Атаман Григорий Семёнов. О себе. Воспоминания, мысли, выводы. 1938 год. 12 глава

  В 1990-х годах я переводил репринтное издание этой книги с дореволюционной (до 1918 года) орфографии на современное написание. Реформы русского языка зарубежья не коснулись, и люди писали по правилам старой орфографии. "Перевод" был весьма кропотливым трудом, ибо иногда старая орфография вызывала стойкое чувство уважения и преклонения перед ушедшей навсегда культурой и людьми другого мира...  

________________________________________________________

 12.
ОБСТАНОВКА В МАНЬЧЖУРИИ.
Разоружение гарнизона Манчжурии. Отправка разоруженных солдат на запад. Высылка большевистских лидеров из Манчжурии. Заседание Маньчжурского городского совета. Мое появление на заседании. Три категории большевиков. Телеграмма генерала Хорвата. Командировка Жевченко в Шанхай. Приглашение адмирала Колчака. Связь немцев с большевиками. Ошибочность немецкой политики и ее последствия. Мое решение вести борьбу самостоятельно. Эвакуация итальянцев и получение от них оружия. Первые столкновения с большевиками.

Около 6 часов утра 19-го декабря мы приступили к выполнению поставленной себе задачи. Барон Унгерн взял с собой начальника милиции гор. Манчжурии, капитана Степанова, который должен был указать ему местонахождение казарм. Я еще днем осмотрел расположение казарм 720 дружины и в проводнике не нуждался.

Капитан Степанов был чрезвычайно удивлен, увидев, что барон Унгерн намерен произвести разоружение двух рот с одним только казаком и считая, по-видимому, эту авантюру заранее обреченной на полный провал, решил отстраниться от участия в ней. Поэтому, он категорически отказался вести барона Унгерна к казармам и пытался уехать домой, так что барону пришлось применить совершенно экстраординарные меры и отшлепать почтенного капитана ножнами шашки по мягким частям тела, чтобы заставить его проводить себя до места.

 Как я ожидал, разоружение произошло быстро и легко, без всяких инцидентов, если не считать попытку одного из членов комитета дружины призвать растерявшихся товарищей к оружию. Призыв этот, однако, успеха не имел, так как винтовки были уже заперты нами на цепочку и около них стоял мой Батуев с ружьем на изготовку и взведенным на боевой взвод курком. В тоже время, вынув пистолет, я объявил во всеуслышание, что  каждый, кто сделает попытку сойти с места, будет немедленно пристрелен.

Я обратился к солдатам с соответствующей речью, объявив им именем Временного правительства о демобилизации и отправлении их по домам, причем дал 20 минут на сборы, объявив, что каждый опоздавший будет арестован и предан суду.

Услышав об отправке домой, солдаты повеселели и быстро начали свертывать  свои пожитки и укладывать сундучки. Через полчаса все было готово. Я выстроил дружину во дворе, рассчитал по два и повел вздвоенными рядами к вокзалу, оставив Батуева окарауливать казарму. На вокзале я подвел свою колонну к эшелону, уже готовому к отправлению, рассадил солдат по вагонам, назначив старших на каждую теплушку. К этому времени и барон Унгерн привел разоруженных им солдат в количестве нескольких сот человек, которые тоже были размещены по теплушкам. От каждого десятка по одному человеку было командировано за кипятком и вскоре все было готово к отправлению эшелона, ждали только хорунжего Мадиевского, который должен был привести арестованных им большевистских лидеров. Среди последних были учителя, рабочие и лица неопределенных профессий, специализировавшиеся на политической спекуляции в это сумбурное время. Они были помещены в отдельную теплушку, которую я приказал запломбировать, объявив арестованным, что они должны быть горды въехать в Россию в запломбированном вагоне, подобно своему вождю Ленину.

Эшелон был готов к отправке в 10 часов утра. Я объявил солдатам, что задняя теплушка занята конвоем, который имеет распоряжение до станции Борзя из вагона никого не выпускать и стрелять в каждого, кто попытается выйти из вагона или выглядывать из окна. Подхорунжему Швалову в единственном числе конвоировавшему эшелон в 37 вагонов, я приказал до станции Даурия ехать на тормозной площадке, а при проходе поезда этой станции уменьшенным ходом, спрыгнуть с нее. Через дежурного по станции было сообщено по линии - до станции Борзя остановки  эшелону не давать и пропустить его ходом более быстрым, чем обычно. Все эти меры были приняты мною из опасения, что солдаты, обнаружив отсутствие конвоя в подъезде, могут высадиться в Даурии и соединиться там с даурским гарнизоном и тогда справиться с ними будут труднее. Опасения эти, к счастью, не оправдались, и я своевременно получил из Даурии донесение о благополучном  проследовании эшелона в Борзю.

Китайское командование и представители городского самоуправления прибыли ко мне с поздравлениями по случаю успешного разоружения; почти никто не зал, что 1500 солдат были разоружены 7 человеками, а если кто и слышал о численности нового  русского гарнизона в Манчжурии, считал эти слухи вздорными и не верил им.

Таким образом, с 19-го декабря под моим контролем находились два гарнизона: даурский и маньчжурский. Однако, Манчжурия еще не окончательно подчинилась мне и через несколько дней после разоружения гарнизона мне пришлось такими же решительными мерами выступать против городского самоуправления, чтобы привести его к порядку и полному подчинению себе.
Избранный по революционным ультра-демократическим законам, Маньчжурский городской совет носил явную социалистическую окраску и потому не могу, конечно, искренне симпатизировать мне. Поэтому неудивительно, что на второй или третий день после разоружения, у меня произошло первое недоразумение с ним. Я был приглашен на заседание городского совета, где мне пришлось выслушать много благодарностей за освобождение города от разнузданных солдат и пр. Я ответил также благодарностью, но просил городской совет обсудить вопрос и вынести постановление о поддержке меня и моих формирований, о чем телеграфировал генералу Хорвату, как главному начальнику края. Это мое предложение не было принято большинством голосов, что я объяснил наличием скрытой оппозиции, против которой решил принять свои меры. Поэтому, когда в январе 1918 года городской совет собрал в помещении Железнодорожного собрания пленарное заседание своих гласных, я, не будучи приглашен на него, все же в целях информации командировал на него своего офицера поручика Алексеева. Поручик Алексеев успешно выяснил цель происходящего собрания, но с трудом выбрался из здания, т. к. обнаружив на нем моего подчиненного, его пытались задержать в собрании до окончания заседания. Явившись ко мне, поручик Алексеев доложил, что на повестке собрания стоит два всего вопроса: 1) о нарушении революционных свобод есаулом Семеновым и об отношении к нему в связи с этим и 2) о разгоне Учредительного Собрания в Петрограде большевиками. Имея на руках повестку заседания, я с несколькими офицерами, вооруженными винтовками, на извозчиках отправился в Железнодорожное собрание. Поставив у всех выходов вооруженных офицеров, с приказанием никого не впускать и не выпускать из помещения, я, в сопровождении подполковника Скипетрова, подъесаула Тирбаха и поручика Цховребашвили, быстро вошел в зал заседания и, поднявшись на кафедру, скомандовал: «руки вверх».

Неожиданность моего появления и решительность выступления парализовала всякую возможность какого-либо сопротивления не только со стороны присутствующих в зале, но и со стороны многочисленной публики, находившейся в коридорах здания. Я потребовал от всех подходить по очереди с поднятыми руками к столу президиума на сцене и складывать имеющееся оружие, предупредив, что всякий, кто сделает попытку опустить руки или не исполнит моего требования о сдаче оружия, которое будет обнаружено у него после обыска будет немедленно же расстрелян. Некоторые обратились с заявлением, что руки затекли и устали, но я возразил, что при данных условиях, выход только один - быстрее сдавать оружие. Было сдано свыше девяноста револьверов, после чего я разрешил опустить руки и сесть на места. Когда это было исполнено, я обратился к присутствовавшим с речью, указав им, что недопустимо было ставить такой важный вопрос, как разгон Учредительного Собрания на второй план и отдавать все свое внимание вопросу о противодействии мне. После этого подполковник Скипетров, только что перед этим прибывший из Иркутска начал говорить о событиях, которые произошли там и о восстании юнкеров и офицеров против совдепа, жестоко подавленном большевиками.

В это время из-за кулис кем-то была подброшена записка, в которой оказались перечисленными присутствовавшие в зале большевики. После того, как подполковник Скипетров закончил свою речь, я снова занял кафедру и обратился к присутствующим, разъясняя им свое отношение к большевикам. Всех большевиков я разделил на три категории: 1-ая - сознательные изменники и предатели типа Ленина, которых я буду уничтожать беспощадно; 2-ая - не меньшие мерзавцы, примкнувшие к большевикам в силу личного благополучия и выгоды. Эти также подлежат безжалостному уничтожению. 3-я - дураки и ослы, примкнувшие к большевикам по глупости и неспособности разобраться в сущности большевизма. Эти могут быть прощены, если они искренне сознают свое заблуждение. После этого я вызвал по полученной мною записке семь или восемь человек и спросил,  к какой категории причисляют они себя.
Конечно, все заверили меня, что они являются большевиками 3-ей категории и выдали соответствующие расписки о полном своем отказе от большевистской идеологии.

Этим были закончены мои недоразумения с маньчжурским самоуправлением, и я почувствовал себя в Манчжурии более и менее твердо. Что же касается Городского самоуправления, то, во избежание всяких недоразумений в будущем, я распорядился, чтобы никаких собраний без ведома коменданта города, коим я назначил поручика Алексеева, впредь не производилось.

Сразу после разоружения гарнизона Манчжурии и установления связи с генералом Ган, я отправил к генералу Хорвату телеграмму, текстуально следующего содержания: «Харбин, генералу Хорват. Разоружил обольшевичившийся гарнизон Манчжурии и эвакуировал его вглубь России. Несение гарнизонной службы возложил на вверенный мне полк. Жду ваших распоряжений. Есаул Семенов. «Через четыре дня после отправки моей телеграммы, уже после изложенного в предыдущей главе выступления моего в Городском самоуправлении, я получил от генерал Хорвата телеграмму следующего содержания: «Есаулу Семенову, Манчжурия. Прошу не препятствовать населению устраивать свою жизнь путями предвозвещенными Временным всероссийским правительством. Хорват».
Получив такую телеграмму, я одновременно был осведомлен городским головой Манчжурии г. Бурмакиным о том, что в городе некоторыми влиятельными лицами получен от полковника Колобова, начальника канцелярии Хорвата, конфедициальный совет последнего не только поддерживать меня и мои формирования, но постараться выдворить меня каким-нибудь образом из Манчжурии.
Ввиду всего этого я решил на поддержку Хорвата не рассчитывать и послал инструкцию поручику Жевченко выехать в Шанхай,  встретиться там с адмиралом  Колчаком и просить его прибыть в Манчжурию для возглавления начатого мною движения против большевиков. Не зная лично адмирала, я считался с тем, что имя его было известно не только в России, но и за границей. Начатое дело, при возглавлении его лицом, пользовавшимся известностью, могло привлечь к нему больше сторонников. Кроме того я считал, что появление адмирала во главе противобольшевистского движения, при         его связях с англичанами и другими иностранцами, даст возможность убедить наших союзников в необходимости поддержать стремление русских антибольшевиков восстановить противогерманский фронт, если не в Европейской России, так на Урале или в Сибири для того, чтобы изолировать сотни тысяч военнопленных, которые по требованию центральных держав могли бы быть и впоследствии, действительно, были вооружены большевиками и использованы против союзников. При таких условиях поддержка зарождавшегося белого движения прямо отвечала интересам держав Согласия. Впоследствии я использовал этот довод, когда мне пришлось вести переговоры с иностранными консулами в Харбине и убеждать их оказать поддержку моему отряду.

Здесь я позволю себе сделать небольшое отступление, чтобы указать на ошибку германского генерального Штаба, не использовавшего возможность полного контроля над советским правительством, путем вооружения свыше полумиллиона австро-германцев, находившихся в Сибири в качестве военнопленных. Германский генеральный Штаб должен был предусмотреть возможность интервенции союзников с востока так же, как и возможность вооружения военнопленных и вмешательства их в гражданскую войну в России. Если бы эти военнопленные были вооружены германским командованием, которое в Брест-Литовске имело полную возможность добиться этого, оно держало бы Ленина в своих руках; оно дало бы возможность ликвидировать советы в тот момент, когда это наиболее отвечало бы интересам Германии, наконец, фактическая оккупация Сибири немцами дала бы им крупный козырь при переговорах в Версале.
Эта ошибка германского командования оказалась роковой для Империи, потому что кооперация с большевиками выдвинула социалистические элементы Германии на авансцену политической жизни страны и стоила Императору Вильгельму его трона. Это противоестественное сближение Императорской Германии с советами в Брест-Литовске и после него, оттолкнуло национально-мыслящую Россию от Германии и первая помощь, которая была оказана белому движению иностранцами, была обусловлена именно участием германских военнопленных в красной армии.

Все это Жевченко, по моим инструкциям, изложил адмиралу Колчаку, находившемуся в то время в Шанхае. Однако, адмирал нашел несвоевременным свое появление во главе антибольшевистских элементов и Жевченко по его поручению донес мне, что адмирал считает, что обстановка данного момента еще, по его мнению, не требует спешности в его активном выступлении, но он будет готов служить делу родины, как только она позовет его. Донесение Жевченко было подтверждено полученной мною одновременно телеграммой за подписью самого адмирала, нашего генерального консула в Шанхае, Путилова и графа Езерского. Содержание телеграммы заключалось в пожелании мне успеха в начатом деле и в выражении уверенности, что я справлюсь с поставленной себе задачей.
Таким образом, и вторая моя попытка втянуть известных и опытных лиц в активное участие в противобольшевистском движении потерпела также неудачу. Несмотря на все, я все же решил идти по начатому пути и продолжать работу по подготовке базы в Монголии и в полосе отчуждения КВЖД, так как я верил в жизненность поставленных себе целей и верил, что не останусь одиноким  в своем стремлении организовать вооруженный отпор захватчикам власти. Действительность показывала, что я был прав и что наше офицерство, молодежь и все, любившие родину и желавшие ей счастья с большими трудностями и риском для жизни, прослышав про объявленный мною набор добровольцев против большевиков, ежедневно просачивались на станцию. Манчжурия и примыкали ко мне. Я принимал всех желающих, не обещая ничего и не зная - смогу ли  прокормить своих людей. 

 Военнопленные в Забайкалье.

 В это же время из Сибири проходил батальон итальянцев, сформированный еще при Императорском правительстве из военнопленных австрийской армии по национальности итальянцев. Его командир, майор Гарибальди, был встречен мною на станции. Мы познакомились,  и вечером я со своими офицерами угощал итальянцев ужином в Маньчжурском общественном собрании. Это было как раз в день моего выступления против Городского самоуправления и общественности, а о котором я говорил выше, так что я вынужден был извиниться перед своими гостями и на некоторое время покинуть их, чтобы привести к покорности отцов города. Вернувшись обратно, я рассказал майору Гарибальди комический эпизод с тремя категориями большевиков, и ввиду того, что майор придерживался тех же взглядов на большевиков, что и мы, мне нетрудно было войти с ним в некоторое соглашение и получить от него несколько легких пулеметов на шасси и грузовика с мотором Минерва, который впоследствии был нами оборудован, как бронированный автомобиль. Эта работа была проведена тремя техниками, бельгийцами по национальности, которые входили в состав батальона майора Гарибальди и которые остались в Манчжурии и поступили ко мне на службу.

К этому времени относятся первые столкновения моих разъездов с большевиками западнее Даурии. В то время мы были плохо вооружены, не имели ни артиллерии, ни пулеметов, так что держаться было довольно трудно.

Итак, я имел перед собой три враждебные группировки:
Первая группа - маньчжурская общественность, за которой стоял генерал Хорват, почему-то с первых же дней появления моего в Манчжурии, ставший мне в оппозицию. Мои отношения с генералом Хорватом состояли из сплошных недоразумений, т. к. генерал, дороживший своей дружбой с китайцами, весьма косо смотрел на мою работу среди монгол, вызывающую острое недовольство китайских властей.
Вторая группа, опасавшаяся меня и старавшаяся помешать созданию моего отряда, возглавлялась тогдашним командующим китайскими войсками в Манчжурии Он поверил заявлению большевиков об отказе их от прав России на КВЖД и смотрел на меня, как на препятствие к полному подчинению Манчжурии китайской администрации. Отношения с ним так и не наладились, и только замена его другим генералом разрядила остроту обстановки. Особенно же близкими и сердечными отношения стали после назначения в Манчжурию генерала Чжан Хай-пын, ныне генерал-адъютанта Е. И. В. Императора Маньчжурской Империи.
Наконец, третью группу открытых моих врагов составляли большевики, в борьбу с которыми и был вложен весь смысл моих усилий.

Продолжение следует. 

_________________________________________

 КВЖД. 1918 гг. (фото из открытых источников)

 Архив: Г. М. Семёнов. О себе-1,  О себе-2,  О себе-3, О себе-4, О себе-5, О себе-6, О себе-7, О себе-8,  О себе-9,