Рецензия на малоизвесную книгу известного автора
Вступление
Этой рецензией я хотел закончить серию рецензий, которую начал с книги нобелевского лауреата Орхана Памука. Но публикация поста о литературном бэкграунде и комментарий к нему заставили меня изменить порядок рецензий, тем более серия в рамках вокс-менс всё равно не получится.
Автор
Думаю, что практически каждый русскоязычный читатель знает братьев Стругацких, даже если не читал их (хотя я удивляюсь, как можно их не читать). О них я написал несколько слов, говоря о бэкграунде, хотя о них можно говорить много и долго, сейчас мог бы дополнить тот рассказ - "Гадкие лебеди" произвели на меня новое и глубокое впечатление. Однако, сегодня я не об этом. Я о младшем брате, Борисе Натановиче Стругацком. После смерти брата он написал два романа. Совместное творчество было мало отмечено официальными регалиями, но было известно, а собственное творчество Бориса Натановича - совсем прошло незамеченным, как мне кажется, хотя получило несколько премий. Из-за этого как-то неловко ставить роман Стругацкого в один ряд с нобелевскими лауреатами, но, мне кажется, нужно это сделать.
Поиск предназначения
Как я понимаю Борис Натанович никогда не публиковался под своим именем в одиночку. Так же был опубликован "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики" - первая большая самостоятельная работа, если не считать переводов. Она подписана псевдонимом С. Витицкий.
Роман содержит целый ряд пластов, о которых можно говорить по отдельности. Они практически не пересекаются в моей голове.
История
С одной стороны, в этой книги вскрыты целые пласты истории: блокадный Ленинград, советская жизнь в 60-70х годах при хрущёвской оттепели и брежневском застое, кусочек первых 90х. Личные воспоминания автора проглядывают в каждом из эпизодов. Вот как такое мог описать тот, кто сам не жил в блокаду:
Как ловили кошек, чтобы съесть. Как их ели. Вначале, еще брезгуя, ели исключительно и только белое мясо, а все остальное выбрасывали. Мясо — жарили. Взрослые говорили, что похоже на кроличье, но мягче, нежнее… А в конце осени — съедали уже все, до последнего клочка плоти, исключая разве что одну несъедобную шкуру да когти. И теперь уже — только варили. Только…
Когда читал дневник своего прадеда, нашёл там очень похожие строки - подробно описывались, как он с сыном на чердаке готовил кошек. Готовили так, чтобы съесть как можно больше.
Нельзя сказать, что в романе подробно о блокаде или что она описана со всех сторон, нет. Но там такой срез быта, глазами мальчика, что понимаешь - такое не должно повторяться. Непривычный взгляд, который не встретишь в обычной литературе про блокаду. Цепляющие за душу описания.
Второй исторический блок - хрущёвская оттепель. Для моих родителей - памятный период, но для меня и тех, кто младше - далёкое прошлое, не всегда понятное. И этим, мне кажется, очень ценен "Поиск предназначения" - без приукрас, от лица простого молодого человека описывается обычная жизнь в те годы. Для старших жителей Петербурга в этих описаниях всё очень знакомо, просто родное, но молодёжь не всё знает о том, как было тогда. Мне кажется, важно помнить о том как было, важнее многого. Кто из нынешних студентов поймёт всю глубину и суть этой цитаты?
Несколько эпизодов он решил только упомянуть, не разбирая их сколько-нибудь подробно. Он не стал разбирать историю своего поступления на физфак. Его провалили на экзамене недвусмысленно и целенаправленно, и даже не пытались скрыть этого своего намерения. Почему? Анкетка подвела — репрессированные родственники? Может быть. Но не в этом дело. Вот Вовка Фролов из 10-го «Б» поступил тогда же и туда же, и где он теперь, Вовка Фролов? Сгорел от лейкемии через пяток лет после окончания — здоровенный бык, перворазрядник, атлет… Ничего сделать врачи так и не сумели, в последние его дни один лишь гной тек у него жилах вместо крови… Толька-Дриндулет тоже поступил, хотя и со второго захода, и что теперь Толька? Инвалид второй группы, из больницы не вылазит, творец водородной бомбы… Так кому из них, спрашивается, НЕ повезло на экзаменах?..
Почему его могли валили на экзаменах, знаете?
Или вот о чуть более поздних годах:
И все жадно читали Самиздат — будто Конец Света приближался. А может быть, он и приближался. Шли обыски. Изымались тексты Солженицина и Амальрика. За «Раковый корпус» не сажали — это считалось всего лишь «упаднической литературой». Сообщали на работу, а там уж — как кому повезет. А вот за «Архипелаг ГУЛАГ» лепили срок без всяких разговоров — статья семидесятая УК РСФСР: хранение и распространение. Следователи (по слухам) называли эту книгу «Архип», хуже «Архипа» ничего не было — даже «Технология власти» в сравнении с «Архипом» была что-то вроде легкого насморка. Говорили, что Андропов поклялся извести Самиздат под корень. «Бесплодность полицейских мер обнаруживала всегдашний прием плохих правительств — пресекая следствия зла, усиливать его причины». Наступило новое время. Об оттепели начали забывать. Самые умные уже понимали, что это — теперь уж навсегда. Об этом было лучше не думать.
Думаю, нынешние студенты многих слов тут просто не поймут. А жаль... история ничего не учит людей.
Сложно остановиться и не цитировать этот роман - там практически каждая фраза достойна этого, как мне кажется. Вот, например, тоже из исторического. Как вы думаете, что такое джентльменский набор? Или какой он у вас? Вот какой он был:
Малый джентльменский набор: черный двухтомник Хемингуэя, белый толстенький Кафка, серый двухтомник Уэллса, зелененький Скотт Фитцджеральд в бумажной обложке… Но тут же и разрозненный Щедрин в издании Сойкина. И несколько томиков ACADEMIA: „Дон Кихот“, Свифт, разрозненный Анри де Ренье в суперах из папиросной бумаги, „Граф Монте-Кристо“ — черный с золотом сафьян… И довольно серьезная подборка философов, в нынешних шкафах это нечасто увидишь: Шопенгауэр, Ницше, Беркли, „Толкование сновидений“ Фрейда…
Сейчас совсем не такой набор обычно имеется в виду...
Конечно в романе не только это - там ещё обычный быт, досуг молодёжи: ночные посиделки, беседы на кухнях, прогулки по городу...
О третьем пласте - 90х годах - я не буду много говорить: это года больше кто помнит, описаны они поменьше. Бандиты, политики, политики-бандиты, машины, вертолёты, ночные шоссе и прочее. Но тоже непривычный взгляд на этот новый для России мир.
Этика
В название романа входит отсылка к Спинозе, к его труду "Этика". Герои сами говорят о Спинозе и вспоминают (кто из вас на это способен?) двадцать седьмую теорему этики. Но дело даже не в ней, а в этических вопросах и проблемах, которые встают перед героями, а значит и внимательным читателем. И этих проблем целое море, начиная с того, что говорить КГБ про своих друзей. Переживания героев, которые явно были и у автора, описаны очень ярко, сочно... заставляют самому прочувствовать тоже самое...
Это крутой давешний страх из них сочился, то жидкой струйкой, то вылетая мелкими капельками, они словно кашляли страхом, да только легче все равно не становилось: слишком его много скопилось в трахеях души — болтовней не откашляешь…
Проблема в тоталитарных государствах - страх, который проникает в подкорку, основной мотив поступков - страх: а если увидят, а если подслушают, а если настучат... Страха всегда у людей очень много, вот ещё цитата:
Ибо в конечном итоге все держится на страхе, всякая власть стоит — на страхе, и только на страхе, и ничего она не стоит вне страха. Все же прочее — чушь: любовь, восхищение, уважение, личная преданность, фанатичное преклонение — чушь, эфемерида, фантомы, пыль шагов. Страх. ТОЛЬКО СТРАХ. И ничего, кроме страха. Честь, говорите? Ум? Совесть? Правда? Страх сильнее правды. Правда побеждает, это верно, правда кого угодно способна победить — это орудие мощное и гордое. Но Страх никогда не исчезает, вот в чем дело. Его можно победить, но он остается, он только пригибает свою уродливую серую голову, пока правда неистовствует над ним, как праведная буря. Потом буря эта истощается, изматывает сама себя, утомленно затихает, отправляется на заслуженный отдых, и вот тут-то и выясняется вдруг, что все неправедное сметено, расплющено и обращено в прах — все, кроме, оказывается, Господина Страха. Тихая загадочная жизнь разлагающегося трупа — вот что такое Господин Страх… Тень госпожи Смерти на грязном белом саване экрана…
Это, правда, уже из более позднего периода, из 90х, но немногое поменялось внутри у людей. До сих пор...
Потому что — нельзя. Потому что есть вещи, которые — нельзя. Есть вещи, которые нужно, очень нужно, но в то же время душераздирающе нельзя. Мы не всегда умеем объяснить. Понять. Сформулировать. Надо стараться. Обязательно надо стараться. Но даже если ни понять, ни сформулировать не удалось, надо почувствовать (просто грубой шкурой души): это — нельзя.
Очень нужно, но душераздирающе нельзя... Как сильно отличается от привычного "если нельзя, но очень хочется, то можно"! Надо прочувствовать: это - нельзя... До сих пор от этой цитаты мурашки.
Сюда же я бы отнёс глубокие переживания персонажей, раскрытая психология, которая напрямую связана с этикой.
Почему я никак не могу заплакать? Я хочу заплакать. У меня все внутри скомкано. Я должен заплакать. Когда я смотрю в кино какую-нибудь героическую чушь, слезы навертываются, дурацкие и бессмысленные, но я не умею заплакать, когда из меня выдирают с кровью куски жизни…
Или вот:
Возвращался он уже в темноте. Мягкий снег медленно падал в свете фонарей. Мир был тих и пуст. Мир был чист и добр, от людей в нем остались только тающие цепочки следов на свежем снегу. А внутри себя он ощущал неприятную тишину и гнетущую пустоту, в которой плавало нечто лохматое, многослойное и противное, как китайский чайный гриб. Он робко попытался разобраться, но ничего, кроме многослойного унылого и упрямого неудовольствия, внутри у себя не обнаружил.
Остановлюсь с цитированием - всё это вы найдёте в самой книге, где этике и внутреннему миру человека посвящена очень большая часть - что весьма характерно для людей в возрасте, автору было около шестидесяти, когда он писал эту книгу.
Фантастика
Сейчас такой стиль можно было бы назвать дополненной реальностью: автор вписывает в исторический контекст фантастические элементы, вплетает научно-фантастическую линию, местами даже почти чисто фантастическую, граничащую с городскими легендами. Эта линия необходима сюжету, но, на мой взгляд, самая не интересная, хотя там и есть ряд весьма интересных идей и концепций. Она более безличностная, чем две предыдущие, а потому не так ярко эмоциональна, не так цепляет.
Общее
Что ещё могу сказать о романе "Поиск предназначения, или Двадцать седьмая теорема этики"? Язык, как всегда у Стругацких, великолепный, образный и насыщенный - что тут говорить, кто их читал - тот знает, а кто не читал - почитайте.
В целом роман тяжёлый, трудный для восприятия, но затягивает. Хотя, мне кажется, сюжет в нём не главное достоинство, но и он заставляет задумать и заинтересоваться - а что будет дальше, чем всё закончится? До самого конца. Так что он не только полезный, но и захватывающий - во всех смыслах. Моё мнение: хотите знать как было, в описанные в романе времена, - читайте "Поиск предназначение", там лучше описано, чем в учебниках.
Думаю, что именно за такой вклад в литературу дают Нобелевскую премию: за раскрытие исторического и психологического - так же как это сделано у Орхана Памука в романе "Снег" и у Иво Адрича в романе "Мост на Дрине", за которые была получена Нобелевская премия.
Остаётся лишь пожелать: медленного и сложного чтения - иначе можно, но душераздирающе нельзя!
Но ведь все они были еще совсем молоды и полны сил! Ощущение бесчестья мучило их и угнетало, словно дурная болезнь. Шатающийся басок Галича обжигал их совесть так, что дух перехватывало. Надо было идти на площадь. И бессмысленно было — идти на площадь. Не только и не просто страшно — бессмысленно! Они были готовы пострадать, принять муку ради облегчения совести своей, но — во имя пользы дела, а не во имя гордой фразы или красивого жеста. Они не были совсем лишены понятия о чести, но это понятие было для них, все-таки, вторично: двадцатый век вылепил их и выкормил, а девятнадцатый лишь слегка задел их души золотым крылом своей литературы и судьбами своих героев. Бытие мощно определяло их сознание. Дело! Дело — прежде всего. В сущности, они по воспитанию своему и в самой своей основе были — большевики. Комиссары в пыльных шлемах. Рыцари святого дела. Они только перестали понимать — какого именно.