Магический кристалл прошлого-3
3.
На дворе стояли последние годы семидесятых, рыхлое безвременье, полное предчувствий зреющих перемен. Но никто не знал, когда они начнутся и что принесут на своём загорбке. Политика ни во что не вмешивалась, потому что ею и так было всё переполнено: не может же могучая река заполнить параллельное себе русло со всеми его лакунами, если в нём и так стоит вода? Разве что поднимет уровень этой воды до полного слияния с основной рекой, то есть, великой самою собой…
Я тоже не вмешивался в политику, хотя и писал иногда злободневные стихи, неизвестно кому предназначенные, а жизнь ощущал, как суровый, скрежещущий поток событий, то ярких и грандиозных, то глуховатых и таинственных, как удары деревянной колотушки по обломку рельсы, обёрнутому в толстую тряпку…
Моя жизнь была поистине параллельной той жизни, что ворочалась за окном! Я был несказанно беден, пуглив, обидчив, – и вместе с этим неохватно честолюбив и амбициозен, давно и бесповоротно погрузившись в «театральное варево». Мои друзья по ЛГИКу (институту культуры) хорошо знали эту мою театральную «зависимость», и умело подогревали её, вынашивая свои непомерные планы в том же направлении…
Так я оказался в самом горниле создаваемого молодёжного театра, волею судьбы затеянного в признанном центре мировой истории и культуры – в неповторимо прекрасном и по-своему неприступном Ленинграде!
Мы репетировали в клубе им.Урицкого на Васильевском острове (ныне это Театр сатиры на Васильевском), собирались то по утрам, то по вечерам, а то не расходились и целыми днями, почти исступлённо постигая премудрости создания спектакля.
Для премьеры выбрали – не много, не мало – «Обыкновенное чудо» Е.Шварца! Ещё не было фильма М.Захарова (хотя уже был фильм Э.Гарина с Олегом Видовым), чуть позже появился великолепный спектакль Г.Егорова в театре им. Ленинского комсомола в Ленинграде, а параллельно с нами в Москве вышел дипломный спектакль мастерской А.Баталова во ВГИКе.
Каретников, с небольшой группой актёров (в которую вошёл и я), решил съездить на этот спектакль, – так сказать, для «сверки часов». Баталовская премьера имела успех, но в нас оставила чувство половинчатости: и некоторого восхищения, и ощущения того, что наш спектакль, по всем признакам, будет ярче и интересней! Но когда я спросил об этом Каретникова, он без промедления ответил:
– Конечно, у Баталова лучше!
«Почему?» – недоумённо спросили сразу несколько наших актёров.
– Потому что Баталов известен всему миру, а мы никто, и звать нас никак!
Наш вдохновитель был абсолютно искренен, и это повергло нас в ещё большее недоумение. Нужно сказать, что только во время репетиций над «Обыкновенным чудом» я реально почувствовал, что Каретников не просто талантлив, но даже гениален, хотя я знал его четыре года в институте и пару-тройку лет после выпуска, но такой сногсшибательной одарённости до наших репетиций я не знал и не ожидал в нём!
Кроме того, Андрей был невероятно волевым человеком, способным подчинить не только любого актёра, но и сдвинуть настоящую гору организационных проблем, обвалившихся на нас! Это вызывало настоящее обожание среди коллектива, готовность подчиняться его творческой воле, хотя всем было необычайно тяжко до наступления премьеры! Каретников цементировал нас и ставил перед нами огромные задачи, – и это помогало нам выжить в «полевых» условиях многомесячной каторги!
Спектакль был ослепительно ярок и подвижен, благодаря его неподражаемой трансформации: и технической, и актёрской! Десяток «чемоданов» (как мы их называли) были так хитромудро устроены, что на глазах превращались то в те же самые походные чемоданы, то в скалы на берегу, то в сияющее утро или звёздное небо (а «чемоданы» были до предела заполнены проводами и лампочками, зажигавшимися в необходимые моменты). По ходу спектакля эти «трансформеры» становились то столами и стульями, то каретой, то окнами в доме волшебника, то дорогой, уходящей вдаль…
Яркие костюмы персонажей тоже легко трансформировались и менялись, создавая у зрителей ощущение настоящего волшебства и красоты. И наша актёрская игра (по жесточайшему настоянию Каретникова) просто обязана была соответствовать этой непрерывной трансформации, быть лёгкой и даже в чём-то фантасмагоричной и гротескной, внешне выпуклой и внутренне убедительной.
Каждый играл на пределе своих возможностей, и мы были счастливы этому! Мне досталась роль Министра-администратора, и это было предметом моей потаённой гордости, которую, в силу своей природной застенчивости, я старался не демонстрировать на людях…
Ещё одной неоспоримой особенностью спектакля были пластические номера-вставки (Каретников буквально в совершенстве владел пантомимой и нас обучал этому ежедневно): ярчайшие танцы, фехтовальные схватки, пантомимическое изображение движений и т.д. Мне кажется, спектакль был бы очень близок по своей пластической выразительности к биомеханике Мейерхольда…
(Продолжение следует)
