Дивный новый мир для суверенных фондов 4
Представляем перевод очень большой и потрясающе интересной статьи из издания Institutional Investor о малоизвестном пока, но очень важном для современной экономики явлении — выходе суверенных фондов на рынок инвестирования в высокотехнологичные компании.
Государственные инвестфонды с сотнями миллиардов долларов под управлением до недавнего времени вкладывали деньги только в надёжные облигации и акции крупных компаний, торгующиеся на бирже. Но падение доходов от вложений заставило их искать новое применение народным миллиардам. И мега-инвесторы начали присматриваться к Кремниевой долине…
Слишком много денег
Эшби Монк, исполнительный директор Центра глобальных проектов Стэнфорда и колумнист Institutional Investor, предупреждает, что интересы фондов и их генеральных партнёров не всегда совпадают. «Они не глупы, – утверждает Монк, который консультирует суверенные фонды, начинающие деятельность в Кремниевой долине. – Но они выходят из своей зоны комфорта и доверяют партнёрам действовать в их интересах, а это не всегда получается именно так».
Эти соображения могут быть одной из причин, почему Государственный пенсионный фонд Норвегии, крупнейший в мире суверенный фонд, управляющий активами на $930 млрд, пока не торопится бросаться в схватку за технологические фирмы до выхода их на IPO. С тех пор, как в 1996 году норвежское правительство приняло решение отложить нефтяные доходы на чёрный день, созданному с этой целью фонду запрещены инвестиции в ценные бумаги, которые не торгуются на бирже. Ограниченный сверхконсервативным набором из акций, облигаций и инвестиций в недвижимость, Norges Bank Investment Management (NBIM), отдел центрального банка Норвегии, который управляет фондом, исследовал инновации в сфере пассивного инвестирования, однако обладание 1,3% всех торгуемых на бирже акций в мире стало вызывать у него недовольство.
В наши дни фонд остаётся в меньшинстве. Опрос, проведённый в прошлом мае на круглом столе в Лондоне, показал, что 60% представленных суверенных фондов уже инвестировали в венчурный капитал. Выборка включала географически разнообразную группу инвесторов, из которых 24% представляли организации с активами на более чем $100 млрд, а ещё 11% пришлось на фонды с $50 млрд и более.
«Они упускают целую категорию активов, – говорит Нельсен из ARCH о суверенных фондах, которые не инвестируют в частные рынки. – В терминах портфельной теории, поскольку доля этой категории активов в мировом богатстве растёт, они фактически принимают на себя больше риска в силу несбалансированности портфеля. И они упускают также большие части добавочного дохода на меняющихся финансовых рынках».
Эти потенциальные угрозы знакомы NBIM, которому пришлось отказаться от предложения инвестировать в Facebook до IPO. Должностные лица компании в прошлом выражали тревогу в связи с замедлением процесса выхода новых фирм на публичный рынок и невозможностью получить доступ к инновационным и быстрорастущим компаниям, таким как Uber и Airbnb, которые дольше остаются частными.
«Впервые за всю историю у нас есть целый ряд компаний, отложивших выход на публичный рынок и привлекающих инвестиции, несмотря на капитал в десятки миллиардов долларов, – говорит Коллотон из Bessemer. – В любой из предшествующих периодов они уже были бы публичными компаниями».
В своей готовящейся к выходу в Hastings Law Journal статье адъюнкт-профессор права Университета Дьюка Элизабет де Фонтене объясняет, как стремительно растущие частные рынки высасывают жизненные силы из публичных рынков. «Публичный рынок акций больше не земля обетованная для готовых расти компаний, он стремительно становится загоном для массивных, сонных корпораций», – пишет де Фонтене
Исторически двумя главными причинами для выхода на публичный рынок были возможности привлечь большое количество капитала и создать ликвидность для инвесторов. Но по мере того, как суверенные фонды становились всё смелее, а нормативные изменения позволяли фирмам с частным и венчурным капиталом становиться всё больше, более инновационные компании стали откладывать тот день, когда они выйдут на публичные рынки и подвергнут себя давлению целевых показателей квартальных отчётов.
«Мы можем предоставить значительную финансовую поддержку компаниям с проверенными технологиями и избавить их от необходимости спешить с IPO», – сообщил в интервью SWC в 2014 году Кольм Лэниган, глава отдела прямых инвестиций ADIA.
Несмотря на то, что ликвидность всё ещё необходима частным и венчурным компаниям, которым в конце концов придётся продать фирму или вывести её на публичный рынок, чтобы вернуть средства инвесторам, у суверенных фондов итог может быть совершенно другим.
«Что касается ликвидности, то суверенные фонды играют действительно важнейшую роль в том смысле, что им долгое время не нужен выход из ценных бумаг, и они могут его долгое время не хотеть, – сообщает де Фонтене. – С этой точки зрения появилось нечто небывалое: большой кусок капитала, который может долго оставаться на месте, не требуя выхода».
Вынужденные в противном случае объяснять своим правлениям низкие перспективы роста, даже самые консервативные управляющие активами смотрят в сторону частных рынков. Так, парламент Норвегии в начале следующего года может разрешить суверенному фонду инвестировать в частные компании. Даже если предельная доля инвестиций в ценные бумаги частных компаний была бы установлена на уровне 5% от портфеля, как это сделано с долей вложений в недвижимость, у NBIM в распоряжении оказались бы $47 млрд. Один уже размер этой суммы поставил бы фонд в один ряд с выкупными тяжеловесами – подразделение частных ценных бумаг Carlyle Group, например, управляет активами на $51 млрд – однако вопрос о том, сможет ли этот беззастенчивый индексный энтузиаст постоять за себя перед лицом соперников, остаётся открытым.
С другой стороны, учитывая средний реальный рост на скромные 3,79% в год с момента основания, что близко к целевым 4%, норвежский фонд может здесь больше выиграть, чем потерять. Вполне вероятно, что именно это побуждает парламентариев окунуться в частные рынки.
«Я не понимаю этой идеи о чистоте публичных рынков, – говорит Нельсен из ARCH. – В наших сделках инвесторы знают гораздо больше о компании и всей её неприглядной изнанке, чем когда-либо узнает любой публичный инвестор».