Блог

«…Расставшись с собой на исходе лета,С разных высот он смотрел на это.На мельтешение тел и искр,Где все так прекрасно, но так неискренне... Так много людей – и темно, и душноИдти сквозь толпу, разгребая души.Залитое солнцем и... лживое светом...С небес, как в оконце, глядел он на это. Ах, как все знакомо! – пророков не нужно!И поисков мудрости в сплетнях досужих.Сомненья? Да бросьте! Ведь поздно иль раноВсе старые истины – свежие раны. И легким движением прочь отдвигаясь,Он просто следил, ничего не касаясь.И видел всё то же, всё тех же, всё ту же.И связь становилась всё тоньше, всё уже. То…

«…И не вспомнить, когда началось. Не понять, почему этак сделано: Две души у меня и – врозь, И ни в той, ни в другой нет удела мне. Бог и дьявол, как прежде, вдвоём. Каждый взял свою часть в попечение. Сквозь игольного ушка проём Наблюдаю свои превращения… Что ж, так, верно, сложилось – не трожь, Пусть работает, коль так устроено, Пусть живёт тело-блажь, тело-дрожь – По душе оно сложено-скроено. И не стоит сражаться с судьбой, Ведь делить-то особо с ней нечего. Не принять же её никакой, И не бросить вовек вековечную...»

Небо синее, васильковое, Моё сердце тобой осилковано, В твоих чистых глубинах утоплено, Лепестков синевою затоплено. Бирюзового цвета цветами Прорастает душа, вырастает, Поднимается, в небо врастает Лепестками, как в землю корнями. Лучше ей там иль просто знакомы Холода василькового цвета? Сладко…

Однако возникает проблема различения сущности единичной вещи (то есть, в контексте вышеизложенного, по сути единичной сущности единичной вещи) – познания «личностной» черты вещи как средства различения (познания) сущности именно этой вещи. Собственно, такая (единичная) сущность существует (как минимум в том числе) для того, чтобы обозначить факт (сущностного) существования именно данной вещи. То есть такая сущность должна быть уникальной – чем-то вроде метки вещи, которая принадлежит только этой вещи и никакой другой.

Пройдёт и растопчет милою ножкой. Больно немножко. Как же мне вырваться, как же опомниться? – Не переполниться? Сколько я помню, столько и помнится Древо смоковницы. Все поедаю во снах эти сладости Бурь и усталости. Господи! Страшно?.. Иль любо?.. Едино же! Лаской некнижною В жизнь увлекает с собою стремительно Сладко-томительной «Маленькой смертью»... Живою и ясной! Ужели напрасно? Сколь порицаемо, столь позолочено. Без червоточины Фраз непристойных. Лишь взор разрешением. Вне прегрешения Магия женщины, «феи», любовницы, Этакой «скромницы»... Чувства дошли до предела и ссорятся...

«...Я навещаю сам себя, Читаю на ночь сказку. И в меру страстно, но любя, Жду в гости Златовласку. Вот! – золото рассыпал сон! В том сне уж я – не я... Лишь утром в свете из окон Очнётся жизнь моя. ... Ночь... День... Когда они друзья, Вновь длится жизни нить. Живут и, кажется, что впредь Всё так же будут жить Неутоленность жажды дня – В стремлении утолить, И неизбывность бытия – В стремлении избыть... ... Я жду, когда остановлюсь... Остановлюсь ли я? О, Господи, в своей любви Останови!..»

Как можно заметить, две подобные «разновидности» философии у Сократа и Платона по своим посылкам как минимум не совпадают, а то и (вовсе) противоречат друг другу. Но свое доказательство бессмертия души Сократ строит на «аппаратах» обеих философий. То есть подобное доказательство изначально должно быть не совсем последовательным, а то и (вовсе) несостоятельным. Различия между двумя философиями можно рассмотреть в контексте различия трактовок отношений между единичной вещью и сущностью. В мире фиксированных сущностей каждая конкретная единичная вещь для того, чтобы существовать, должна иметь…

Также у Платона можно найти, например, такое высказывание: «...единственный путь, каким возникает любая вещь, – это ее причастность особой сущности, которой она должна быть причастна...» (стр. 447, «Федон»). Подобная постановка вопроса уже ближе философии «познания», возможности «земного» познания (собственно процесса познания), если предполагается постигаемость указанной причастности в голове философа именно через чувственное обращение к самой вещи (через ощущения в рамках взаимодействия с вещью; «"чувственное" "восприятие" вещи»).

Подобное противоречие возникает у Платона и при разрешении проблемы отношений между миром сущностей и миром вещей, при разрешении проблемы отношений единичной конкретной вещи и её идеального прообраза-сущности. В одном из диалогов можно найти следующее утверждение: «Представляется мне, что для начала должно разграничить вот какие две вещи: что есть вечное, не имеющее возникновения бытие и что есть вечно возникающее, но никогда не сущее. То, что постигается с помощью размышления и рассуждения, очевидно, и есть вечно тождественное бытие; а то, что подвластно мнению и неразумному ощущению…

Однако ни Сократ, ни Платон явным образом не стремятся однозначно различать и строго разделять подобные, как, впрочем, и некоторые другие («)направления(»), имеющие место в их философской как бы единой концепции. Поэтому в их рассуждениях нередко могут возникать, казалось бы, достаточно зримые противоречия: то чувственный (в широком смысле – от ощущений до именно чувств) опыт полностью отвергается, то принимается как естественный источник познания; то «...человеку не нужно исследовать ни в себе, ни в окружающем ничего иного, кроме самого лучшего и самого совершенного...» («Федон»), поскольку…

«Развитие мышления» у Сократа и Платона становится скорее поиском техник подготовки к получению знания как средства спасения души – поиск техник «очищения»: «Подлинная добродетель... сопряжена с разумением... Между тем, истинное – это действительно очищение от всех страстей, а рассудительность, справедливость, мужество и само разумение – средство такого очищения...» («Федон»). «Очистившись... и избавившись от безрассудства тела, мы... объединимся с другими такими же, как мы, чистыми сущностями и познаем все чистое: а это и есть истина...» («Федон»). «Потому-то...

Понятие «развитие мышления» у Платона в указанном контексте должно означать скорее «верное воспитание», т. е. не столько поиск метода мышления-познания, сколько поиск истинного образа жизни, который позволяет снискать благосклонность богов и получить доступ к истине, которая опять-таки указывает на истинный образ жизни: «Вно¬ся во все успокоение, следуя разуму и постоянно в нем пребывая, со¬зерцая истинное, божественное и непреложное и в нем обретая для себя пищу, душа полагает, что так именно должно жить, пока она жи¬ва, а после смерти отойти к тому, что ей сродни, и навсегда избавиться от…

В диалоге «Тимей» разум Платон также называет демоном: «Что касается главнейшего вида нашей души, то ее должно мыслить себе как демона, приставленного к каждому из нас богом... Тот же, кто неизменно в себе самом пестует божественное начало и должным образом ублажает сопутствующего ему демона, сам не... может не быть в высшей степени блаженным...» («Тимей»). При подобной трактовке философ становится человеком, который, скорее, отмечен благосклонностью богов за благой образ жизни, чем ищущий, условно говоря, («)чисто(») рационального знания и сравнительно отстраненный в этом процессе от этики…

Однако в благом мире, зримом благими богами, все случайности известны последним и, более того, они есть дело именно самих богов: случайность в мире богов всегда есть промысел божий; удача всегда есть «дар богов». То есть именно боги в подобном мире обеспечивают удачный акт истинного познания философа; непосредственно или посредством некоего своего «божественного» агента. Но так как боги и сущности есть внешние факторы по отношению к процессу познания и его субъекту-философу, то и агент познания становится (как минимум и) внешним фактором истинного познания.

Отсутствие собственного внутреннего агента (процесса) истинного познания ставит субъекта этого процесса в (полную) зависимость от мира сущностей (и/или/... богов), и в рамках подобной идеи припоминание не может являться собственным произвольным актом субъекта познания (такой акт осуществлялся бы посредством собственного агента субъекта познания – знака/образа/... как носителей смысла-значения). То есть философ не может самостоятельно двигаться к постижению причастности данной конкретной вещи той или иной сущности, например, через обобщение чувственного опыта по поводу конкретной чувственно…

Сущность, которая при такой трактовке (практически) в прямом смысле слова принадлежит небу, становится как бы внешним фактором-формой по отношению к процессу познания и субъекту этого процесса – философу. Она не может стать собственным внутренним психическим фактором-формой процесса познания, поскольку не может быть выражена в собственных агентах сознания философа – эйдосе и слове-обобщении, – которые в своем значении воспроизводят собственный, личный чувственный опыт субъекта сознания в отношении («)земной(») предметной действительности-реальности, в частности, в отношении конкретных…