Император Неба - 13 (Рабыни его величества)
ИМПЕРАТОР НЕБА
13
Инцидент с кораблем, преследующим Ковчег Вознесения, был столь серьезен, что командующий Флотом эскорта узнал о нем сразу же и немедленно доложил самому Генералиссимусу Воинства. А тот немного времени спустя оповестил о проблеме весь Круг Высшей Воли, собравшийся на молебен в Храме Бескрайнего Небосвода.
Храм располагался прямо над Залом Избрания, в том же шаре, повисшем между двух вертикальных лифтовых опор в месте их пересечения с наклонными пилонами, связывающими Цитадель с Подножием.
В этой же сверкающей сфере из белого, серебристого и прозрачного дендропласта было и третье помещение — на этот раз под Залом Избрания. Там за круглым столом собирался на свои заседания Круг Высшей Воли.
Но сейчас члены Круга поднялись выше — в храм, который олицетворял самую высокую точку, куда могут подниматься мужчины — конечно, за исключением императора.
Один из них — Первосвященник Небесной Веры — должен был возглавить молебен, но задержался, чтобы выслушать сообщение Генералиссимуса.
В храме перебросились только парой фраз, и Первый принц подытожил:
— После молебна у нас заседание. Там обсудим подробнее.
— Тем более, что виновники сейчас недоступны, — добавил Генералиссимус. — Все бросились в погоню.
«Перо демона» преследовали уже десятки кораблей, но в пределах прямой досягаемости были только пять. Об этом Генералиссимус тоже упомянул.
А Первосвященник уже поднялся в алтарь и по сторонам от него, чуть сзади, треугольником, встали бинарх Метрополии и триархе Цитадели.
Триархе была женщиной, и ее глубокий голос первым отразился эхом от сферического купола.
— Благодарение вечному Небу и Высочайшему Сонму, что даровал нам императора Мегарха Селестара Сотого на славное правление и продолжение Пути, и процветание Веры.
В алтаре было место и для самого императора, который считался высшим иерархом Церкви Неба. Храмовый престол Царя Царей располагался на возвышении позади Первосвященника, но сейчас там никого не было.
Новый Император Неба в шикарном бархатном халате с преобладанием черного, красного и желтого цветов стоял на смотровой площадке перед Верхним дворцом.
У его ног раскинулась Цитадель — как большой треугольный город. А позади высилась Башня Уединения, которая на первый взгляд напомнила императору монумент Покорителям Космоса возле ВДНХ — только гораздо выше и шире в основании.
При взгляде со стороны башня ассоциировалась, скорее, с наклонным килем стремительного самолета. Но император находился у ее основания, и если смотреть отсюда, то визуальные пропорции были искажены.
А над Цитаделью и Башней раскинулся в черном небе роскошный звездный ковер. И на его фоне совершал перестроения Флот эскорта его величества.
Некоторые звездолеты походили и вставали совсем близко — так, что можно было рассмотреть не только их контуры, но и некоторые детали. Если брать привычные ассоциации, то они чем-то походили на боевые корабли из «Звездных войн», но казались менее угловатыми и сделанными не из грубого металла, а из каких-то природных материалов.
Особенное впечатление производили три боевых ковчега, которые медленно проплыли над Цитаделью. Один из них остался здесь, а два опустились вниз, окружив Метрополию широким треугольником.
Был и четвертый Ковчег, но он уже занял опустевшее место в священном доке. Отныне ему предстояло быть Ковчегом Вознесения.
А Флот эскорта должен в скором времени пополниться новым ковчегом.
Другие корабли пролетали над Цитаделью и по бокам далеко и выглядели, как светящиеся черточки или точки. Но в целом движение вокруг Метрополии в этот раз было более интенсивным, чем обычно.
Император об этом не знал, как не знал и о чрезвычайном происшествии. Вообще-то Мегарху полагалось докладывать о таких вещах — но ведь Лев Шахов не совершил еще восхождение на трон.
Он пил коктейль за коктейлем с подноса, принесенного босоногой рабыней с серьгой в правом ухе, ел фрукты со второго подноса и слушал объяснения спутниц, почему он — хоть и Повелитель Вселенной — но не может раз и навсегда отменить рабство своим указом.
Самое интересное, что ему нравились невольницы в полупрозрачных одеяниях и босиком. Но его представления о правильном и должном были таковы, что рабство вслух следовало осудить.
Это вызвало улыбки спутниц, потому что по историческим данным более половины землян, ставших Мегархами, задавались этим вопросом в первые дни и даже часы своего правления.
Некоторые даже писали указы о немедленной отмене рабства, несмотря на объяснения спутниц. Ведь в большинстве своем это были просвещенные люди 21-го века.
Но тут заверения во всевластии Императора Неба упирались сразу в несколько преград.
— Воля императора священна и исполняется беспрекословно. Но мудрость его величества столь высока и безмерна, что дабы воля его не была искажена и воспринята превратно, она должна быть надлежащим образом оглашена Кругом Высшей Воли.
Благородная спутница его величества леди Констанция Иоланда Элис цитировала строки из Кодекса Основания вдохновенно, как непреложную истину, данную свыше. Но императору с каждым словом становилось все непонятнее.
— Воля императора, не оглашенная до его вознесения, теряет силу в мире людей, но да исполнится она в бездонной выси Неба — чертоге высочайших духов.
— Без поллитры не разберешься, — пробормотал Шахов, а поднос уже опустел, и он попросил еще.
Новые коктейли принесла другая рабыня, с серьгой только в левом ухе. Императору захотелось вдруг воспользоваться правом рабовладельца и сдернуть тончайший шелк с ее соблазнительно просвечивающих сквозь ткань грудей — но он сдержался, хотя раздевающий взгляд его говорил сам за себя.
Первая партия коктейлей была малоградусной, но теперь его величество запросил чего покрепче — напитков коньячных, ромовых и ликерных, а в джин-тоник — джина побольше. И попытался все-таки прояснить насчет воли императора — например, когда и как она оглашается.
— В надлежащий срок голосом герольда Высшей Воли, — ответила благородная спутница, как школьница, выучившая стихотворение назубок.
Но уже от уточнения, какой именно срок считается надлежащим, у пьянеющего потихоньку императора ум начал заходить за разум.
— Надлежит Кругу Высшей Воли вникнуть в глубину императорского решения и постичь его мудрость до дна. Это может потребовать и краткого времени, и долгого.
— Короче, решение императора можно замотать и положить под сукно? — переспросил Мегарх. — Или его просто перепишут так, как поймут его волю.
— Исказить волю императора — страшный грех перед небом и тяжкое преступление перед людьми.
— То есть не перепишут. Но замотают...
Похоже, небесную спутницу Софию этот диалог забавлял. Тем более, что, когда император предложил спутницам коктейли, Констанция выпила только один, а София брала бокал каждый раз, когда Шахов хотел с нею чокнуться.
Теперь она стала опасаться, что землянин того и гляди чокнется от навалившихся на него впечатлений и от того, что ему сначала сообщили, что отныне он — всевластный Повелитель Вселенной, а потом объяснили, что всё не так просто. Но объяснили туманными намеками, которые даже на трезвую голову непросто понять.
С другой стороны, алкоголь помогал примириться с новой действительностью. Шахов просто хотел ее лучше понять. И когда он взглянул с надеждой на Софию, она решила ему помочь.
— Указ об отмене рабства не будет оглашен никогда, — сказал она. — Воля императора не может противоречить Хартии Основания, а если все же противоречит, то Круг Высшей Воли считает, что он не в состоянии эту волю понять. А значит, и огласить он ее не может.
— Что еще за Хартия? — спросил император.
— Фундамент Империи Неба, вечный и неизменный. И в ней сказано, что благотворное неравенство является основой основ процветания и прогресса. А подневольное состояние — неотъемлемая составляющая гармонии неравенства.
София почувствовала, что начинает сбиваться на те же слова, которыми уже выносила Шахову мозг леди Констанция, и чуть изменила тон.
— В общем, Круг Высшей Воли запросит разъяснений у вашего величества. Но если настаивать на отмене рабства, то Круг снова не поймет.
Благородная спутница явно помрачнела. София говорила все правильно, но Констанция считала, что нельзя так отзываться о Круге Высшей Воли перед императором.
Через минуту император узнал, что не может распустить даже собственных рабынь, которых в империи — несметное количество. Достаточно сказать, что в каждом приобщенном мире есть хотя бы одна императорская резиденция, а в ней — штат невольниц.
Император удивился, почему речь все время идет о подневольных женщинах, и узнал, что доля мужчин среди рабов весьма невелика. Мужское рабство не передается по наследству, а сыновья рабынь поступают на армейскую службу — военную и небоевую — в звании кадетов.
Поймав очередной вожделеющий взгляд императора на гибкую рабыню с подносом сладостей, София сказала, что любая невольница всегда к услугам его величества.
— Каждая лояльная женщина в империи будет счастлива наслаждению в объятиях Повелителя Вселенной, — чеканным голосом отреагировала на это благородная леди.
— И ты тоже? — поинтересовался у нее повелитель.
По всему было видно, что у Констанции Иоланды Элис тоже назревает раздвоение личности. То, что она стала одним из двух ближайших к императору людей, наполняло ее восторгом — но сам Лев Шахов за первые часы общения ее, скорее, разочаровал.
Не так она представляла себе священного посланца небес, рожденного под Изначальным Солнцем для великих дел.
И самому Шахову холодная красавица из благородного рода тоже не очень нравилась. Ей лучше всего подходило имя Иоланда, а вот Констанцию из романа и фильма о мушкетерах она не напоминала нисколько.
— А ты? — повернулся Мегарх к Софии.
— Я боюсь не дать вашему величеству того, что может любая рабыня наслаждения.
— А я не хочу принуждать рабынь.
— Для них угождать императору — высшее счастье.
— А для тебя?
София улыбнулась и потянулась к горлу своей белой форменной блузки. Она как-то очень быстро расстегнулась на ее груди. Шахов коснулся руками ее тонкой талии, и жар ее кожи обжег его ладони.
Благородной леди он сказал через плечо:
— Увы, Констанция — я не д’Артаньян. Уведи отсюда всех, пожалуйста.
Диванов на смотровой площадке было сколько угодно — и вдоль ее ограждения и в других местах. Они занимались любовью под звездным небом, и с первой минуты Шахов сделал вывод, что София скромничала зря.
Доставлять наслаждение она умела, и себе тоже. И когда она в очередной раз вскрикнула с придыханием: «Ваше величество!» — он, не прерывая движений, сказал:
— Можешь звать меня Лев.
