносить пользу. В конце концов, сто лет назад такое практиковалось. Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык – вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.
Мне горько уезжать из России. Я здесь родился, вырос, жил, и всем, что имею за душой, я обязан ей. Все плохое, что выпадало на мою долю, с лихвой перекрывалось хорошим, и я никогда не чувствовал себя обиженным Отечеством. Не чувствую и сейчас. Ибо, переставая быть гражданином СССР, я не перестаю быть русским поэтом. Я верю, что я вернусь; поэты всегда возвращаются: во плоти или на бумаге.
Я хочу верить и в то, и в другое. Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти – пусть именуемых праведными – никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг-другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять. Я надеюсь, Вы поймете меня правильно, поймете, о чем я прошу.
Я прошу дать мне возможность и дальше существовать в русской литературе, на русской земле. Я думаю, что ни в чем не виноват перед своей Родиной. Напротив, я думаю, что во многом прав. Я не знаю, каков будет Ваш ответ на мою просьбу, будет ли он иметь место вообще. Жаль, что не написал Вам раньше, а теперь уже и времени не осталось. Но скажу Вам, что в любом случае, даже если моему народу не нужно мое тело, душа моя ему еще пригодится».
Но просьба Бродского была просто проигнорированна.
Бродский в аэропорту Ленинграда:
Так же нашлись попытки вести дневник в первые дни эмиграции в Вену:
После переезда в США Бродский чувствовал себя не в своём месте, что заметно отразилось на его стихах, преобрёвших более серьёзную и грустную манеру.
Со здоровьем у Бродского всегда были проблему, в 35 лет он пережил инфаркт миокарда, а в 1978-ом Иосиф Бродский переносит первую операцию на сердце, после которой целый год новые стихи не появляются. В начале 1990-х годов Иосиф Бродский перенес вторую операцию на сердце, предстояла третья. Однако он продолжал преподавать, писал стихи и прозу
По воле Бродского, его последнюю поэтическую книгу «Пейзаж с наводнением» завершает стихотворение со строками:
«Меня обвиняли во всем, окромя погоды...
Общего, может, небытия броня
ценит попытки ее превращения в сито
и за отверствие поблагодарит меня».
Умер Бродский 28-го января 1996-го года, от сердечного приступа, и был похоронен в своей любимой Венеции.