[Проза] Повесть о том, как я роман писал… Глава шестая
Глава первая
Глава вторая
Глава третья
Глава четвертая
Глава пятая
Книга II. Глава шестая
Автор: @abcalan
Редактор: @mirta
Так что же такое литература? Каково её предназначение? Зачем и для кого писать? Оказывается, литераторы - обманщики человечества. А если это ещё и профессиональные обманщики, то они могут обмануть всё человечество. Неужели правда? И как стать профессиональным обманщиком? Учиться, учиться и ещёраз учиться!
Необходимый минимум денег всегда там, где правда. А где обман, там – лицедейство. В лицедействе нет минимума – только талант и возможности. Значит, денег в лицедействе может быть сколько угодно. Но полезно ли это так называемой душе? Это как вкусовые ощущения человека, ведь разброс между тем, что кажется вкусным и тем, что по-настоящему полезно организму, катастрофический. Вот примерно на таком разбросе и построена, в основном, система обмана человека. И литература здесь – главное орудие, а литераторы – первые помощники обманщиков. В жизни выигрывают только профессионалы. Если ты имеешь отношение к литературе, то должен быть профессиональным обманщиком.
Приблизительно такой наукой добил меня Баржановский и отправился на гастроли со своим драмтеатром, в котором работал с шестнадцати лет. Ему хорошо, он живёт в среде обманщиков так долго, что она стала ему родной? Эта среда, конечно, не ощущает себя обманщиками, кроме её режиссёров и дирижёров. А как быть мне с моей каторгой и хаосом, где бурлят и животворят совершенно разные категории людей, от которых я уже не могу оторваться? Как мне жить с ними, зная, что я обманщик? Баржанский, зачем ты открыл мне эту правду? Жил бы я, не зная её, как миллионы других людей, не заботясь о своих поступках и связях в этом мире.
Если раньше, проникая в разные чердаки и подвалы, где были хранилища книг, я поглощал их, читая взахлёб поперёк и по диагонали, теперь, открывая одну только Библию, заново знакомился с тем, что поглотил. Переписывал «Капитанскую дочку». Петруша, пьяница Бопре, особенно Савельич, стали моими друзьями, а Пугачёв всё больше напоминал недалёких Первых в шаблонных костюмах и галстуках, которые восседали в райкомах и обкомах.
В учёбе на обманщика я пошёл дальше: переписав «Капитанскую дочку» один раз, я стал переписывать второй раз, на этот раз разбирая периоды, абзацы и предложения по частям. На третий раз я намеревался сделать орфографический и фонетический разбор произведения. Как говорится, надо, Федя, надо. В этом, может быть, и скрыта сермяжная правда всех обманщиков.
Учёба меня поглотила полностью.
Чем больше я становился обманщиком, тем обнажённее становилась ложь, заложенная в библию. Очевидности проступали из каждого абзаца. Теперь меня мучил простейший вопрос: и такой фигнёй возможно обмануть не одного человека, а целое человечество? Скорее всего, человек рад обманывать самого себя, а фарисеи только используют такое феноменальное свойство человека. Какую тему мог бы развернуть передо мной дядя Саша! Но Драмтеатр охмурял зрителей уже где-то в Чебоксарах.
Из квартиры я вышел только через полмесяца. Надо было сходить в магазин. С удивлением заметил на улице японскую машину, очень похожую на ту, в которой ехал на острове до Лаперуза. Значит, «они» добрались и до Байкальска. Видимо, в эти дни был дождь: в городе было свежо, прохладно. И бездымно!
В магазине столкнулся с высоким поэтом Володей, жившем неподалёку. Сделал вывод: дома, где живут Баржанский, поэт Володя и тётя Белла с Викой составляют некий треугольник в этом квартале.
-Здорово, Абрам! – сграбастал мою ладонь своими лапищами Володя и потащил меня к другому прилавку, где продавали водку и вина. – Что будешь?
-Да ничего не буду.
-Врёшь, так не бывает. Два пузыря, Клава! – весело гаркнул он Клавке, талию которой никак не мог обхватить стандартный белый халат, выпиравший замасленным пятном на колыхающемся животе.
Потом Володя буквально потащил меня с моими треугольными пакетиками молока и бутылками кефира в хозяйственной сетке к себе домой.
-Ты до сих пор у тёти Беллы?
-Так я же уезжал, вчера снова приехал. – Врать плохо, стыдно врать, но и открываться поэту нельзя было.
-Простудился что ли?
Да, не умею я врать, голос, видимо, осел и трудно выдаёт враньё. Плохой из меня получается обманщик. Учиться надо!
-Вот с простуды-то и хватишь с перчиком стакан. Как рукой сымет, как рукой! – радостно мечтал Володя, открывая дверь своей квартиры.
В подъезде пахло мочой, трудно отделить какой – человеческой, собачьей, кошачьей. Лучше сказать – устоявшейся мочой. В квартире Володи был устоявшийся запах только человеческой мочи и общепитовской капусты. Из дальней комнаты раздался скрипучий голос старухи. Раз старухи, то и страдальческий:
-Володька, ты в аптеку сходил?
-После обеда, маманя, схожу. На учёте сейчас.
-На учёте они, а я тут помру, пока они учитывают! – проскулил страдальческий голос и замолк.
Поэт втолкнул меня в узкую, как пенал, комнату, одна стена которой была занята книжной полкой, а в углу стояли громадные тридцатидвухкилограммовые гири. Возле них скучали две пустые бутылки из-под водки. Выше их висела семиструнная гитара.
-Ты опять хочешь пьянку затеять! – визгливо кричала на кухне, видимо, жена поэта.
-Не опять, а снова. Друга встретил! – отвечал ей Володя. – Ты чего это, Ленка, взбеленилась. Людей постыдись!
-Их тут вагон и маленькая тележка перебывала. Хоть бы один постыдился!
-Ладно, ладно тебе.
Володя принёс на табурете нарезанное сало, лук и два стакана.
-У нас коллективный сборник выходит в Иркутске. Серия «Бригада». Сейчас они запускают бригады бамовских поэтов. Ну, которые на БАМе живут.
-А много их?
-Кого их?
-Поэтов?
-Очень много. Фестивали идут. «Огни БАМа» называется. Ты не стесняйся, не прячься по глубинкам. Тут же у тебя крепкие связи. Такая родня у нас только во сне бывает! К нам давай. На праздники будем ездить. А у вас какой праздник бывает, всероссийского уровня, братка, праздник. «Острожская осень!». Ты до сих пор не знал? Вот даёшь, братка! А у нас – «Сияние Байкала». Здорово же? Сияние!
Он выпил уже второй раз, я только успевал чокаться с ним. Потом он снял со стены гитару и забренчал какую-то песню на свои стихи. Славный парень, да и стихи хорошие, и песня неплохая.
После третьего раза Володя стал мне демонстрировать свои спортивные достижения. Тридцатидвухкилограммовая гиря взлетела к потолку три раза, в первый раз чуть не убив меня. Когда опьяневший и вспотевший Володя вознамерился взяться сразу две гири, я поднял стакан и предложил чокнуться ещё раз. Он охотно согласился, и за разговором я как-то незаметно отговорил его от дурной затеи с двумя гирями.
Он даже не замечал, что я не пью, а только доливаю себе каплю. В общем, я присутствовал и не падал.
Опустошив первую бутылку, поэт начал открывать вторую, но я, решив, что дань вежливости отдана, заторопился на выход.
-Тётя Белла ждёт! – категорически заявил я, после чего поэт сдался и сник.
-Святая женщина, твоя тётя! – заявил он на лестничной площадке, где амбрэ сменилось другими тонами.
Площадкой ниже бурно спорили два пьяных мужика.
-Вот падлы, даже курево исчезло! Даже «Памира» нет.
-К стенке этого Горбача!
-Дурак ты, он свободу нам дал.
-На хера мне его свобода, когда жрать нечего!
-Попробуй только ещё этих ханыг затащи в дом! – с этими словам рядом с нами оказалась растрёпанная и худая Володина жена в зелёном халате в белый горошек и растоптанных тапочках.
-Ша, Ленка! – нетерпеливо возразил поэт…
Оглядываясь и короткими перебежками, теперь уже боясь встретиться со знакомыми литераторами, я достиг до дома.
В квартире хозяйничала Динка.
-Ключи под ковриком были. Молодец, не забыл. Ты, кажется, будто не живёшь здесь, - щебетала она, вытирая с подоконников пыль. – Я тебе суп сварила по итальянскому рецепту. Ого, ты сколько молока набрал. На две недели хватит.
-С поэтом я встречался, Дина.
-С Литовченко? Володька прекрасный человек. Говорят, хороший поэт. Пьёт много. Он сейчас в «Ласточке» работает. Наивный! Я с его женой работаю. Она у нас корректор.
-Что это за «Ласточка»?
-Детский журнал. Журбин редактор… Витя, маму в больницу положили. Пока на обследование.
-Ты говорила с врачом.
Итальянский суп обжигал температурой и перцем. Вот он, наверное, и «сымет» привязавшееся чихание.
-Конечно. Уклончиво всё, ничего конкретного. Шамана мне советуют знакомые.
-Да хоть кого! Лишь бы сказал конкретный диагноз. Вот тебе пока пятьсот рублей.
-Ой, это так много. Ты такими деньгами стал разбрасываться, прямо, как папа.
Но деньги она взяла.
Отдав деньги, я задумался о покупке «Любавы». Давно пора иметь свою машинку. Вот ведь как хитро устроен человек: о первой необходимости он задумывается только после того, как расстаётся с чем-то. Видимо, в этом случае возникает какая-то пустота, которая требует наполнить её, и в эту минуту память подсказывает о самом необходимом.
Дина говорит, что Литовченко неплохой поэт. Странная оценка «неплохой поэт». Неплохой сапожник… То есть сапоги могли бы быть и плохими, но почему-то получились не такими уж плохими. В общем, непрофессиональный обманщик.
Наверное, неплохой сапожник должен появиться после утверждения и узаконения в общественном сознании понятия – неплохой поэт. Выражение, как и само понятие, устоялось. Значит, это уже действующая на данный момент мысль. Императив общества! От этого императива следуют и все остальные, во всех других отраслях и сферах.
Вся наша жизнь – неплохой поэт. Сотни и тысячи книг, где действует это устоявшаяся мысль в различных вариациях и мимикриях, становясь императивами, повелевающими обществом.
В общем, меня понесло.
Динка давно ушла, мысль о покупке «Любавы» втянулась в свой уголок памяти, поэт с пьяными ханыгами на лестничной площадке и его жена, не желающая впускать этих ханыг в свою жизнь, закрылись в другой нище. Мозг мой оживлял Библию и утверждение Пилата о том, что он не разделяет мыслей с кем-то другим, которое почему-то считают спором и даже беседой. Разве может быть беседа, если не разделяют мыслей? Беседа – это разговор на равных…
Мысль – это нечто устоявшееся. Но если это устоявшееся никто и ни с кем не разделяет и полагает, что он имеет что-то своё, устоявшееся, о котором никто пока не знает, то что же может получиться с такой страной?
Любого из нас можно растереть в труху и порошок, но никто и никогда никакого ответа от него не добьётся, если он живёт в устоявшемся и утверждённом понятии, которого не хочет воспринимать и продолжает доказывать что-то своё, а потому в жалком своём бессилии пресмыкается перед любой силой…
Воспользуйтесь платформой Pokupo.ru для монетизации творчества. Без абонентской платы и скрытых платежей, взимается только комиссия с оборота. При обороте до 30 тысяч рублей можете работать вообще без комиссии.
С Pokupo начинать бизнес легко!
По всем вопросам - к @ivelon. Или в телеграм-чат сообщества Pokupo.